Summertime Of Our Lives

— А не охренел ли ты пить в полдень? — Джоанна клацает зубами возле моего уха, но я только дергаю головой, как будто отмахиваясь от назойливой мухи. — Вот правда, отстань, Джо, — морщусь я, делая глоток из своего стакана, и кривлюсь уже от спирта, который едко ползет от гортани до желудка, обжигая нутро. — Иди, куда шла. — Я пришла, — холодно отвечает она, не сменяя осуждающего взгляда. Я его не вижу, но хорошо понимаю реакцию. — Мне нужен твой совет касательно матча. — Ну и? — мне приходится поднять на нее глаза, и лицо Джо слегка расплывается, прежде чем я беру его в фокус. — У нас все еще нет нормального комментатора, и я понятия не имею, кого назначить. Все, кто действительно понимает что-то в квиддиче, выйдут на поле, вы с Митчем необъективны, а Брюс будет судить, поэтому… — Боже, Джо, разберись с этой херней сама, — я качаю головой, снова поднимая стакан, и начинаю отворачиваться, когда в воздухе что-то сверкает, и в следующее мгновение Робертс уже яростно удаляется с пляжа. Молния меня не поразила, так что, наверное, это она так глазами стреляет. Ну и пусть. Я допиваю до дна и с омерзением отталкиваю стакан дальше по стойке. Он резко дергается, заваливается на бок, катится и звенит на полу. Я упираю лоб в ладони, пытаясь сжать тяжесть в голове. Как-же-бесит-все-на-свете. Вдарьте-бладжером-по-башке. Но хлопок по плечу только раздражает. Я поворачиваюсь всем корпусом, уже оценивая, насколько я готов к маленькой нетрезвой потасовке, но то, что за спиной оказывается Митчелл, наоборот — слегка приводит меня в чувство. — Стресс запиваешь? — хмыкает он, с поразительным спокойствием глядя на меня. Я прищуриваюсь, но киваю. Похеру, что он подумает. — Бодрящее зелье кончилось? — Завали, — безразлично отвечаю я, поднимаясь на ноги. Странно, но ударить мне его не хочется, хотя алкоголь, вероятно, должен был обострить нашу неприязнь. — Скоро будешь на моем месте. Не будешь, — тут же думаю я. Ты-то не влюбился в долбаную эгоистку, которая прилюдно бросила тебя и в объяснение выдала тупой нечестный бред. Нечестный! Все звучало враньем, да таким, будто я не заслужил получше. Лучше бы она сказала, что я дебил, с которым она не появится на своем блядском аристократическом шабаше. Да лучше бы она сразу меня нахер послала, я бы отвалил. Не отвалил бы, нет, все равно бы к тому же пришел. Блядство. — Видел твои ухищрения с командой за завтраком, — говорит Митч. — Сам додумался? Утром я посадил всех семерых за один стол, чтобы собирались с духом, а Пол намекает, что идея была спизжена у Его Гениального Тренерства. — Сам, — бурчу я, вылезая из-за барной стойки и направляясь к столовой. Надо команду проверить. Напутствовать, что ли. Мол, жизнь вас еще в говне поваляет, но не сегодня. Какой-то невероятно долгой дорогой добравшись до зала, я попадаю в самый разгар обеда, проталкиваясь между оживленными атлантами с подносами, стремящимися заесть стресс от экзаменов тысячекратной порцией углеводов. Моя команда сидит в углу зала, где я составил им два стола на семерых, но дойти до них сразу не удается: на моем пути возникает Лили, маленькая и грозная, которую я до сих пор иногда теряю в толпе из-за смены прически. — Есть разговор, — командует она, цепляя меня за руку, и тянет за собой. Я следую за ней ровно до тех пор, пока она не останавливается возле стола, за которым уже сидят Малфой и… Мелани. — Нет разговора, — качнув головой, я пытаюсь уйти, но сестра еще не выпустила мою руку, поэтому пару шагов я тащу ее в одну сторону, а потом она меня — с упорством поезда — в другую. — Тогда не говори, а слушай, — внезапно рявкает она, так что слушать начинает не только ее стол, но и ближайшие. — Вы двое, — я невольно слежу за ее жестом, когда она указывает на Мелани, — должны завтра сыграть хорошо. Я сказала «хорошо»? Вы ослышались! Я сказала «великолепно»! Блестяще! Умопомрачительно. Если зрители не вызовут вас «на бис» минимум дважды, я вас закопаю в гробу, предварительно запустив туда своих летучих мышей. Я вижу, как Мелани открывает рот, но, услышав про мышей, проглатывает комментарий. — Я знаю, что вы сейчас не остаетесь в одной комнате, даже если там еще тридцать человек, — продолжает Лили мягче. — Но завтра там будете не только вы, и — на минуточку! — пахали ради этого дня тоже не только вы. Можете хоть убить друг друга после премьеры, но на ней — вы должны выложиться на максимум. Быть правдоподобными настолько, насколько вообще могут актеры. Лили явно увлеклась, потому что ни Мелани, ни я уж точно не выглядим как люди, готовые друг друга убить. Вряд ли я даже ненавижу ее. Мне просто не хочется о ней думать. Вообще. — Ну, теперь Мелани будет особенно убедительна в своем безразличии, — ровно отвечаю я. Скрипнув вилкой по тарелке, Нотт берет стакан и делает несколько больших глотков. Хорошо, что я — все еще тот, кто здесь ведет себя трезво. — Джеймс, — снова начинает Лили, но я жестом торможу ее: — Я тебя услышал, все будет нормально, — и быстро ухожу к своей любимой команде. Издалека заметив меня, Пьер толкает локтем дремлющего Диего. Тот поспешно принимает бодрый вид. Вот засранец. — Я кому сказал «никакой брачной ночи перед игрой», а? — наклоняюсь я к ловцу, игнорируя обращенные ко мне приветствия. — Теперь если не поймаешь снитч — тебе больше вообще никто не даст. — Я такой приметы не слышал… — заторможенно начинает Диего. — Это тебе мое личное обещание, — мрачно заверяю я и выпрямляюсь. — Команда, внимание. Знаю, что у вас впереди еще один экзамен и вам надо на нем сосредоточиться, но все равно послушайте, что я скажу. Круто будет, если вы победите. Я буду счастлив. Вы тоже будете. Митч удавится от злости. Одни плюсы, в общем. Но на самом деле, вы выйдете на поле не за этим. И не для себя, и не ради меня, и не чтобы кайфануть. Это время в воздухе действительно будет вашим, и вы должны не просто показать кому-то, что умеете играть в квиддич, или играть в команде, или потрясно смотритесь на метле. Вы должны понять, что вы хотите играть в квиддич. В одну секунду там, в воздухе, кто-то из вас поймет, что это — единственное, чем он хочет заниматься всю свою жизнь. Кто не верит в любовь — поверит в нее там, — я тычу пальцем наверх. — И тогда плевать вам будет, выиграли вы или проиграли — за это уж я сам вам втащу: вы просто поймете свое место раз и навсегда. Не пытайтесь притворяться или утешать себя. Если ответом будет «нет», мир ни для кого не рухнет. Но если хоть один из вас после игры спустится на поле, понимая, зачем он сюда пришел, я буду охерительно счастлив. И пока они не успели оправиться от моих слов, я оставляю их и выхожу из столовой. Что забыл — добавлю перед игрой. Вернувшись на пляж, где только сегодня можно побыть в одиночестве, я захожу за барную стойку. Последняя спрятанная Заккари бутылка, которую я откупорил сегодня после завтрака, провалилась непонятно куда, так что я трачу минут десять или пятнадцать, шаря руками по шкафчикам. Заклинания тоже не помогают, но сдаваться я не собираюсь, поэтому отвлекает меня только негромкое покашливание сверху. Я вылезаю из-под стойки. — Тебе помочь? — участливо спрашивает Мира, сидя на стуле по ту сторону. — Скажи, что хотела, и больше тебя не держу, — отвечаю я, стараясь не плеваться грубостями, но не уверен, что выходит. — Ну и верни, что взяла. Она фальшиво хмурится. — Не понимаю, о чем ты. — Как же, — саркастически кривлюсь я, придвигая к себе барменский табурет. Сажусь. Сейчас явно бесплатная терапия будет. — Джеймс, я только скажу кое-что, а ты меня послушаешь и можешь даже не отвечать, — просит Мира, и я киваю, мол, «отличный план, я так и хотел». — Это по поводу постановки. Я закатываю глаза. — Можешь не утруждаться, Лили мне уже все сказала.  — Правда? — удивляется она. — И что же? — Что мы должны сыграть великолепно, умопомрачительно и прекрасно, иначе она натравит на нас своих тварей, сожрет заживо и станцует на нашей могиле, — отвечаю я. — Цитата не точная. Мира хихикает.  — Но по смыслу, полагаю, близкая. — Крайне. — Только я не об этом. Мне, разумеется, хочется, чтобы вы себя хорошо показали, чтобы постановка имела успех и все такое… — Если ты собираешься сказать: «Хочу, чтобы вы просто кайфанули на сцене», то прости — мое сердце и график уже заняты тренировками, — предугадываю я. — Вообще-то, я собиралась сказать, что буду просто охерительно счастлива, если там на сцене ты поймешь, что это — единственное, чем ты хочешь заниматься всю свою жизнь, — невозмутимо отвечает она. Я фыркаю. — Подслушивала? Мира морщится, неопределенно двигая кистью. — На самом деле я хотела попросить тебя оставаться в рамках сценария, — говорит она наконец. — И… не провоцировать Мелани. — Что? — недоуменно переспрашиваю я. Резко получается. Мира вздыхает, но глаз не опускает. — Я прошу, чтобы ты не ставил Мелани в неудобное положение, не… — Неудобное положение? — я неверяще смотрю на нее. — Это типа как бросить ее на глазах полного зала?! — Джеймс, не кричи, пожалуйста, — она поджимает губы. — Знаешь, я просто скажу тебе все, что думаю об этом, с самого начала, а ты, надеюсь, примешь верное решение. — Думаешь о чем? — я даже не хочу вдаваться в подробности, потому что это очевидно будет касаться Мелани, а обсуждать ее — последнее, чего я хочу. С места я не двигаюсь. — Когда я только начала прослушивание на роли, ты еще и не думал о театре, поэтому не был на пробах. Но если бы был, ты бы мог удивиться, почему я отдала роль Мелани, — признается она. — Я до последнего собиралась сделать главной актрисой Лили, у нее действительно прекрасно получилось прочувствовать Кэтрин. И Мелани, которая явно была рассредоточена, меня не поразила, скажу откровенно. Но она будто… знала, о чем говорит. Только вот слова ей никогда не давали. И я взяла ее на эту роль не потому, что она могла говорить за Кэтрин, а потому что она могла говорить за себя. И я хотела дать ей возможность сказать. Понимаешь? — Нет, — отвечаю я, выдохнув. — Вообще не понимаю. — Мелани нужна эта постановка не ради театрального триумфа. Она нужна ей, чтобы быть услышанной. — И что же ты такого услышала? — хмыкаю я недоверчиво. — Она говорила о прелестях аристократии или о своем невозможном тщеславии? — Это была сцена с отцом и женихом, где ее ставят перед фактом, что выдают замуж. Я собираюсь рассмеяться — и смех практически выходит из легких, — когда понимаю, что он застрял. Да Мира бредит. Какое к чертям «дать ей сказать»?.. — Что ты… У Малфоя есть невеста. Адела Селвин, с которой его держит кровный договор на брак, который мешает ему быть вместе с Лили. А Мелани… говорит, что у нас разное будущее. Говорит об этом мне, говорит со сцены, говорит весь спектакль. Вот же… блядство. И как только я сразу не понял? Очевидно же, что, так обожая свои аристократические причуды, она только рада будет выйти замуж по доморощенной традиции. — Я просто думаю, что эта тема — со свадьбой против воли — отзывается в Мелани достаточно болезненно, — произносит Мира, и я резко прихожу себя. — Думаешь? — я саркастически кривлю брови. — А мне кажется, она просто заигралась с людьми и их чувствами, чтобы остановиться и подумать. Мира, она хотела получить роль и, как хорошая актриса, получила ее, сыграв на твоем желании помогать людям, которые этого не заслуживают. Мира смотрит на меня долгим, спокойным взглядом. Кажется, ей и палочка не нужна, чтобы увидеть все, что меня в голове. Говорит она, однако, совсем не то, что я ожидаю: — Я очень хочу помочь тебе, Джеймс. Я качаю головой. Даже если Мелани выдают замуж, она знала об этом с самого начала и… или узнала из письма, после которого рыдала? Мне хочется пойти и немедленно получить ответ, но я подавляю это желание. Как бы то ни было, она не захотела сказать мне об этом. Сказать, что я не был развлечением на пару недель, что она не притворялась каждую секунду, глядя мне в глаза. Все, что она хотела говорить, я слушал. Если о своей несчастной судьбе она желает поплакаться зрительному залу, а не тому, кому действительно есть дело… Было дело. Больше нет. — Пожалуйста, подумай об этом, — снова просит Мира. — У меня нет ни малейшего желания, — по слогам проговаривая каждое слово, отвечаю я, — думать о чем-либо, связанном с Мелани Нотт. Она больше ничего не говорит. Поднимается и, махнув рукой, уходит с пляжа, маяча расстроенной, укоризненной спиной. Я перевожу взгляд на океан, и остается только жалеть, что Мира добралась до бутылки раньше, чем я. Трибуны ревут так, будто там не полторы сотни человек, а целый стадион. Вувузелы и скандирования слышно даже в раздевалке, и мне приходится наложить заглушающее заклинание на дверь, чтобы самому не кричать. Бренда, Крам, Жак, Сато, Пьер, Ал и Диего — я пересчитываю свою команду, убеждаясь, что все они выглядят бодрыми и собранными перед началом матча. Да, время на подготовку прошло. Сейчас они либо покажут все, на что способны, и получат то, что заслуживают, либо это станет для них большим важным уроком. Для каждого — своим. Все они — в новенькой синей форме — встали при моем появлении и приготовились слушать, явно ожидая продолжения вдохновенной тирады и новых напутствий. Я снова пробегаю по ним взглядом. Готовы. — Погнали, — киваю я, открывая дверь раздевалки, и веду их по короткому коридору с выходом на поле в конце. Жду, пока шум снаружи немного стихнет и зазвучит голос комментатора, приветствующего болельщиков. Узнать его через вторые двери мне пока не удается, но Джо, по всей видимости, удалось-таки найти кандидата. Надеюсь, он не полный профан в квиддиче. — Команда синих, — доносятся нечеткие слова, — под руководством Джеймса Поттера! Я распахиваю двери, даже не щурясь от резкого света, бьющего в лицо. Сколько раз уже он приветствовал меня на поле. Я делаю вдох и отступаю в сторону, выпуская ребят — лучших в этом лагере — под аплодисменты зрителей. Комментатор начинает перечислять моих игроков по очереди их выхода на поле, и я, провожая взглядом каждого, чувствую, как чья-то рука ложится мне на предплечье. — А можно мне напутственное слово? — улыбается Бренда. Кажется, она нервничает. — С того момента, как я увидел тебя в игре, я понял, как мне повезет, если ты выберешь мою команду, — признаюсь я, ободряюще глядя на нее. — Покажи им, кто лучший охотник на поле! Она расплывается в довольной улыбке. — Лучше Крама и Пьера? — Только «тсс»! — подмигиваю я. Бренда смеется, потирает руки и с запозданием вылетает на поле под всеобщие овации. Не привлекая внимания, я поднимаюсь на трибуну, отведенную для тренеров и специальных гостей, и с радостью обнаруживаю там Сэма — моего старого друга. — Джим, давно не виделись! — рукопожатие быстро перерастает в крепкое объятие. — Как сам? — Прекрасно, — широко улыбаюсь я. — Никогда еще не проводил перерыв так… В общем, это лучшее межсезонье, которое у меня было, а ты знаешь, что я их терпеть не могу. — Это уж точно, — смеется Сэм, возвращаясь на свое место. — Как твои ребята, есть мясо? На кого смотреть? — Сам поймешь, на кого смотреть, — садясь на соседнее кресло, заверяю я. — Ну-ну, — он как всегда настроен скептически, но не предвзято, поэтому я не переживаю. — Итак, команды поднимаются в воздух в ожидании судьи… — отовсюду раздается громкий голос комментатора, не искаженный никакими преградами, и я с неожиданным ужасом узнаю его. Это — мать его — Малфой! Больше никогда — никогда-никогда-никогда — не буду посылать Джо! Да и разве его не отстранили от всех мероприятий? — Обе команды укомплектованы и весьма сильны, за прошедший месяц тренеры постарались отточить слаженность и командную работу, хотя в синей команде и произошла неожиданная замена, которая может сильно повлиять на исход матча… Я сейчас и сраного комментатора заменю. — Итак, капитаны обеих команд — Жак Фуко, играющий на позиции загонщика, и Кайл Этвуд, типа охотник, — пожимают друг другу руки. Судья Брюс Одли готовится дать стартовый свисток и… матч начался. Сразу отключившись от малфоевского бормотания, не выдерживающего никакого сравнения с настоящими комментаторами, я начинаю следить за квоффлом, который пока ведут охотники красной команды. Опровергая позицию «типа-охотника», Этвуд легко обходит Бренду и Пьера, метнувшихся ему наперерез, но подоспевший бладжер вынуждает его сменить курс. Его пытается подрезать Крам, который, как выяснилось на первой же тренировке, играет аккуратно, но не слишком чисто, борясь не столько за мяч, сколько в принципе против соперника. Квоффл ему не достается, но Этвуд все же упускает его в пользу Бренды. Еще мгновение — и она стрелой мчится к кольцам красных. Игра сразу, с первых секунд разгоняется, и я невольно слушаю, что же там лопочет Малфой, потому что сам успеваю наблюдать только за охотниками. — … Ривера уклоняется от бладжера, пущенного Вольц, проходит Кэмпбелл, бросок — мимо! Квоффл пролетает между вторым и третьим кольцом, возвращаясь к охотнику красных — Этвуду. Соколовский отправляет бладжер по направлению к кольцам синих, и Этвуд пристраивается мячу на хвост, — очевидно, отработанный на тренировках прием по расчищению пути для атаки… Я хмыкаю, бросая на Малфоя короткий взгляд: он-таки умудряется замечать всех игроков на поле, да еще и разгадывать тактику их игры. Конечно, ему это ничем не поможет, а вот нашим ребятам — вполне. Надеюсь, они тоже краем уха отмечают его подсказки. — … А Глория Грейс уже заметила снитч: она бросается к основанию колец красной команды, где… — Малфой, комментируй, а не диктуй своим друзьям, куда лететь! — по полю раздается чье-то шипение, и я оглядываюсь на пару рядов выше, где по левую руку от Скорпиуса сидит Джо, рванувшая на себя микрофон. По трибунам проходит смешок, но все быстро возвращаются к игре. — Итак, снитч упущен, — спокойно констатирует Малфой, вернув себе микрофон. — Распасовка квоффла охотниками красных приводит к потере мяча и атаке центрального кольца Пьером Бонье, которая так же не оборачивается голом. Мяч у охотницы красных: она петляет и вертится так резко, что никто из моих не может ее догнать. Крам старается оттеснить ее с линии броска в угол, но она обманывает и его, с переворотом проскользнув под его метлой. За девушкой следует другой охотник Митча — Кейн — по-видимому, страхуя ее от потери квоффла. Новой петлей обойдя Пьера, она выскакивает прямо перед кольцами в каком-нибудь метре от Альбуса и бросает мяч прямо под его рукой. Он слегка цепляет его, меняя направление, и квоффл проходит в первое кольцо у самого контура. Охотники разлетаются, болельщики ревут. Я цокаю языком. — Первый гол для тебя особенный, да, Джимми? — посмеивается Сэм, заметив мою досаду. — Если его забиваю я, — отмахнувшись, я возвращаюсь к игре. Мяч уже распасован охотниками красных. Я слышу, как Малфой называет их имена, и через пару минут уже могу сам различать номера: больше всего квоффлом владеют Этвуд и Кэмпбелл, а их третьего охотника — Кристофера Кейна — я в последний раз видел у синих колец. Снова довести до них мяч им не позволяет прицельный бладжер Жака, который едва не сносит Кайла с метлы и мешает его пасу в сторону напарницы, так что Бренда подхватывает квоффл, рванув к кольцам красных, и в десятке метров от них резко останавливается, тогда как мяч летит вперед вместо нее, прорезая среднее кольцо прямо над головой вратаря. Джорджи Кэмпбелл едва успевает тормознуть, чтобы не влететь в мою охотницу со спины. — И счет становится «10:10»! — объявляет Малфой под рев трибун, к которым я с удовольствием присоединяюсь на пару секунд, пока мяч снова не возвращается в игру. Ломаным путем от одного охотника к другому, через все поле, он вновь поражает кольца красных через десять минут, и я отвлекаюсь в поисках Диего, о котором, как и о ловце противника, пока ничего не слышно. Они оба кружат над полем — Диего резче, с заметными паузами, а Глория Грейс — мелкими кругами, будто снитч потерялся в траве, а не носится по полю со скоростью Диего. Еще три красивых и один неловкий мяч попадает в красные ворота, и два — в наши. При разрыве в тридцать очков мои ребята держатся просто блестяще, продолжая уверенно вести квоффл семьдесят процентов времени. Команде Митчелла приходится в основном играть в обороне, мешая бладжерами и редкими перехватами. Из четырех следующих друг за другом атак проходят две: последнюю вратарь красных переправляет Этвуду, и на долгие пятнадцать минут игра полностью смещается к нашим воротам. Большая часть бросков оказывается неточной, но их слишком много и идут они серийно: два-четыре паса и удар по кольцам — так что я вижу, как движения Альбуса становятся все резче, а короткие перелеты — беспокойнее; Сато полностью перешел в оборону, избавляя ребят от лишней угрозы; Жак, привыкший преследовать бладжеры по полю, создавая противникам уйму проблем, тоже не рискует бить, чтобы не задеть мечущихся у ворот своих. Он подает знак Алексу, и тот заходит на небольшой круг, поднимаясь над бьющимися за мяч игроками. Черт, я надеялся, что до этого не дойдет, но если так — самое время для переломного момента, когда мы уступаем на десять очков. С беспокойством следя, как Жак нагоняет свободный бладжер, я прикидываю, насколько чистым получится трюк: нужно вышибить игрока бладжером, направленным не четко в него, а в сторону. Прямую угрозу блокируют загонщики красных, а вот мимо летящий бладжер они посчитают промашкой и не успеют среагировать. Задачей же Крама является вспугнуть игрока, чтобы он сам метнулся в сторону, прямо под бладжер. Жак и Алекс придумали это вместе, я не стал возражать, потому что квиддич — не песочница, а загонщики — не дрессировщики котят. К тому же, зная стиль игры Крама-старшего, я понимал, на что подписывался, ставя Алекса в короткие сроки усиленных тренировок. Он не из тех, кого в воздухе осенит счастьем от игры, от него требуется результат. Ладно, надеюсь, они хотя бы выберут не девчонку Кэмпбелл, хотя она и досадная помеха на поле. Крам входит в пике, резко меняя направление в сторону Этвуда через секунду после того, как Жак запускает бладжер. Кайл легко уходит из-под удара, но… из-под удара бладжера, тогда как Крама он не замечает и через секунду они круто и мощно сталкиваются в воздухе. Звук слышу даже я. По трибунам прокатывается шокированный вздох, я даже различаю голос Лили, сидящей несколькими рядами выше. Черт. Обоих охотников поддерживают сокомандники, Алекс жестами показывает, что он в норме, но от Кайла подобного не слышно. Митч поднимается над полем. Красные берут тайм-аут. Подхватив свою метлу, я тоже подлетаю к месту столкновения, и, убедившись, что Крам и правда не пострадал, спрашиваю у Брюса вердикт. Тот безапелляционно назначает штрафной. Альбус занимает место перед нашими кольцами, заметно — для меня — нервничая. Пенальти обычно заканчивается голом — это просто, как превратить спичку в иголку. Разрыв в двадцать очков нам не страшен, но ни одной погони ловцов так и не состоялось, и произойти это может в любой момент. Хоть я и уверен в Диего — эта Грейс явно играет не первый день, а сосредоточенности у нее поболее, чем у нашего молодожена. Поэтому идеальный и редко возможный вариант — создать разрыв в сто шестьдесят очков, чтобы поимка снитча ничего не решала и что на моей памяти удавалось сделать только Ирландии в девяносто четвертом. — Столкновение в воздухе охотника синих Александра Крама и капитана команды красных Кайла Этвуда приводит к назначению штрафного удара по кольцам синих. Пробивать пенальти будет Джорджи Кэмпбелл — охотница красной команды… Да, в голосе Малфоя тоже не слышно воодушевления. Он и так будто комментирует не квиддич, а своих павлинов, гуляющих по лужайке, но хотя бы не высказался по поводу пострадавшего Этвуда, да и жесткую игру Крама проигнорировал. Кэмпбелл забирает квоффл у Брюса и поднимается на нужную высоту. Теперь ей незачем вертеться, когда она один на один с вратарем, но ни меня, ни Ала, которому она и в более жестких условиях забила три мяча, это не успокаивает. Он, как всегда, завис чуть ниже центрального кольца, в некотором отдалении, чтобы предотвращать бросок квоффла на безопасном расстоянии, но я не уверен, что такая тактика сработает сейчас. Охотница выжидает еще несколько бесконечных секунд и в полной тишине стадиона слышно, как мяч прорезает воздух по дуге, направленной к первому, самому нижнему кольцу. Альбус круто посылает метлу в пике, и есть только один шанс из двадцати, что он пересечет линию атаки в момент, когда там будет квоффл. Долей секунды раньше или позже — они разойдутся, и нам забьют гол. — И Альбус Поттер блестяще отражает штрафной удар по первому кольцу, войдя в пике и перекрыв путь квоффлу! Маневр, требующий настоящего мастерства, точности, умения трезво оценивать ситуацию и не бояться риска. Мало кто решился бы на этот потенциально опасный ход, но вратарю команды синих хватило и смелости, и ловкости, и профессионализма… — Малфой так заливается соловьем, что я не выдерживаю и, обернувшись к нему, что есть мочи кричу: — Ты ему хоть серенаду спой, все равно грехи не искупишь! Но Альбус действительно был хорош, и я скажу ему об этом после игры. Или нет. Хватит с него и того, что я молча погоржусь им еще пару минут. После этого игра более или менее выравнивается, снова перемещаясь по полю, а не зависнув у наших ворот. Бренда дважды забивает гол: прямой и со внезапной распасовкой на Пьера, который возникает прямо за ее спиной и завершает удар в кольцо. Один раз внимание ненадолго переключается на ловцов, но ни Диего, ни Глории Грейс не удается поймать снитч. Зато по Краму едва не прилетает бладжер, посланный Ритой Вольц, как пушечное ядро, и Алекс чудом успевает нырнуть вниз, но его все равно относит ударной волной. Счет поднимается равномерно, не разрываясь больше, чем на двадцать очков, так что, хоть охотники и продолжают бороться за квоффл, Малфой все больше времени уделяет неуловимым появлениям снитча. — Грейс устремляется вниз, Делоне отстает на два корпуса, маневрируя возле нее: они оба заметили снитч у основания колец, и сейчас исход матча может решить гонка ловцов. Глория резко меняет направление, Диего — сразу за ней. На секунду я сам замечаю золотую вспышку, пронесшуюся чуть ниже моей трибуны, но оба ловца следуют за ней с большой паузой, которая не позволит им поймать снитч в этот раз. Так и происходит: через десяток метров Диего и Глория разлетаются в разные стороны, не добившись своего. — Снитч упущен, а красная команда снова идет в атаку: на этот раз им везет больше, и мяч забит Кристофером Кейном. Это его первый гол за игру, но теперь капитан команды Этвуд, видимо, трусит, не рискуя лишний раз врезаться в какого-нибудь игрока… — Скорпиус! — этот возмущенный голосок принадлежит Лили, но слышат его только сидящие поблизости. Да уж, у Малфоя либо дифирамбы Алу, либо подначки Этвуда. Впрочем, тот сам виноват: нечего было крутиться возле Лили, когда у него была деву… черт возьми, Лили, вкус у тебя и правда паршивый. — …и Диего Делоне набирает высоту, опережая Глорию Грейс. Снитч — возле синих колец! Атака красных приостановлена: игроки боятся сбить ловцов со следа. Кольца позади, но гонка только начинается. Снитч уводит ловцов дальше от игрового поля, к защитному куполу: еще немного, и нужно будет менять курс, иначе они оба врежутся в барьер… Снитч призывно маячит прямо у мерцающей стены. Бладжер или игрок — разницы для нее нет, и если кто-то врежется, то врежется практически в настоящую стену. Сбрасывать скорость и потерять шанс или безумно броситься за ним на свой страх и риск: что бы выбрал я, встань передо мной выбор? Нет, не так. Сколько бы жалел я, сдавшись? Глория трусит. Круто разворачивает метлу влево, чтобы избежать столкновения. Мой, да и все взгляды прикованы к Диего. Счет не на секунды, а на сантиметры. Он вытягивает руку, цепляя воздух за миг до того, как пустить метлу отвесно вниз. Барьер перестает мерцать, почувствовав, что никого нет рядом. Трибуны застыли в испуганном ожидании, не успев выдохнуть после неслучившегося удара. Никто не знает, чем все закончилось. Я напряженно слежу за фигурой Диего, выходящего из пике. — Сто пятьдесят очков Сли… СИНЕЙ КОМАНДЕ! Диего Делоне поймал снитч на сто тридцать четвертой минуте матча, — громогласно объявляет Скорпиус, и я даже не хочу в него чем-нибудь кинуть за оговорку, потому что ликование, эйфория и счастье не оставляют места в голове. Я вскакиваю и кричу что-то на весь стадион, который прыгает и машет цветными флагами вместе со мной: все они синие, и, я уверен, были переколдованы в нужный цвет только что, но я-то болел за свою команду всегда, я-то получаю заслуженную награду! Ближе всего Сэм, поэтому я кидаюсь с объятиями к нему, потом, ничего толком не сказав, вскакиваю на метлу и спускаюсь на поле, где уже собираются игроки. Ни у кого из моих нет слов — да и к черту слова! — Пьер и Жак уже вовсю качают Диего, а Бренда и Альбус скачут, как сумасшедшие; я отрываю Сато от земли, едва не подкидывая вверх, а потом, невзирая на сдержанную радость Алекса, заключаю в объятия и его, не слушая, что он там лопочет. Заметив меня, Бренда в два прыжка преодолевает расстояние между нами и бросается мне на шею. Я смеюсь, прокручивая ее над землей и снова ставлю на ноги. Наши глаза встречаются, и, подавшись вперед, она порывисто целует меня. Опешив, я почему-то не отпускаю ее из объятий, а наоборот — крепче прижимаю к себе, закрывая глаза. Почувствовав ответ, она касается губами смелее, жарче, и я снова отвечаю, потому что хочу целовать ее, хочу, чтобы она стояла в моих объятиях прямо сейчас, и потом, и всегда, и осталась в моих руках, в моей постели, в моей голове… Она навсегда останется в моей голове. Я никогда не смогу это изменить. Потому что я отдал ей себя, и она ушла, забрав меня у меня самого. Я разрываю поцелуй, слепо мазнув взглядом по горящим глазам Бренды. Она счастливо смеется — то ли нам, то ли победе, — но я уже смотрю на трибуны, ища другую. Не нахожу. Ее нигде нет, а люди — везде, и они высыпали на поле, горланя и поздравляя, скача вокруг и раздражая, и ничего не видно, и где она — почему я ее не вижу? Знакомое лицо появляется прямо передо мной, и я сдаюсь. Запоздало улыбаюсь Сэму, поворачиваясь к ребятам. Бренда немного отошла: почти вернулась к команде, но так и осталась рядом со мной. Я неосознанно кладу руки на плечи Сэма и, представляя, перетягиваю на место между мной и охотницей. — Ребята, позвольте вам представить моего друга и лучшего командного рекрутера — Сэма Гвидиче. Пару лет назад он нашел меня и привел в Паддлмир, и я пригласил его посмотреть на вас в сегодняшнем матче. — Привет, — без ужимок здоровается Сэм. — Отличная игра, я ни на минуту не пожалел, что приехал, а это было непросто. К следующему лету я должен подыскать игроков сразу для нескольких европейских команд... Мне не удается дольше держать внимание на его словах — я снова обращаюсь к зрителям. Если бы она хотела меня поздравить, уже бы нашла, подошла, хотя бы взглянула мне в лицо, да пусть бы она ничего не сказала, только бы я знал, что она хоть на секунду за весь матч подумала обо мне. — Джеймс! — Лили, раскрасневшаяся от восторга, прыгает на меня, повиснув на шее, и смеется. — Я так рада! Поздравляю! Ты большой молодец! И родители обрадуются, а папа точно скажет, что это лучший подарок на День рождения! Жаль, они не смогли приехать на игру, но они обещали быть завтра, я им писала… Я не отвечаю, глядя на нее с улыбкой. Лили всегда останется Лили. С короткими ли волосами, после нападения ублюдка, с разбитым сердцем и когда знает, что парень, которого она выбрала, недостоин ее и помолвлен… Помолвлен. Малфой насильно помолвлен с чистокровной девицей, а Мелани, сказав, что у нас нет будущего, имела в виду, что ее будущее определено. И на свадьбе она была подавлена. И Роза сказала, что никак не может открыть мне правду, а может только Мелани. И Лили, и все, кто встал на сторону Мелани, когда она бросила меня… Они все это знали. Знали, что у нее, как и Малфоя, скоро появится кольцо на пальце, и все… жалели ее. Не меня, а ее. Потому что у нее есть жених. Я отшатываюсь, и Лили спотыкается, едва не упав на меня. Выравнивается, непонимающе глядя мне в глаза, но я и рта не могу раскрыть. Только смотрю на нее, и мысли крутятся в голове как сумасшедшие. Нет, нет, я не хочу строить догадок, я хочу знать. — Извини, — бормочу я, пробираясь к выходу с поля, чтобы найти Мелани. Где-то здесь, в толпе или уже ушла — она должна быть неподалеку, и я не отпущу ее, пока она не скажет мне правду. Я ищу десять или пятнадцать минут, заглядывая во все встречные лица, но безуспешно. Наконец решаюсь уйти с поля и захожу в столовую, но там еще не накрыто и пусто, так что я ускоряю шаг по направлению к жилому корпусу. Спины людей, возвращающихся в комнаты, — не ее. Обогнав всех, я подлетаю к дверям, пропуская того, кто выходит, и замираю. Это она. Без капли эмоций на красивом лице, с заколотыми над ушами волосами и в сером платье. Выступает за порог, благодаря за галантность, поднимает голову и застывает. Никто ничего не говорит. Глаз никто не опускает. Я делаю полшага, чтобы приблизиться, и тогда она спрашивает: — Как прошел матч? Ее ровный безжизненно-любезный голос будто окатывает меня ледяной водой. Я смотрю на нее и не могу, не хочу верить ни глазам, ни ушам. Она не была на матче. Она, блять, даже не была на матче, чтобы посмотреть, как сыграли мои ребята, чтобы узнать, справился я в итоге или нет. Она вообще не хотела обо мне думать, ни секунды. Она просто не пришла. Я не могу даже выдохнуть, не то что ответить. Пауза затягивается, становится неприятной и вязкой. Качнув головой, я пытаюсь что-то выдавить, но слова не идут на ум. Ей просто плевать. — Мои ребята победили. А я — нет. Хочет ли она что-то добавить, я уже не слушаю. Прохожу мимо входа, за угол, куда ведет тропинка до организаторских домиков. Захожу в свой, вытаскиваю из холодильника бутылку, которую не допили парни, и наскоро осушаю ее, не заметив даже, сколько там было. Резкий запах спирта бьет в нос. Алкоголь — в голову. Я слегка покачиваюсь, опуская бутылку на стол и упираюсь ладонями рядом. Если ей плевать, то и мне надо так же. Мне надо тоже научиться держать эту ебучую мину при плохой игре, выходить на улицу, как на долбаную сцену, делая вид, что жизнь, блять, счастливая и лучше быть не сможет. Тогда, глядишь, в конце смены получу какую-нибудь награду, потому что ни одна актрисулька не сможет составить мне конкуренцию… Чертовски хочется найти и снова поцеловать Бренду. — Эй, — кто-то трясет меня за плечи, — Джеймс, ты в норме? Разлепив глаза, я узнаю Заккари и, поморщившись, сажусь на кровати. Не помню, как вырубился. Это я и озвучиваю. — Тебе, может, чего принести? У-у, приятель, от тебя несет. Сколько ты выпил? Праздновал победу, что ли? Ага, типа того. Качнув головой и сразу пожалев об этом, я поднимаюсь на ноги и иду в ванную. Несколько холодных умываний помогают, но для верности я еще чищу зубы и проглатываю чуть ли не полтюбика зубной пасты. Когда Зак заглядывает ко мне, я уже тянусь за полотенцем. — У меня там антипохмельное есть, принести? — предлагает он участливо. — Нет, — я больше не совершаю ошибок и головой не трясу. — Пусть болит. — Ты явно не праздновал, — подозрительно тянет Зак. — Снова что ли из-за девицы этой? — Нет, — вру я, но это его не останавливает. — Хватит загоняться, не первая и не последняя. — Там за дверью еще кто-то хочет меня бросить? — кривлюсь я. — Публика на месте? — Да, мы уже убедились, что она та еще сука… — Перестань. — И после того, как мы отплатили ей тем же унижением на сцене, ты должен забить на нее. Все, чем тебе поможет бухло? — Я не просил заваливать ее на конкурсе, — мотаю головой я, и отмечаю, что болит уже не так сильно. — По твоей же логике, надо было сразу оставить ее в покое. Зак скептически мычит. — Не, так бы ты продолжал на нее тоскливым котенком глазеть. Она тебя бросила. Еще и страдать из-за этой с… — Она бросила меня, потому что все это время у нее был жених, и теперь она к нему возвращается, — я обрываю его. Слушать не могу, как кто-то перевирает суть. — И все об этом знали: моя сестра, мой брат, кузина… я даже подумал, что у нее та же навязанная помолвка, что и у ее братца. Хотел спросить, — во рту становится горько, и я проверяю, не тошнит ли меня, склонившись над раковиной. Оттуда голос звучит гулко: — Только потом понял, что это бессмысленно. Если она сама не сказала мне, значит, не хотела, чтобы я знал. Значит, изначально собиралась кинуть меня в конце смены. Все это время я думал, что виноват в чем-то, — в чем угодно, — но виновата она сама. Может, я и правда стучусь в закрытые двери. Может, это даже не дверь, а пустая стена. Зак молчит. — Так что считай, что мне надо было пострадать и проблеваться, чтобы забыть эту историю, — заканчиваю я, оттесняя его с прохода, и возвращаюсь в комнату. — Надеюсь, ты закончил, потому что, когда твоим ребятам вручали кубок, они очень удивились, не обнаружив тебя. Блять. — Который час? — Почти десять. — Черт, традиция же! — я бью себя кулаком по лбу. — Я потому и пришел. Сказал им собраться в раздевалке ровно в десять. — Спасибо! — бросаю я, уже выбегая из комнаты, а оттуда — на улицу, до стадиона и раздевалки синих, где еще никого нет. Мне хватает времени: похлестать себя по щекам, проверить, не осталось ли запаха алкоголя, размяться после отключки и снова сесть на скамью в ожидании команды. Не хочу, чтобы они видели меня в некондиции, я ведь и так пропустил их награждение. Я — человек, который все это время ставил им квиддич во главу угла, который старался подбодрить и поддержать, — бросил их… нет, не в самый трудный момент, и то хорошо. Но я ушел, когда они даже не ожидали от меня такой подставы. И чем я теперь лучше, чем она? — Ура, мы уж думали, снова будем разбираться сами, — без пауз произносит Диего, распахнув дверь в раздевалку. За ним внутрь заходит почти вся команда, кроме Жака. Бренда ловит мой взгляд и тепло улыбается. Я отвечаю, но не знаю, что она видит по моему лицу. Я не должен был целовать ее в ответ. Хотя бы потому, что не могу предложить ей ничего более. — А капитана вы где потеряли? — спрашиваю я, когда они рассаживаются по скамейкам. — Он немного… занят, — уклончиво отвечает Сато. — Обещал догнать. — У нас тут командный сбор! — я уже начинаю повышать голос, но вовремя одергиваю себя. Кто тут пропил награждение? — Ладно, подождем немного. А где кубок? — Он его как раз принесет, — заверяет Пьер. — Вы что-то задумали, — хмурюсь я. — Вижу по вашим лицам. Ребята переглядываются так удивленно, что я почти верю. — Мы выглядим как отпетые заговорщики? — улыбается Бренда. — Вы выглядите чересчур неви… — я не успеваю договорить, как распахивается дверь и заходит Жак. В руках у него кубок, но вид при этом не слишком жизнерадостный. — О, а вот и ты! — Диего подскакивает, бросаясь к капитану, и замирает, слушая, что тот ему говорит. — Черт. — Все, хватит самодеятельности, — командую я, тоже поднимаясь, чтобы забрать кубок. — Время для традиции. Садитесь все. Чем-то явно удрученные, ребята занимают скамейки, и остальная команда тоже невесело переглядывается. — Ну, что не так? — спрашиваю я. После паузы парламентером вызывается все тот же Жак. — Когда нам вручали кубок, нас предупредили, что забрать с собой мы его не сможем, потому что он — единственный и передается каждый год новой команде. — И вы расстроились? — вкрадчиво уточняю я. — Нет, — качает головой Диего. — На самом деле мы давно договорились, что не будем забирать кубок, если выиграем его. — Мы хотели отдать его тебе, — продолжает Сато. — Потому что ты не представляешь, сколько ты для нас сделал, — Бренда ловит мой взгляд, но я не могу долго смотреть ей в глаза, поэтому опускаю голову. — Но когда нам сказали, что увезти его не удастся, а тебя еще и не было на награждении… — вздыхает Пьер, и мне опять становится стыдно за свой отвратительный поступок, — Жак сказал, что может сделать точную копию, которую мы и вручим тебе. Но у него, кажется, не получилось. У меня уже начинает щипать в глазах, но я стоически держусь, переводя взгляд на Алекса. Тот хмыкает. — Я ничего такого не знал, я тут четыре дня. — А я согласился только потому, что кубок в любом случае попал бы к нам домой, — заканчивает Альбус, все смеются, и я вместе с ними. Настроение в раздевалке приподнимается. — Похоже, не судьба. — Так, всем отставить нюни, — решительно требую я. — Мы здесь собрались ради самой прекрасной — теперь я в этом уверен — традиции МАЛа. Каждый из вас, думаю, начнем с капитана, в крайне торжественной обстановке… — я делаю взмах палочкой и звучит негромкая трубная музыка, сразу вызывающая прилив гордости и воодушевления. — Папа говорил, что ты это заклинание выучил раньше, чем Вингардиум Левиоса, — замечает Альбус, и я жалею, что не могу ничем кинуть в него. — Тш, мелочь. Слушать меня. Жак, подойди и встань тут, — я киваю перед собой, и он поднимается со скамьи, оставляя кубок Диего. — Нет, кубок давай мне. Итак, Жак Фуко. За проявленную в квиддиче выдержку, упорство и силу воли, а так же поддержание командного духа вверенных под твою опеку товарищей… — я начинаю немного заговариваться и замолкаю. — Ты можешь получить свою награду. Левой рукой держа кубок перед Жаком, я коротко касаюсь дна чаши волшебной палочкой и в ней начинает клубиться белесый туман. — Суй туда руку, — подсказываю я. — Э-э, — Жак заминается. — В какой-то странный туман? Просто сунуть мою любимую руку непонятно куда? Знаешь, мне все части тела дороги… — А как же ты сексом занимаешься? — ржет Диего. — АУЧ! — громко восклицает Бренда, глядя на него с выражением «Ты серьезно?!». — Прости! — он тут же обезоруженно вскидывает руки. — Не оторвет, обещаю, — успокаиваю я Жака, посмеиваясь. Выдохнув, он осторожно касается пальцами тумана и погружает в него кисть. Через секунду его напряженное лицо светлеет, но все еще остается непонимающим. Наконец он вытаскивает руку из кубка, держа в ней почти такую же уменьшенную копию награды. Подносит ближе к глазам и, помедлив, зачитывает вслух: — «Жак Фуко. За проявленную в квиддиче выдержку, упорство и силу воли, а так же поддержание командного духа вверенных под твою опеку товарищей». Команда в шоке и восторге переглядывается, Диего и Сато подскакивают к Жаку. — Реально так и написано! — И этот кубок ты можешь забрать с собой, — уверяю я. — Он официально твой. — Круто! — Жак кивает, продолжая разглядывать награду. — Спасибо, — он раскидывает руки крепко обнимает меня. — Но-но, на обнимашки тут очередь, — возмущается Диего, и мы смеемся, пока место Жака перед кубком не занимает Делоне. — Скажи мне тоже что-нибудь приятное, — просит он, и я выполняю: — Диего Делоне, лучшему ловцу, за безграничную отвагу и бесстрашие. — Сгодится! — и он вытаскивает свой кубок. Сато и Пьер тоже получают свою долю похвалы. Когда очередь доходит до Альбуса, я не озвучиваю гравировку, а только коротко стучу по дну. Тот непонимающе хмурится, но, подождав немного, все же опускает руку в туман. — Джеймс, вот ты идиот! — начинает возмущаться он, когда команда окружает его со всех сторон, пытаясь взглянуть на подпись, а я в диком хохоте заваливаюсь на скамью. — «Так и быть, признаю, что ты мой брат», — громко читает Диего, заглядывая через плечо Ала. — О, это так трогательно! — Господи, он наконец-то сказал это! — подхватывают Бренда и Пьер. — Нам нужен фотоаппарат, срочно! — вопит Сато. Держась за живот и едва сумев подняться на ноги, я снова поднимаю кубок и подзываю Александра. Тот подходит, но энтузиазма в нем куда меньше, чем в остальной команде. — Не говори только, что я был рожден для квиддича, — не просит, но предупреждает Крам. Я качаю головой и протягиваю ему чашу. — Что там, Алекс? — любопытный Диего влезает и тут, и я уже думаю, что ему не покажут, но ошибаюсь. — «Александру Краму, за самоотверженность и готовность прийти на выручку ближнему». Боже, я сейчас снова расплачусь, трогательнее только у Альбуса… Раздевалка снова сотрясается от смеха, и, когда он смолкает, я понимаю, что осталась только Бренда. Становясь прямо передо мной, она с легкой улыбкой наблюдает за моими потугами произнести что-то стоящее и виной, которую я испытываю по отношению к ней и которую, надеюсь, она видит. — «Бренде Ривере, чудесной находке, великолепной охотнице и невероятной девушке», — озвучивает все тот же Диего, который на место уже даже не садится, а просто стоит за плечом каждого товарища. — Мне ты так в любви не признавался! Услышав в его голосе наигранную ревность, я хватаюсь за возможность сменить тему: — А тебе жена признается! Ты, я не шучу, был на волосок от смерти! От вечного одиночества! — распаляюсь я, в конце концов обнимая удачливого ловца. Ребята с воем и воплями присоединяются, превращая нас в один большой радостный ком. Раскачиваясь и скандируя какую-то переделанную кричалку, они не расходятся еще несколько минут, но потом я настаиваю на том, что скоро отбой, а завтра, хоть и без занятий, надо встать вовремя. С удовлетворенными, довольными и радостными лицами они покидают раздевалку, и я, стараясь не мешкать, забираю кубок и быстро прощаюсь, отговариваясь тем, что нужно вернуть его Джоанне поскорее. Если Бренде придет в голову поговорить о чем-то, никто меня уже не спасет. А я не знаю, что сказать ей. Только честно признаться, что я мудак и не могу ответить на ее очевидные теперь чувства. Просто не могу. Это сильнее меня. Забежав в наш домик, чтобы оставить кубок на полке, я сталкиваюсь с Майклом у холодильника, который, что-то жуя, спрашивает, поеду ли я с остальными. — Куда? — Ну, в город, сегодня последний шанс, — проглотив, отвечает он. — А завтра? — Завтра палатки. — Черт, точно, — вспоминаю я и выхожу на улицу, оглядываясь в поисках кого-нибудь из наших. Времени без пятнадцати одиннадцать, и поезд еще не прибыл, но я все равно решаю подождать организаторов на перроне. Не сворачивая на общую дорожку, ведущую к станции между учебным корпусом и лабораторией, я выбираю безлюдную, которая начинается от коттеджа директора и проходит вдоль наших домиков за учебными классами. Здесь нет фонарей, так что уже довольно темно, да еще и полно деревьев, но я не зажигаю свет, а просто иду чуть медленнее. Совсем скоро смена закончится, и не факт, что мне снова удастся сюда приехать. Зачем торопиться? Это ведь был офигенный месяц. Не для всех, но все-таки. Я добился своего, и моя команда победила. Лучше того — они действительно получили удовольствие от игры и даже поблагодарили меня за тренерство. О чем еще я мог мечтать? Нет, конечно, выиграть Чемпионат, но он только через три года, так что все еще будет. Впереди мерцает огонек от волшебной палочки: кто-то подсвечивает себе путь, и, приглядевшись, я останавливаюсь. Не могу сдвинуться с места прямо посреди дороги. Со стопкой книг, прижатой к груди, навстречу мне идет Мелани. Она меня не видит, я это чувствую, потому что все эти дни после нашего расставания она представала передо мной безразличной мраморной статуей, а теперь… она не такая. Держа свет тусклым, она светит себе под ноги. Плечи опущены, голова склонилась так низко, что выражения лица не разглядеть. В какой-то момент Мел будто бы вздрагивает, но, кажется, ее ничего не задело, потому что она просто продолжает идти вперед. Когда через несколько секунд она снова дергает плечами, я внезапно понимаю, в чем дело. Понимаю и зачем-то делаю шаг с дороги, за ближайшее дерево. Мелани плачет. Беззвучно всхлипывает, вздрагивая всем телом, и от этого мне самому становится так больно, что хочется вырвать, вытащить это мерзкое чувство из груди, чтобы только не испытывать. Не сочувствие и не жалость, нет. Отвратительное бессилие от того, что я не знаю, чем ей помочь. И горечь — от того, что она вовсе не хочет, чтобы я помогал. Когда она проходит по дороге мимо, так и не заметив меня, я медлю еще некоторое время, и в чувство меня приводит только гулкий гудок. Спохватившись, я несусь к нему, выскакиваю на перрон и с нарастающим разочарованием понимаю, что поезд уже тронулся с платформы.