Запах роз

      Моё имя Джихангир. У кого-то недостаток отпечатан на теле, а у кого-то он в душе.       Будучи «награжденным» от Бога горбом, я не имел ни малейшего шанса, чтобы взойти на престол, мог лишь мечтать о том, что поеду когда-нибудь в санджак, стану регентом или буду биться против противника, плечом к плечу с родными братьями. Ни раз я был огорчен чем-либо, Селим, бывало, не сдерживался и говорил мне в лицо, что у него есть хотя бы шансы взойти на престол, тогда как у меня нет возможности и в санджак поехать. В этом есть и минусы, но я был даже рад этому: в войне за престол я не был оклевечен, как мой брат Мустафа, не был окружен и подавлен интригами. Мне это никогда не грозило, враги мои, пусть их и не было, — кто сказал, что, будь я здоровым, их не было бы? — не пытались меня подставить, отравить, оклеветать, уничтожить. — Откуда появилось желание идти в поход? — спросил отец меня когда-то давно. В тот день я пришёл к нему, огорченный словами Селима. — Столько времени я не выходил за пределы дворца, Повелитель. Я застрял между его стенами и увядаю. — Слабая и грустная улыбка отразилась на моём лице. — Когда мои братья ехали в походы, отправлялись в свои санджаки, я только провожал их. Смотрел. Отец положил мне руку на плечо, слабо улыбаясь: — Расскажи, что случилось, — кивнул, — что-то тебя расстроило, это видно. Я прикусил губу, вдохнул воздух и произнес: — Когда я был совсем мальчиком, думал, что, когда вырасту, стану таким же, как мои братья, — улыбка с лица отца исчезла, он стал серьезным. Мне трудно давались эти слова, впервые за долгое время я поведал кому-то, что у меня на душе. — Но этого не случилось. Пока я рос, мой груз на спине тоже увеличивался. Стал ещё тяжелее. — Повелитель опустил взгляд, я вздохнул. Мои глаза заслезились, говорить становилось всё сложнее, ибо на душе всё сильнее чувствовалась тяжесть. — Иногда его нести невыносимо. Особенно в этом дворце. — Отец убрал руку с моего плеча. Вздохнув, вновь улыбнувшись, я продолжил: — Повелитель, я знаю, что никогда не буду таким же, как мои братья. — Смотрел ему в глаза, продолжая слабо улыбаться. — Но хоть один раз, я хочу почувствовать тоже, что и они. Как Шехзаде.       Однажды, перед вторым походом на Персию, ко мне заглянула Михримах. Она начала уверять меня, что мой верный брат Мустафа заключил союз с персами, якобы брат вёл переписку с персидским Шахом, и они затевали заговор против отца. Я просто не верил и не мог верить, что это правда. Михримах продолжала настаивать на своём, чем и вызвала моё недоверие. Я понял, что и она замешана в этой клевете.       Поднявшись со своего места, отойдя от неё на шаг, я сказал: — Ведь и ты замешана в этом, не так ли? Вы подстроили брату ловушку! — она посмотрела на меня снизу вверх так, словно я сморозил что-то по-настоящему бредовое. — Говори же, Михримах! Ответь мне! — Со мной это никак не связано! Как я уже и говорила. Подойдя к ней ближе, я зло бросил: — Имей в виду, встать между отцом и сыном — большой грех, преступление против Аллаха! — она продолжала смотреть и улыбаться, словно её это никак не касается. — Если прольётся кровь, то мы все в этой крови захлебнёмся! — я отошёл и опустил голову. — Все мы…       Я не был до конца уверен, что слова, что я сказал Повелителю после разговора с Михримах, как-то подействовали на него. Он редко что-то вставлял, часто просто натянуто улыбался, всем своим видом так и показывая, что ему нет дела до моих слов, что он и слышать о брате не желает. Именно поэтому я и решил, что обязан вновь пойти в поход, чтобы быть рядом с братом. Я поставил себе цель защитить его. Мои мысли были лишь о нём. Я говорил, что, если понадобиться, то прикрою его своим телом.       Я умолял отца, на коленях сидел и молил его выслушать брата. Голос мой дрожал, я еле сдерживал слёзы, мне по-настоящему трудно давались эти слова. — Вы ведь не казните брата, так ведь, Повелитель? — тихо спросил. — Все вокруг только и говорят, что вы накажите его самым жестоким образом. Говорят, что вы казните брата. Я же утверждаю, что отец этого не сделает, что отец не убьёт сына. — Смотрел ему в глаза, надеясь найти в его взгляде ответы на свои вопросы. Он же спокойно наблюдал за мной. Улыбнувшись, он сказал лишь одну фразу. Такую короткую и, в то же время, длинную, важную для меня. — Разве я могу убить? — эти слова вселили в меня такую большую надежду, о которой я и помыслить не мог. Страха больше не было, я был спокоен и счастлив, улыбка отразилась на моём лице. Я поцеловал руку Повелителя и прижал голову к его колену, продолжая улыбаться.       Я предполагал, что чувствовал брат Мустафа, какую тяжесть он нёс на душе, поэтому, стоило солнцу закатиться, как я отправился к нему.       Войдя к нему, я не мог сдержать улыбку, не мог не обнять. Как же я был рад его видеть! Сколько мне хотелось ему поведать, как хотелось утешить, вселить в него надежду!       Он предложил присесть, и я, конечно же, согласился. — Мой красавец-брат, — сказал он, улыбаясь. — Я очень обрадовался вести, что и ты участвуешь в походе. — На самом деле, я не собирался идти. Меня сильно напугали последние новости о тебе, — улыбка с его лица исчезла, словно её и не было вовсе. — Я переживал, что Повелитель ошибётся, накажет тебя. И жестоко. — Улыбнулся. — Но я ошибся. Пусть будут прокляты силы, что заставили меня усомниться и затуманили мой разум опасениями. — Брат был по-прежнему спокоен, внимательно слушал меня. — Этот мир не настолько ужасен, брат. Повелитель не хочет верить этой клевете. Его цель заключается в том, чтобы выслушать тебя. Он ни за что тебя не убьёт.       Было видно, что брат не особо верит моим словам. Поэтому, вероятно, он спросил, улыбнувшись: — Он это сам сказал? Или ты так думаешь? — Я говорил с ним. Клянусь, это его собственные слова: «Разве я могу убить?» — не представляю, что он чувствовал на душе в этот момент. — Будь спокоен, брат. — Я похлопал его по колену. Он положил свою руку на мою, похлопав по ней. — Ты успокоил моё горящее сердце прохладными водами. Я не верил тому, что Повелитель меня казнит, но все равно засомневался. — Улыбнулся. — Теперь не осталось и тени сомнения. — Пусть он и сказал то, что меня обрадовало, всё же улыбка с его лица медленно, но все же сползла. — Я тайно сюда пришёл, — сказал я брату, поднявшись. — Мне нужно вернуться, пока не заметили.       Мы крепко обнялись, после чего Мустафа приказал своему слуге проводить меня до противоположной стороны леса. — Джихангир, оно твоё, — сказал брат, протягивая мне кольцо. — На память обо мне.       Взглянув на кольцо, я посмотрел Мустафе в глаза, прекрасно осознавая, что он тем самым хотел сказать. — Зачем это понадобилось? — спросил, заволновавшись. — Или ты не поверил тому, что я сказал?       Ничего не сказав, брат положил кольцо мне в руку, не отпуская её. — В этом мире есть мало людей, к которым я могу повернуться спиной. Среди них ты самый первый. — Говорил он, смотря мне в глаза и продолжая улыбаться. — Когда я отворачиваю от людей своё лицо, теряю надежду, падаю во тьму… В один момент появляешься ты. — Он положил мне руку на щеку, слабо поглаживая. — Своей невинностью и чистотой, ты напоминаешь мне, что в этом мире есть, за что жить. — Вздохнув, он закончил: — Давай, иди. Счастья тебе. Я обнял его на прощание и ушёл, улыбаясь, до последнего надеясь и веря, что это не последняя наша встреча.       На следующий день ко мне заглянул Селим, утверждая, что отец приказал нам с ним ехать на охоту, и что Повелитель вместе с Мустафой присоединиться позже.       Это был холодный осенний день, поэтому мне совсем не хотелось куда-либо идти, я хотел лишь одного — встретить брата, быть рядом с ним. — Ты ведь ничего от меня не скрываешь? — волнуясь и переживая, повернувшись к Селиму, что сидел у костра, спросил я. — Слишком много вопросов, Джихангир. — Больше он ничего не добавил.       Я вновь отвернулся, взглянул на небо. Что я чувствовал в тот момент? Что за неприятное чувство тревожило меня, не давало покоя? Отец уверил меня в том, что не казнит брата, так почему же мне не по себе оттого, что я сейчас не в лагере, что за силы вновь окутали меня во тьму и неизвестность? — Ты обманул меня, не так ли? — вновь повернувшись к брату, разгадав эту тяжёлую и трудную загадку, спросил я. — Отец и брат не приедут! — С чего мне тебе врать, а? Это был приказ Повелителя!       Тяжело дыша, я, всё обдумав, создал логическую цепочку, докопавшись до горкой правды: — Ты привёз меня сюда, — сказал я, — потому что отец убьёт брата, не так ли? — уже срывался на крик, осознавая, что меня развели, как глупого младенца.       Я собирался было уйти, но Селим встал передо мной, уговаривая меня остановиться.       Мне не было до него никакого дела! Моему брату Мустафе грозила опасность, смерть, а меня держал брат, не отпуская, не давая пройти. — Пусти меня! — крикнул я, пытаясь вырваться. — Брат! Брат! Селим, пусти! Брат! — Джихангир! — Брат, пусти! — кричал, плача и вырываясь. — Селим, пусти! Брат! Брат! Мустафа!       Невозможно описать, что я чувствовал, прибежав в лагерь и увидев перед собой бледное тело Мустафы. Никому не пожелаю подобной участи. Подойдя ближе, опустившись на колени, я стал горько плакать. Что я мог поделать? Я клялся, что защищу брата, прикрою собой, если понадобиться, но я не справился, не сдержал общение.       В этот день я испытал жгучую боль и ярость. Печаль оттого, что потерял брата, злость же оттого, что отец обманул меня. — Отец! Отец! — кричал я, приближаясь к его шатру. К месту, где он казнил уже покойного брата. — Отец! Отец!       Ко мне выбежали два человека, позже удерживающие меня. — Шехзаде! — крикнул один из них, встав передо мной. Они начали держать меня, не пропуская внутрь. — Отец! — опять крикнул я. Уверен, он слышал, пусть шатёр и находился в нескольких метрах от того места, где меня сдерживали. — Ты соврал мне! Ты соврал мне! Ты забрал жизнь у невинного, папа! Ты убил невинного! Отец! Отец! Отец! — ни одним словом не описать, что я чувствовал. Я был взбешён, но продолжал плакать от горя. Опустившись на колени, по-прежнему плача, я кричал: — Он тебя очень сильно любил, папа! Он тебя очень сильно любил! Сильнее всех любил!       Через какое-то время я убежал, так и не придя в себя после смерти брата. Спрятался в лесу, под деревом, в одной пижаме. Да, вероятно, стоило бы хотя бы одеться потеплее, но меня в этот момент, уж поверьте, никак не могло заботить здоровье.       Через несколько часов моего там пребывания, я услышал, что меня кто-то зовёт, кричит моё имя. Стал ли я бежать на этот крик? Нет. — Джихангир! — кричал запыхавшийся отец, услышав от воина, что тот нашёл меня. Увидев Повелителя, отполз от него. Я боялся собственного отца. - Сын? — Повелитель приблизился ко мне, я же отполз ещё дальше. — Держитесь подальше от меня. — Бросил. Удивление отразилось на лице отца. Вероятно, он не понимал, что это значит. — Джихангир? — Держитесь подальше от меня! — повторил. — Вы солгали мне, — продолжил. — Сделали соучастником своего преступления. В тот день умер не только мой брат, вы тоже умерли для меня! — я поднял глаза на удивленного и ошарашенного отца. — Мой отец тоже умер! — я тяжело дышал. — Джихангир, тут очень холодно. — Подал, наконец, голос. — Давай, вставай. Ты можешь заболеть. Пойдём, поговорим в лагере. — Брату Мустафе вы тоже так сказали. Вы позвали его к себе, сказали, что поговорите. — Продолжал тяжело дышать, вздыхая и выдыхая через каждую фразу. — Вы собирались его выслушать! Но всё это была ложь! Вы с самого начала приняли решение. Мы именно для этого отправились в поход. — Отец смотрел на меня с болью в глазах. — Но я умолял вас! На коленях стоял! Спросил вас, убьете ли вы моего брата! Убьете ли!       Отец не выдержал, его разозлили мои слова. — Вставай! — крикнул он, схватив меня за руку. — Вставай, иди! — Что вы сделаете? — с вызовом спросил. Мне уже нечего терять. — И меня убьете? Убейте! Я не боюсь смерти! Убейте! — он смотрел, но уже ни столько с сочувствием, сколько с яростью. — Вы больше не мой отец! Не мой.       Каждый день мне становилось всё хуже и хуже. Я не ел и не пил, даже не спал. Целыми днями сидел у себя в шатре, плакал, вспоминал брата, думал о нём. О, Аллах, за что на него пала такая несправедливость? В чём мой горячо любимый брат был виновен, в чём его грех? Заключается ли его проклятье в том, что он сын Махидевран Султан? Может, ему было предначертано отплатить за её грехи? О, Аллах, за что ты забрал жизнь у невинного?       Крича от боли, что давила внутри, я лежал, покрытый потом. Лекари предложили моему отцу дать мне опиума, тот, разумеется, ради моего блага, согласился. Мне, конечно же, полегчало, и я, благодаря наркотику, смог заснуть на какое-то время.       Во сне мне привиделась невероятной красоты девушка. Клянусь, она казалась мне знакомой, родной. Её очаровательная улыбка, кудри, что спадали с плеч, белоснежное платье — всё это лишь подчёркивало её ангельское превосходство, она была воистину прекрасна и, стоило ей появиться, мне становилось значительно легче. Казалось, что её улыбка согревает меня изнутри, спасает от тьмы. О, Аллах, спасибо тебе за такое внеземное чудо!       Лёжа в своём ложе, вспоминая тяжелое детство, я вновь кричал от боли, что ломала внутри. Отец сидел рядом, кричал на лекарей, грозясь отрубить им головы, если те не предпримут что-то, что мне поможет. Но что они могли сделать? Если человек не хочет жить, тут ни одно лекарство не поможет, ни одна магия. — Мне эта ноша не по силам, — очень тихо произнёс я охрипшим голосом. Отец повернулся ко мне, пододвинулся. — Что? — спросил он. - Что, сынок? Тяжело дыша, повторил, слегка перефразировав: — Мне этот груз не по плечам.       Повелитель понял, о чём я говорю.       Когда я был ребёнком, придя к отцу и выслушав его рассказ о древних Богах Греции, я впервые узнал о греческом Титане — Атланте, который держал небосвод на своих плечах, как кару за вражду с Богами. В тот день я спросил у отца, за что я ношу свой груз на спине. — Где та девушка? — спросил я у отца, когда он пришёл проведать меня. Повелитель вопросительно взглянул на лекарей, что стояли неподалёку, тем самым спрашивая, кто, собственно, ко мне приходит. — Шехзаде говорит, что его навещает какая-то девушка и приносит ему розы, — сказал один из лекарей. — Однако к нему никто не приходил. Скорее всего, это лишь видения под действием опиума. — Это всё ангелы, что приходят за теми, кто умирает, — добавил от себя второй. Отец с недоверием на него глянул. — К плохим людям они приходят в образе чудовищ, а к хорошим — в виде прекрасных созданий.       Шли дни, недели, а мое состояние только ухудшалось. Опиум в малых количествах уже не помогал, я требовал больше.       Ко мне вновь пришла она, девушка невероятной красоты, которая протягивала мне бутылку с опиумом и улыбалась своей ослепительной улыбкой. Приподнявшись, я взял из её хрупких рук наркотик. Выпив опиума, я положил бутылку на поднос, что стоял рядом. Слабо улыбнулся, смотря на неё. Она улыбнулась в ответ. — Ты пришла, — уголки её губ были по-прежнему приподняты к верху. — Я тебя узнаю. Ширин… Аслы… Лейла. Я читал о тебе в книгах и полюбил. — Приподнялся, оглянулся и посмотрел ей в глаза. — Ведь ты пришла забрать меня с собой?       В один из дней меня пришёл проведать Селим. Он был моим братом, поэтому не удивительно, что он переживал, его волновало моё состояние. Но то, как он на меня смотрел… С самого детства я недолюбливал этот взгляд.       Он стоял в нескольких шагах от моего ложе, я был покрыт потом и, очнувшись, увидев брата, сказал: — Мне знаком этот взгляд. Сколько я себя помню, ты всегда смотрел на меня так. С жалостью. — Отвернул от него голову, вздохнул. — Я для тебя бесполезный, лишний в этом мире неудачник.       Он, подойдя, сел. — Ты не справедлив ко мне, Джихангир. — Грустно улыбнулся. — Я всегда любил тебя. А ты никогда меня не любил. Ты отдавал предпочтение нашему покойному брату и Баязеду. — Повернул голову к нему. — Видно, я что-то делал не так, — голос мой был еле слышен, говорил я очень тихо, — раз теперь ты упрекаешь меня. — Тяжело задышал. - Но, поверь, брат, я очень любил тебя. — Его очень тронули мои слова, ведь я не так часто говорил ему подобное. — Ты мне очень дорог, Селим, — он отвернул голову, еле сдерживая слёзы. — Раны есть у каждого из нас, брат. — Вновь посмотрел на меня. — У кого-то они в душе, а бывает, что тело изувечено. Я любил тебя.       Он заулыбался, погладил меня по голове и сказал: — Джихангир, я прошу тебя, надо поесть хоть немного. А после, если захочешь, можешь никогда не разговаривать со мной. — Отвези меня в столицу, Селим, — на его просьбу я ничего не ответил. Улыбка сползла с его лица. — Прошу. Я боюсь умереть в этом проклятом месте. — Аллах упаси, не нужно говорить о смерти… — Нет, брат, — перебил. — Брат, я никогда тебя ни о чём не просил. Отвези меня в Стамбул. Пожалуйста.       Через пятьдесят два дня после смерти брата Мустафы, 27 ноября 1553 года, я осознал тот факт, что конец мой близок. Отец не принял предложение Селима о том, чтобы он меня отвёз обратно в столицу, поэтому и умирать я должен был там же, где и мой брат.       Отец был рядом со мной в тот день, я видел, как он мучается, как страдает. Сдерживать крик боли было невыносимо тяжело. — Джихангир, — сказал он. Я с трудом посмотрел на него: — Папа. — Сынок, я тут, рядом с тобой, — старался сделать интонацию как можно более мягкой. — Сынок мой.       Я протянул ему левую руку, в которой держал кольцо. — Это кольцо, — сказал. — Оно… Оно принадлежало Мустафе, папа, — он с удивлением смотрел на меня. Взглянул на кольцо. — Он подарил его мне. — Я вновь тяжело задышал. — Храни его, папа. — Отец взглянул на меня и с трудом взял его.       Я вновь взвыл от боли, Повелитель, положив руку мне на шею, опять начал меня поддерживать: — Я с тобой, сынок, я с тобой. — Папа, — вздыхая и выдыхая, сказал слабым голосом. — Да? — на его лице была отражена одна только боль.       Я отвернул голову, посмотрел на бутылку с опиумом. — Что? Что, сынок? — переживая, спрашивал всё отец. — Папа, — вновь повернулся к отцу, посмотрел ему в глаза. — Спаси меня, папа. — Стоило это сказать, как отец тяжело задышал, прекрасно понимая, о чём я его прошу. — Молю, дай свободу. — Вновь взвыл от боли. — Д-дай свободу душе. — Отец взглянул на наркотик, потом на меня. — Прошу тебя, отец! — стоило это крикнуть, как он тут же взял ложку и бутылку с опиумом.       Он пытался налить жидкое вещество на ложку, но я дрожащей рукой остановил его, взяв всю бутылку. Папа помог мне приподняться. Мы смотрели друг другу в глаза. Я начал пить содержимое бутылки и вновь услышал голос отца: — Сынок мой, — сказал он, начиная плакать. Но его слова на меня никак не подействовали, я допил и посмотрел ему в глаза. Он, улыбаясь, добавил: — Тебе лучше?       Ничего не ответив, я посмотрел в сторону в надежде в последний раз увидеть Ангела. Ах, что за чудо! Лейла вновь пришла ко мне, держа при себе на ткани несколько ослепительно-красных роз. Она присела на колени и протянула мне невероятно-красного оттенка розу, продолжая улыбаться и сверкая счастливыми глазами. Смотря на неё, я не мог не улыбаться. Принял её подарок, вдохнул запах розы.       Отец наблюдал за моими действиями, ничего не понимая. Я, улыбаясь, открыл глаза и спросил у отца: — Ты чувствуешь запах роз, папа?       Услышав мой вопрос, он начал плакать. Я сделал глубокий вздох и закрыл глаза. В последний раз.       Я уже не видел и не слышал, как горько плакал отец, как к нему зашёл Селим и разделил его печаль. Я не узнаю, как и при каких обстоятельствах о моей смерти узнают Баязед, Валиде, Михримах и другие дорогие мне люди. В последние мгновения моей жизни я был счастлив, потому что знал, что вскоре встречу Мустафу. О, Аллах, как же я по нему соскучился! — Все задумывались над причинами, почему я его так люблю. Я тоже часто думал об этом. — Сестра внимательно на меня смотрела. — На самом деле, есть много причин. Но я тебе назову самую главную. — Продолжала улыбаться, как ни в чём не бывало. — Рядом с ним я забываю, что у меня есть горб. — Слабо улыбнулся. — Потому что он не смотрит на меня, как все. Ни разу он не напомнил мне о моём изъяне. — Сделав небольшую паузу, я продолжил: — Если бы вы могли смотреть на меня его глазами…       Моё имя Джихангир. У кого-то недостаток отпечатан на теле, а у кого-то он в душе.