Капитуляция

      — Я могу объяснить.       Голос Квай-Гона прозвучал тихо, с несвойственной ему робостью, такой странной в сравнении с тем уверенным тоном, которым он все эти восемь лет требовал от Оби-Вана беспрекословного подчинения. Оби-Ван не мог решить, что поразило его больше: нотки застенчивого смущения в этом голосе или член мастера, настойчиво упиравшийся ему в ягодицы.       — Не стоит, Мастер, об этом рассказывают в начальном курсе человеческой анатомии, — беспечно отозвался он. Квай-Гон резко выдохнул ему прямо в шею. — У меня тоже… — начал Оби-Ван.       Он ощутил пульсацию пониже спины — кажется, его неправильно поняли. Он-то имел в виду, что у него тоже есть член и что он тоже знаком с несвоевременными эрекциями. Как, например, сейчас, когда первое удивление отступило, и до него постепенно стала доходить вся двусмысленность их положения. Они летели в крошечной спасательной капсуле, и он едва помещался на коленях у мастера. Руки Квай-Гона крепко обнимали его за талию, потому что деть их всё равно было решительно некуда. Капсулу выбросило из корабля с такой силой, а внутри было так тесно, что Оби-Ван вплотную прижимался спиной к его груди. Совсем как в своих старых фантазиях. Но это было очень давно — во времена неизбежной влюблённости в мастера, которую он уже совершенно точно перерос.       — Должно быть, адреналиновый всплеск из-за нападения, — всё ещё непривычно тихо предположил Квай-Гон. Оби-Ван немедленно кивнул, чувствуя необходимость как-то успокоить мастера, который, на его памяти, ни разу не нуждался ни в каких подобных жестах.       Они уже спали, когда корабль выкинуло из гиперпространства прямо под обстрел пиратов. С помощью джедаев пилотам удалось отбить нападение, но системы жизнеобеспечения судна были безнадёжно повреждены. На корабле установили аварийные маячки, чтобы спасательная команда смогла определить их местоположение. Мастер, падаван и небольшой экипаж утрамбовались по спасательным капсулам, благо в пределах досягаемости находилась планета, и на её луне можно было спокойно дождаться спасателей.       В результате Квай-Гон с Оби-Ваном оказались в одной капсуле. Из одежды на них были только лёгкие пижамные штаны. Выглядели-то они вполне прилично и целомудренно, но вот только через два слоя тонкой ткани Оби-Ван чувствовал весь жар, исходящий от тела мастера, всю длину его вставшего члена и то, как он непристойно подрагивает, вжавшись между ягодиц. И сосредоточиться мыслями ни на чем другом почему-то не получалось.       — Определённо, адреналиновый всплеск, — эхом отозвался Оби-Ван, удивляясь, каким хриплым стал его голос всего за пару секунд.       По шее снова скользнуло дыхание мастера, член, прильнувший к заднице, сильнее запульсировал, руки Квай-Гона на мгновение обняли его ещё крепче и затем с усилием разжались. Кровь стучала в висках, и Оби-Ван чувствовал, как подрагивает его собственный член. Он был уверен, почти совсем уверен, что мысли мастера занимала не одна только стычка с пиратами.       — Но всё равно, — нарочито низким голосом продолжил Оби-Ван, — мы с вами оказались в весьма пикантном положении. — Он ощутил, как напряглись мышцы мастера. И ещё что-то — незаметный толчок бёдрами, всего лишь намёк, сдержанный одной только силой воли настоящего джедая. Джедая, который невозмутим в любой ситуации. Кроме вот этой.       — Да, — ответил Квай-Гон. И даже на одном этом слоге он споткнулся.       — Что-то такое я себе и представлял, когда запирался в своей комнате и фантазировал о вас, — Оби-Ван кожей ощущал плотное, словно сгустившееся в воздухе, напряжение. И был далеко не уверен, что эти игры доведут их до добра. — Но уже перестал. В смысле после того разговора. Я хотел сказать, перестал фантазировать, — сбивчиво проговорил он.       — Понятно, — Квай-Гон ответил неожиданно спокойно и безучастно, но Оби-Вану почудилось что-то ещё. Что-то, похожее на разочарование.       — То есть мне надо было или совсем прекратить, или я бы тронулся от желания.       — Да, Падаван.       Ментальные щиты Квай-Гона были безупречны, но Оби-Ван всё равно чувствовал это странное натяжение в Силе: разочарование, перекрывающее смущение и неловкость. Неужели мастер хотел, чтобы падаван — желал его? В этой мысли было что-то тревожное, но в то же время поразительно, невероятно возбуждающее. Его бёдра невольно дёрнулись: хотелось прикосновений, хоть какого-нибудь контакта. За его спиной Квай-Гон шумно вдохнул.       Эта их близость была почти невыносима. Ничего не утаишь: горящие щеки, частое дыхание, бешеный стук сердец — всё это с головой выдавало обоюдное желание. Оби-Ван чувствовал, как Квай-Гон толкнулся, самую малость, слышал, как подавил вздох. Вот уж действительно — нет страстей!       — Но с другой стороны, — продолжил Оби-Ван, ещё чуть подаваясь назад, — теперь будет очень тяжело не думать об этом.       На этот раз Квай-Гон не сдержал вздоха. И ощутимого движения бёдрами — тоже. Такого, что ткань штанов Оби-Вана сзади стала влажной. От мысли об этом большом члене, истекающем смазкой, у Оби-Вана перехватило дыхание, и он из последних сил сдерживался, чтобы не опустить руку и не взять свой в ладонь.       — Прости, Оби-Ван, — прошептал Квай-Гон.       У Оби-Вана не было ответа. Ему очень хотелось закричать: "Нет, Мастер, не извиняйтесь!" Он лихорадочно соображал, хватит ли места, чтобы снять штаны, приподняться и оседлать этот восхитительно горячий член. И он не мог решить, достаточно ли у него смелости, чтобы взять руки мастера, обнимающие его, и направить их вниз, навстречу его болезненному возбуждению.       Но Оби-Ван ещё слишком хорошо помнил месяцы мучительного принятия: Квай-Гон не желал его в своей постели, не отвечал взаимностью на его подростковую влюблённость; они были просто учителем и учеником, которые ценили, доверяли и уважали друг друга — он научился радоваться и этому. Но он не хотел снова проходить через то же самое. Не хотел снова слышать: "Мне очень жаль, Оби-Ван".       Квай-Гон стал дышать быстрее, громче, его бёдра едва заметно, но так восхитительно приятно двигались, его разгорячённая плоть так соблазнительно прижималась ко входу Оби-Вана, и, кажется, увлёкшись этими ощущениями, Оби-Ван уронил ментальные щиты. Неужели мастер так реагирует на спутанные мысли и неприличные картинки в голове своего падавана?       Не проецируя в открытую, Оби-Ван намеренно и в красках представил, как бы это могло быть — заняться любовью с мастером. Сила милосердная, подумал он, как же я хочу вас внутри, Квай-Гон.       Квай-Гон застонал в голос, с силой толкнулся вскользь, раз, другой, третий, но затем снова взял себя в руки. Оби-Ван ахнул. Он уронил одну руку на свой напряжённый член, а другой крепко сплёлся пальцами с Квай-Гоном. У него стояло как никогда, и капли смазки просачивались сквозь ткань пижамы.       Наверное, он застонал. Но сказать наверняка уже не мог. В голове помутилось от желания. Всё внимание Оби-Вана принадлежало обнимавшему его человеку, непроизвольно двигающимся бёдрам, на которых он сидел, этой разгорячённой плоти, прижимающейся к его ягодицам так настойчиво, что он, казалось, угадывал каждую венку. Он чувствовал, как член Квай-Гона отзывается пульсацией и подрагиванием на осторожные, ласковые поглаживания вдоль огрубелой ладони и длинных, мозолистых пальцев мастера.       Оби-Ван любил эту руку, руку, которой мастер держал меч. Он любил в мастере всё, и всегда будет любить. Бесполезно это отрицать, с грустью подумал он. И, не успев засомневаться, направил внезапно податливую руку Квай-Гона вниз к своему обнажённому животу. Ладонь мастера неуверенно замерла у пояса его штанов, и Оби-Ван дёрнулся вверх, постанывая от прикосновений к чувствительной коже.       — Пожалуйста, — вслух произнёс Оби-Ван, повторил мысленно, влил в ученическую связь. Они оба хотели, оба нуждались в этом.       В ответ послышался полустон, полувсхлип, в котором угадывалось его имя. И когда Квай-Гон, наконец, скользнул в его штаны, крепко взял изнывающий член в свою ладонь и провёл большим пальцем по головке, размазывая капельки смазки, на Оби-Вана обрушилась неописуемая волна ощущений.       Капсула вошла в атмосферу луны и начала вибрировать, но Оби-Ван словно парил в невесомости. Он горел, плавился, растворялся. Был так близко, но не отпускал себя, желая продлить это мгновение, желая провести оставшуюся вечность, вбиваясь в умелую ладонь Квай-Гона и чувствуя, как в унисон поднимаются бёдра мастера.       Их кожа стала скользкой от пота, дыхание возле его уха — горячим и влажным, отрывистым, но складывалось в ритмический узор, и Оби-Ван понял, что это его имя. Мастер вновь и вновь шептал его имя, шёпот превратился в глубокий, гортанный стон, и Квай-Гон кончил, и Оби-Ван кончил, и никогда в жизни он не испытывал ничего подобного, даже не знал, что так бывает, не знал, что сердце может так сильно сжиматься, но биться, биться, биться.       Оби-Ван не представлял, что его тело и душа могут чувствовать так сильно, так остро; никогда раньше он так не захлёбывался от восторга и слёз. Что станет с ним, когда схлынет это сокрушительное пламя? Потому что даже сейчас, сотрясаясь всем телом, застывая солнечным светом, он понимал, что ничего никогда не будет по-прежнему.       Капсула остановилась. Тишину кабины нарушало лишь сбивчивое дыхание да гулкое биение сердец — всё медленнее, всё ровнее. Они приземлились.       Оби-Вана переполняли опасения и мрачные предчувствия.       — Мастер, а что… — он запнулся, не зная, как выразить то, что его беспокоило: от главного вопроса "что это было?" до более насущного — как бы так объяснить экипажу, уже, судя по звукам, подходившему к их капсуле, состояние одежды.       — Что мы будем теперь делать? — спросил Квай-Гон, поглаживая ученика по груди и ласково целуя в висок.       Оби-Ван круто развернулся и посмотрел на мастера. Удивительно, как быстро к тому вернулся привычный спокойно-властный тон, хотя тяжёлое дыхание и хриплый голос всё равно выдавали свежеутолённую страсть. Квай-Гон улыбался.       — Думаю, Оби-Ван, что мы откроем дверь и направимся туда, куда поведёт нас Сила.