Autonomous change.

Кёнсу премило сидел на столе, повернутый лицом к окну. В его холодных ладонях испускала пар любимая зелёная кружка, а сам он сидел в позе лотоса. И то ли Чонин на этот раз оказался тихим, то ли Кёнсу не слышал или делал вид, что не слышит приближающихся шагов. Когда его обнимают поперек живота, кладут на плечо голову, Кёнсу давится своим противным, по мнению Кима, кофе с молоком и затем пытается восстановить дыхание. Он возмущенно, но молча разворачивается лицом к своему парню, хмурясь. А тот, в свою очередь, лишь хлопает глазами, уперев руки в холодную столешницу. — Кажется, я тебе говорил не ходить босиком и не сидеть на столах, — Чонин всматривается в темные омуты глаз, примечая, что буквально на пару секунд, пока юноша разворачивался, солнце исказило их, придавая им медовый оттенок и теплоту во взгляде, и поджимает губы, улавливая на себе уставший и блеклый взгляд. — Кажется, я тебе говорил, что всё останется на своих местах, — шмыгнув в кружку и отпив немного, хрипло отвечают ему. — Когда кажется, хён, креститься нужно. Только в твоём случае это не поможет. В твоём случае нужно перевоспитание или хотя бы элементарное понимание того, что ты не один и уважение ко мне, как к человеку, который заботится о тебе. Хён, ты можешь сколько угодно копаться в себе, гнобить, уничижать себя, но ты остаешься точно таким же, как и был. Ты знаешь все свои ошибки и промахи, но не исправляешь их, а лишь смиряешься. Разве с тараканами не принято бороться? Сколько можно насиловать свой и чужой мозги, м? — Ничего я не насилую, — бегло отвечает До, показывая открытую неприязнь к подобным разговорам. — Сейчас чуть больше шести. Ты опять всю ночь не спал? Тебе так нравятся твои синяки под глазами? В кайф по два часа их потом замазывать и закапывать глаза? Ты начнешь ко мне прислушиваться? Я твой парень или случайный сосед по комнате? Кёнсу уткнулся взглядом куда-то в угол, и сложил руки на груди. — Отлично. Слушай меня. Я давно мечтаю говорить с тобой. Но обычно ты меня даже не слушаешь. Так вот теперь тебе придется выслушать, — Чонин мягко цепляет Кёнсу за подбородок, поворачивая лицом к лицу, чтобы столкнуться взглядами. — В чём твоя проблема? Ммм? Я тебя не устраиваю? Моя квартира, может быть? Вообще-то, ради этой квартиры я на многое пошел и от многого отказался. Я заслужил её, чёрт побери. Ещё я достаточно влиятельный человек, и я авторитетен. А ты? — Кён пару раз растерянно хлопнул глазами. — Я спрашиваю: ты кто? Ты старше меня, вроде должен быть умнее, опытнее, но в тебе есть всё, только не то, что обычно присуще взрослым людям. Ты играешь с огнем, понятия не имеешь об отношениях, семье. Так даже о своём будущем не задумываешься. Что будешь делать, если я откажусь от тебя? Если я разорву наши отношения? Сколько можно меня испытывать? Запомни, Кёнсу: если я рядом – это не значит, что я не могу причинить тебе боль. Потому что симпатия – это ещё не любовь. Я не обезоружен, я просто наслаждаюсь тобой. Кёнсу ошарашенно распахнул глаза. Слова, сказанные Чонином, кажется, задели его за живое. До шмыгает носом, оскорбленно поджимает губы и выдавливает из себя скудное, совсем не ожидаемое Кимом: 'Ладно, раз так!' Нет, нет и нет. Не это надеялся получить в ответ Чонин. Он-то думал, что Кёнсу уловит суть и, как взрослый, примет всё без обид. Но, видимо, не учел особенностей своего парня. Но возражать ему не хотелось. Он, вообще-то, тоже человек, тоже не железный. Ким лишь устало вздохнул, следуя за До, когда тот скатился со столешницы и громко топая пятками по полу удалился в глубь квартиры. Когда Кёнсу съехал – Чонин подумал, что вряд ли это надолго, а если так, то, возможно, и к лучшему. Рассчитывая на то, что его выдержки должно хватить, он удивляется, когда третью ночь подряд засыпать становится так гадко и одиноко. Обнять он может только свою старую подушку во весь рост. Он-то думал, что уже достаточно вырос, и она ему уже не понадобится, но всё же не выкинул, как будто чувствуя, что ещё пригодится. Сначала одиноко ему только ночами, потому что в остальное время он занятой молодой человек, но вскоре и во время трудового дня он всё чаще начинает вспоминать и скучать по До. Он даже не может отправить смс Кёнсу, потому что думает, что тому сейчас хорошо и без него. А знал бы, что происходит в его жизни – прискакал бы, как миленький. Старший не хотел ничего признавать. Он хотел думать, что Чонин любит его и примет любым, но затем вспоминал слова, сказанные им в тот вечер. Они буквально ломали его, устанавливая другую реальность, где он всего лишь удовлетворяет Кима, а тот просто терпит его. Он разочарованно наблюдает за тем, как стекают слёзы по щекам, чувствуя, как сердце начинает быстрее биться и доставлять боль. И он его ещё не каждый день видит. А если видит – пытается скорее скрыться, чтобы не сорваться и не прижаться к нему. Почему всё так? Разве он не должен принимать его таким, какой он есть? Разве это не любовь разгоралась пламенем в его глазах, когда он смотрел на него? Разве это не любовь, когда он заботился о нём и нежно обнимал? Когда они всю ночь могли просто лежать рядом, разговаривать и изредка касаться друг друга. Хотелось плакать — он плакал. Рыдал навзрыд, коря себя за это. И ему хочется сгореть со стыда за свои чувства. Ведь гордость пока сильнее и тянет его за ниточки, утверждая, что Ким сам должен к нему прийти. Кёнсу думал, что всё пройдёт. Что всё встанет на свои места. Но ничего не становилось и не хотело становиться, как прежде. Вот он уже третью неделю плохо спит, засыпая от душащей духоты и просыпаясь от пронизывающего холода. Слёзы, казалось, исполосовали всё его лицо вдоль и поперёк и оставили свои следы. И тогда-то он понял. Если он первый не сделает шаг, не выскажется — быть ему одному. А одиноким волком, как показало время, быть ему просто не удастся. *** — Я не чертова шлюха, Ким Чонин! — во всё горло орет Кён под окнами. Это вызывает немедленную реакцию: в окне появляется силуэт, затем исчезающий где-то в глубине слабо освещенной комнаты. Больше движения в доме замечено не было. И это жутко взбесило Кёнсу. — Чертов придурок! Не игнорируй меня! Я тоже что-то значу! Входная дверь открывается и появляется и сам виновник этого действия. — Я думал, что ты не придёшь, Кёнсу, — поёжившись от порыва ветра, Ким подходит ближе. — Я не хотел. Очень не хотелось, — Су опускает взгляд, и его былая ярость сходит на нет перед ним. — Но в итоге ты здесь, — практически безразлично выдаёт Ким и наблюдает, как парень напротив мелко подрагивает. — Чонин, — До поднимает лицо, сталкиваясь взглядом с Кимом, — я не хочу, чтобы всё так закончилось. Я не шлюха, которая просто доставляет наслаждение. Я, может быть, и старался убедить себя, что ты мне не нужен, но заканчивается всё тем, что я всё равно хочу вернуться. Чонин, — парень всхлипывает и трет свой нос, — видишь? В конечном итоге я всё равно стою перед тобой и плачу. Я, пускай и дурак, но я люблю тебя. И эгоистично хочу, чтобы любил меня только ты, — голос дрожит, глотку, будто стискивают железной хваткой, слёзы, попадая в рот, забивают всё солью, поэтому дышать тоже тяжело. Но становится легче, когда Ким притягивает к себе. Он, крепко обхватив тело Кёнсу теплыми руками, слегка поглаживает и раскачивается из стороны в сторону, успокаивая. Объятия До обычно очень крепкие, вне зависимости от степени усталости и обессиленности, но не в этот раз. Он беспорядочно кладет руки на плечи, то талию, будто пытаясь уцепиться. Обычно цепкие и длинные пальцы скользят по футболке на манер поглаживания, но он пытался крепко сжать ткань футболки в своём кулачке. — Конечно, Кёнсу, ты не шлюха. И никогда ей не был. Те слова, которые я произнес, они были нужны нам. Чтобы ненадолго отдалиться. Теперь я могу видеть, что расстояние по-настоящему сближает. В проблемах наших отношений были виноваты мы сами. Тебе стоило понять, что приходит время взрослеть и меняться. Мне же стоило понять, что я действительно очень сильно люблю тебя любым и мог бы принять таким, какой ты есть, — Чонин целует макушку и рукой поднимает лицо, уткнувшееся ему в плечо, чтобы затем мягко поцеловать. Поцеловать, ощущая соль и горечь на сладких губах и как ему отвечают, пытаясь ухватиться. — Пойдем в дом, Кёнсу, я напою тебя теплым чаем, а потом мы ляжем спать. Давай оставим всё на потом, ведь у нас будет ещё много времени. Уводя парня в свой уют, Ким лишь улыбается, прижимая того ближе, чтобы согреть своим теплом, и хочет верить, что их отношения, иногда дающие сбой, исчезнут только вместе с ними.