***
Они падут на поле боя уже взрослыми. Сейчас они не достают ему даже до плеча, а меч, который держит в руках великий воин Фили Бесстрашный, сделан из дерева, не из стали. Мальчишки сражаются друг с другом на берегу реки, а Двалин и Дис тайком наблюдают за ними издалека. - Он неплохо управляется с мечом, - Дис всматривается в разворачивающуюся сцену, прикрывая глаза от полуденного солнца. На поверхности всегда слишком ярко, особенно в ясный летний день, но они давно уже привыкли. – Кили его не одолеть, хорошо, что он выбрал лук. Отец бы им гордился. - Он меткий стрелок, - соглашается Двалин. – Да и в бою лучник пригодится. Вили действительно гордился бы ими обоими. Они честны, отважны, и их глаза искрятся весельем. Младшему достанется в наследство от отца прочный охотничий лук, который был при Вили, когда он погиб. Старший – его копия, такой же красивый и светловолосый. Он будет славным воином, а однажды станет достойным королем. Вот только ничего этого не будет. Резкая боль в ухе вырывает его из мрачных раздумий. - Все в порядке? – спрашивает Дис. - Держи свои руки при себе, - ворчит Двалин, не особенно досадуя, что она прервала эти нерадостные мысли. - Иногда ты витаешь где-то далеко, - говорит она. – Понятия не имею, о чем ты думаешь, но готова поклясться, ни о чем приятном. Я уже начинаю путать вас с Торином. - Избавь меня Махал от этой участи, - бормочет Двалин, и Дис смеется звонко и радостно, совсем как Кили. Хорошо бы это случалось почаще. - Парочка ворчливых олухов, - улыбается она. – Хватит и того, что вы делите постель, не обязательно делиться дурным настроением. Идем, поможешь мне отвести этих монстров домой. Торин должен придти к обеду. Они успевают сделать несколько шагов, когда до них доносится пронзительный возглас Фили: - Нет! – кричит он, досадуя на непонятливость брата. – Ты убит! Ты должен лежать! Вот так… - он вытягивается на траве, раскинув руки и ноги, с гримасой, которая должна изображать невероятные страдания. Двалин скрипит зубами, вспоминая данное призраку обещание. Мне нужно время. Не сейчас.***
Борода у Балина слишком рано становится белой. Двалин годами пытается не обращать на это внимания. Говорит себе, что хотя седина, прокравшаяся в темные волосы его брата еще в молодом возрасте, становится все гуще, они все еще не белые. Серые. Светло-серые. Но однажды, когда они с Балином пробираются домой, завязая в глубоком снегу, и тот откидывает капюшон, его волосы сверкают на холодном зимнем солнце тысячами бриллиантов. Белоснежные. - Собираешься торчать здесь весь день? – спрашивает брат и пристально всматривается в его лицо. – Что ты там увидел? - Ничего, - огрызается Двалин по привычке, когда кто-нибудь случайно задевает болезненную для него тему. – Ты стал совсем седым, вот и все. - Только заметил? – Балин усмехается, качая головой. – А ты лысеешь. Мы уже не так молоды, дорогой мой. Больше ничего не хочешь мне сказать? Двалин кидает на него хмурый взгляд и направляется к двери, но брат хватает его за руку. - Постой. Балин всегда отличался редкой проницательностью, а брата он знает лучше, чем Двалину хотелось бы. Особенно теперь. - Пожалуй, с меня хватит, - резко произносит Балин, и его голос не предвещает собеседнику ничего хорошего. – У тебя все время какие-то отговорки. Ты постоянно отгораживаешься ото всех. Это длится много лет, и я хочу знать почему. - Не понимаю, о чем ты, - усмехается Двалин, пытаясь выдернуть руку, но Балин только сильнее сжимает пальцы. Он отличается поразительной силой, особенно, если учесть, что он ниже Двалина на целую голову. - Это тянется десятилетиями. Сначала я думал, что это из-за Азанулбизара, но теперь вижу, что нет. Так в чем дело? С минуту они сверлят друг друга взглядами, потом за дверью раздаются тяжелые шаги. Торину хватает пары секунд, чтобы понять, что происходит, и его губы сжимаются в тонкую линию. - Оставьте это. Что бы там ни было. Они, безусловно, друзья, но он еще и их король, и оба привыкли подчиняться его приказам. Балин бросает на брата сердитый взгляд и уходит в свою комнату, хлопнув напоследок дверью так, что она чудом не слетает с петель. Двалин падает в кресло возле очага и принимается стаскивать сапоги, чувствуя спиной присутствие Торина, который наверняка мрачно буравит его глазами, скрестив руки на груди. Двалин ничего не говорит. Торин однажды пообещал, что не станет спрашивать, и они оба об этом помнят. В конце концов, Торин вздыхает и отворачивается к столу, чтобы нарезать хлеб. Следующие два дня Балин не разговаривает с братом. Двалин делает вид, что ничего не произошло, и пытается не думать о жутких сновидениях, в которых он снова и снова видит остекленевшие карие глаза и белоснежную бороду, запятнанную кровью. Не сейчас. Пожалуйста, не сейчас.***
Все эти годы он ни на миг не забывал об обещании, данном умершему другу. Когда придет время, он должен быть готов. Но даже сейчас он не понимает, как он сможет изменить судьбы тех, кого любит, даже если эта любовь для него важнее его собственной жизни, как для Вили она была сильнее смерти. Он безжалостно гоняет мальчишек с любым видом оружия, какое только попадается им в руки, но он бы делал это и так, и даже мастерское владение мечом и топором не защитит от предательского выстрела в спину. Он не покидает Торина, не выпуская его из виду больше, чем на несколько часов, но он всегда был его добровольным телохранителем, вряд ли это изменилось бы, даже не знай он о возможном будущем. Уж лучше бы не знал. Он даже не представляет, чем он может помочь Балину, потому что Балин всегда защищал себя сам, а его глаза не менее остры, чем его ум. Двалин знает, что эта тема еще всплывет. И не знает, как ему вести себя, когда это произойдет. От всего этого голова идет кругом, а Двалин никогда не был силен в составлении планов. Он удваивает усилия в любом направлении, какое только приходит на ум. В конце концов, он воин, он будет бороться даже с самой судьбой. Но ему все сложнее бороться с парализующим чувством беспомощности, которое одолевает его с каждым днем все сильнее.***
…Окутал Гору дымный смрад, Спасались в страхе и стар, и млад: Бежали прочь, в глухую ночь, И был отрезан им путь назад… Горестная песня наполняет небольшую комнату, и, кажется, пол дрожит под ногами от звучных гномьих голосов. Сегодня они как обычно собрались у камина, вспоминая забавные истории и музицируя. Мальчишки уже выросли, и их не отправишь спать пораньше. Фили пытается наиграть что-то на ториновой арфе, Оин и Глоин принесли с собой флейту и кифару, а у Двалина на коленях лежит скрипка. Но веселье незаметно стихает, сменяясь торжественной тишиной, и когда кто-то затягивает старую мелодию, остальные, не сговариваясь, подхватывают. Он сейчас здесь, в этой комнате: Эребор, Одинокая Гора, величественный и прекрасный дом их юности, их благословенная земля. Унылые белые стены и простая мебель растворяются в отблесках мерцающего в очаге пламени, и вместо них проступают очертания огромных залов, отделанных зеленоватым мрамором, уходящие вдаль узкие лестницы с золотыми перилами, чертоги, полные блеска мифрила, золота и драгоценных камней - невероятная красота, созданная многими поколениями гномов. В памяти всплывают знакомые лица: родители, братья и сестры, друзья. Каждый из них потерял близких в беспощадном пламени. Лишь Фили и Кили слишком молоды для этого. Эред Луин их дом, но не их предназначение. Они выросли на рассказах о Горе и не сомневаются, что однажды им суждено увидеть ее великолепие. Это то, что объединяет всех присутствующих в этой комнате: уверенность, что когда-нибудь они вернутся домой, что долгие годы, проведенные в бедности и скитаниях, канут в прошлое. Гномы Эребора всегда жили небольшой замкнутой общиной, куда бы ни забрасывала их судьба. И только упрямая надежда на возвращение, ясно различимый свет этого далекого дня придавал им силы. - Расскажите о Дейле, - просит Кили, когда последний отзвук тает в тишине, нарушаемой лишь треском поленьев в очаге. – Если… - он замолкает, глядя в кружку, и языки пламени отбрасывают глубокие тени на его лицо, - Когда. Когда дракон сгинет, нам понадобятся союзники, чтобы восстановить Эребор, так ведь? Но раз Дейл был разрушен… - Выжившие могли укрыться где-нибудь неподалеку, - задумчиво говорит Дис. – В последний раз до нас доходили вести о людских поселениях ближе к озеру. - Можно будет наладить прежние торговые связи, - принимается рассуждать Балин. – Весь край снова будет процветать. Все выгадают от возрождения Эребора. - Мы найдем союзников, - Торин сжимает в руках трубку, прислонившись плечом к стене, и его глаза горят в полумраке комнаты. – Наш народ всегда ладил с людьми, живущими возле Горы. Они наверняка не забыли нас. Мы поможем им отстроить Дейл, возродив его славу, и новый союз будет прочнее прежнего! Двалин слушает эти разговоры, и его сердце замирает при мысли о прекрасном будущем, которое рождается в этой маленькой комнате: о процветающем королевстве и заре новой дружбы. Но когда он закрывает глаза, он видит лишь изуродованные тела Фили и Кили, безжизненное лицо Торина и кровь, струящуюся из груди брата. Трудно предаваться мечтам, когда будущее несет с собой смерть и отчаяние.***
Это происходит изнурительно жарким летним днем ближе к вечеру, когда Торин и Двалин бредут по каменистой равнине, возвращаясь из торговой экспедиции. Нападение стремительно, жестоко и слишком хорошо организовано, чтобы принять его за обычный разбойничий налет. Повернувшись спиной к спине, они отбивают удары, и Двалин благодарит Махала, что противников только восемь, и никто из них не может похвастаться искусным владением оружием. Это люди - высокие, неповоротливые, их одежда и оружие явно знавали лучшие дни, и друзья успевают прикончить троих, прежде чем нападающие понимают, что небольшой рост еще не делает гномов легкой добычей. Люди становятся осторожнее, и хотя Торин и Двалин защищаются с привычной ловкостью и быстротой, их удары редко достигают цели. - Это же гномы! – злобно кричит один из нападающих, здоровый детина с грязными светлыми волосами, орудующий увесистой дубиной с шипами. – Выносливые недоростки! Прикончим их! Отрежем ему голову и скормим остальное воронью! Лишь многолетняя выучка не позволяет Двалину застыть на месте, когда течение времени вдруг замедляет ход. Словно в оцепенении, он видит, как неторопливо приближается к нему лезвие меча, как его собственная рука движется навстречу, как его топор вонзается в плечо противника. А затем все застилает красная пелена. Позже Двалин не может вспомнить, что было после того, как он бросился на врагов с боевым кличем, начисто позабыв про осторожность. Все сливается в стремительный вихрь из тел, крови и стали – смертельный танец, отработанный в стольких сражениях, что нет нужды контролировать действия, порожденные животной яростью, идущей из самой глубины. Он наносит удары, уклоняется, рубит и кромсает, пока один из нападающих не валится на него сверху, лишая равновесия, и приходится сделать шаг назад, а под ногу подворачивается камень. Одно неверное движение может стоить жизни. Двалин не успевает ничего предпринять, когда высокая фигура вырастает над ним и заносит меч для смертельного удара… …а затем человек хрипит и падает на землю, скорчившись в последней судороге. Торин стоит позади него, и кровь капает с лезвия Бессмертного. Они молча смотрят друг на друга, и Двалин внезапно понимает, что бой окончен. Их враги мертвы, и это значит, что не удастся выяснить, кто стоит за этим покушением. И Торину сейчас хочется прикончить его не меньше, чем этим наемникам. Король поворачивается и направляется прочь, и Двалин, сделав глубокий вдох, следует за ним, оставляя тела людей лежать под открытым небом. Они проделывают оставшийся путь в молчании, и Двалин чувствует, что Торин кипит от ярости. Впрочем, ему не до того, он слишком потрясен: понимание того, что это может произойти когда угодно, обрушивается на него, коварно ударяя под дых. Он вбил себе в голову, что Торин погибнет, когда в его волосах появится седина, но что, если это произойдет раньше? Кто-то охотится за его другом, а из-за него они упустили шанс узнать, кто это. Он предотвратит это, или умрет, пытаясь, и Торин может думать об этом все, что захочет. Но все, что он может предложить – еще больше бдительности, больше решимости и яростного напора. Но разве он может дать больше того, что дал бы и так? Торин заходит в дом, грохоча сапогами, и сбрасывает забрызганные кровью доспехи и оружие. Двалин следует за ним, пребывая в том же мрачном расположении духа. Никто из них не обращает внимания на встревоженные взгляды Дис и Балина, сидящих у огня за шахматной доской, и, зайдя в комнату, Двалин с шумом захлопывает за собой дверь. Мгновением позже Торин впечатывает его в стену и ухватывает за грудки, так что рубаха трещит по швам. - У тебя что, троллья задница вместо головы?! - Заткнись, - рычит Двалин и, захватив горсть темных волос, тянет его на себя. Они оба знают, чем все закончится, и сейчас это нужно им, как ничто другое. Торин ожесточенно ласкает его через штаны, не ослабляя хватки, и Двалин кладет руку ему на затылок, притягивая в жадный поцелуй. Они даже не добираются до постели, повалившись на пол посреди комнаты, кусая, дергая за волосы и срывая одежду. Любой, кто не знает их, принял бы это за схватку, в которой каждый во что бы то ни стало стремится одержать верх. В конце концов Торин оказывается лежащим на полу, и Двалин берет его, не заботясь о том, чтобы полностью раздеться. Одна ладонь Торина прижата к каменному полу, а пальцы другой впиваются Двалину в плечо, оставляя глубокие царапины. Они двигаются в едином ритме как в бою, без труда подстраиваясь друг под друга после десятилетий совместных занятий в тренировочном зале и в постели, а то и у обшарпанной стены захудалой гостиницы. Двалин пропускает свободную руку между ними, обхватывая член Торина, и принимается двигать по всей длине. Торин вцепляется ему в волосы, заставляя наклониться, и впивается в его губы, целуя до крови, и Двалин уже не может различить, кто из них стонет, когда мир вокруг растворяется, и все тонет в нескончаемом потоке удовольствия. В следующее мгновение раздается удар какого-то тяжелого предмета, брошенного в дверь, и брань, которую Двалин слышал в казармах, но никогда прежде - от брата. Это возвращает его к реальности, и он опускает взгляд на Торина, наслаждаясь редким моментом, когда тот доволен и расслаблен: грудь все еще ходит ходуном, а лицо открыто и безмятежно. Торин заглядывает в его глаза, словно ища ответ, который не может получить. Он притягивает Двалина за шею, и утыкается в жесткую бороду. - Идиот, - рычит он, касаясь губами его шеи, и Двалин внутренне с ним соглашается. Позже, когда сгущается духота летней ночи, от которой не спасают слишком тонкие стены их дома, Торин засыпает, и Двалин смотрит на раскинувшегося на постели друга и повторяет про себя слова, которые никогда не позволял себе произнести вслух: Я люблю тебя. Я не могу тебя потерять. Обещай, что не оставишь меня. Осторожно, чтобы не потревожить сон, он ведет рукой, едва касаясь обнаженного тела: вдоль крепких ягодиц, по широкой спине, мускулистым плечам, пропускает сквозь пальцы распущенную, не считая тонких височных кос, гриву. Двалин бережно подцепляет одну из них и у него перехватывает дыхание. Вплетенные в тугую косу искрятся первые серебристые нити.***
- Ты уверен, что это был он? Торин пожимает плечами и откидывается на стуле. Их скудные пожитки сложены возле двери, которую оба не выпускают из вида. После встречи Торина с легендарным магом это кажется необходимой мерой предосторожности. - Вполне. Уж точно не обычный путник. Он знал, что делал. Знал, чего хотел. - Эребор... - Двалин вытягивает пальцы левой руки и принимается рассеянно разглядывать кастет. Он даже не успел снять плащ, а теперь придется уходить, как только Торин дорасскажет, что произошло. Ночевать снаружи опасно, но и здесь нельзя оставаться, раз банда головорезов знает, где они остановились. - Что за интерес у Таркуна к Эребору? - Похоже, дело в драконе. Он считает… - лицо Торина серьезнее, чем когда-либо. – Он считает, что темные силы снова просыпаются. Если это так, никто из нас не будет в безопасности в Эред Луин. У меня не остается выбора. - Ты пошел бы, даже если бы выбор был. - Да, - Торин замолкает, раздумывая. – Но я хотел бы, чтобы у нас был надежный план. То, что предлагает волшебник – чистой воды безрассудство. На это нечего возразить. Двалин вздыхает. - Он не знает, кому понадобилась твоя голова? - Нет. Но, похоже, он считает, что мне нужно спасаться бегством, - Торин невесело усмехается. – С тем же успехом можно бежать в сторону Эребора. Они переглядываются, понимая друг друга без слов. Никто из них не готов к этому. Как бы часто они не мечтали об этом у камина, как бы ни были уверены в том, что когда-нибудь вернутся домой, сейчас, когда эта задача встала перед ними в полный рост, она кажется им непосильной. Торин не готов. И это одна из причин, по которой он отправился на поиски отца, на возвращение которого он так отчаянно надеется с тех пор, как до него впервые дошли слухи о Траине. Траин справился бы с этим лучше него. Он смог бы предложить здравый план вместо этой безумной авантюры. Двалин знает, что его друга точат сомнения, что больше смерти он боится потерпеть неудачу, которая будет означать крах надежд их народа и разочарование для предков. Он пойдет вперед несмотря ни на что. Но он боится. Они не говорят об этом, но Двалин знает. Он накрывает ладонью руку Торина, и тот поднимает на него глаза, криво усмехаясь. Они хорошо знают друг друга, и они справятся с этим вместе. Ни к чему тратить слова. Чего Торин не знает, и никогда не узнает, так это того, что Двалин тоже боится. Он поднимает руку, отводя серебристую прядь с лица друга, и пытается подавить волну панического ужаса, накрывающего его с головой. Вот оно, понимает он с пугающей ясностью. Гора. Цель, к которой они всегда стремились во время бесконечных скитаний, благословенная земля их мечты – это то место, где его мир рухнет, разлетевшись на части. У него было почти восемьдесят лет, чтобы подготовиться, но он никогда не будет к этому готов. Скажи ему, - кричит внутренний голос. – Скажи ему, что мы не должны идти туда, не должны брать с собой мальчишек, подумай о Вили, ты обещал ему. Ты обещал! Но он знает, что это бесполезно. У них нет выбора. Эребор – будущее их народа, и это единственный шанс вернуть его. Сейчас или никогда. Не только ради их семьи, - ради всех гномов Одинокой Горы, которые рассчитывают на них. Ноша Торина и так слишком тяжела, чтобы отягощать его знанием, что он отправится навстречу смерти и поведет за собой тех, кого любит. Фили и Кили уже взрослые, а Эребор – их наследие, даже Дис не заставит их остаться против их воли. И даже если бы ей удалось убедить их подождать, пока Гора не будет отвоевана - что если битва, которая унесет их жизни, разразится в Синих горах или где-нибудь в пути? Если Таркун прав, и темные силы просыпаются, никакое место не может считаться безопасным. Все его существо противится этой мысли. Ему хочется реветь и крушить стены, хочется взяться за топоры и превратить всю мебель в Гарцующем Пони в груду щепок. Он ждал все эти годы, и теперь, когда время пришло, он ничего не может сделать. Они отправятся на заклание, как стадо овец. - Двалин? Шершавая ладонь разглаживает его брови, и он понимает, что вновь позволил мыслям унести его прочь. Торин мрачно смотрит на него все тем же вопрошающим взглядом, который означает, что друг встревожен его странным поведением. Двалин берет руку Торина в свои и приникает к ней губами. - День настал, - ровно говорит он, несмотря на бушующий внутри ураган. – Мой друг. Мой король. Куда бы ты ни пошел, я пойду за тобой. - Знаю, - кивает Торин. – Это больше, чем я могу просить.***
Дело едва не доходит до драки, когда Торин приказывает ему остаться в Синих горах. - Это на несколько недель, - заявляет он, и хотя по его виду ясно, что он не потерпит возражений, Двалину кипит от возмущения. – Я встречусь с послами кланов, Балин соберет остальных, а ты позаботишься о мальчишках. Мы встретимся все вместе в Шире. - Ты заблудишься, - ворчит Двалин, но, в конце концов, Торин – его король, и у него нет выбора, кроме как подчиниться. Впрочем, для Торина это не самый тяжелый разговор. Дис весьма красноречиво высказывается о его решении оставить на нее Синие горы, но они знают, что другого выхода нет. По словам волшебника, тьма сгущается, и кто-то должен возглавить поселение в отсутствие Торина. Кто-то, кто знает, как организовать оборону в случае опасности. Она недовольна, но вынуждена признать поражение, и Двалин знает, что ему остается последовать ее примеру. Но от этого ничуть не легче.***
Они отправляются в путь ясным и теплым весенним днем, предвещающим легкую езду по сухой дороге. Воздух напоен ароматом цветов, доносящимся с луга, и легкий ветерок играет волосами Дис, когда она подходит к Двалину, помогая ему пристегнуть походную суму к седлу. - Если не проследишь, чтобы они вернулись целыми и невредимыми, я отрежу тебе яйца кухонным ножом, - говорит она с ухмылкой. Но когда она видит его взгляд, улыбка сползает с ее лица. – Что такое? - Я не могу обещать, - хрипло говорит он. – Я попытаюсь. Но я не могу… - Восемьдесят лет назад он пообещал ее погибшему мужу, что сделает все, что в его силах. Теперь он боится, что этого будет недостаточно. Он не уверен, что Вили его поймет. - Двалин, - она гладит его по щеке, а потом притягивает ближе, касаясь его лба своим. – Я знаю. Я не это имела в виду. Я знаю, что ты сделаешь все, что сможешь, я верю тебе. У меня спокойнее на душе, когда они с тобой. Он гладит ее по густым черным волосам и делает глубокий вдох, позволяя себе на миг окунуться в это чувство доверия и понимания. Но когда она отстраняется, и он видит ее глаза – ярко-синие, как у ее брата, ясные, словно небо в безоблачный день, он чувствует себя предателем. Она никогда больше не увидит своих детей. Он сглатывает застрявший в горле комок, а она с улыбкой сжимает его ладонь, прежде чем он взбирается в седло. Фили и Кили смеются и возбужденно размахивают руками, похожие на молодых волков, которым впервые позволили участвовать в охоте наравне со стаей. Их отец гордился бы ими. Прости меня, друг, думает он, когда их пони мерно трусят по дороге, и очертания приземистых домов из их прошлой жизни исчезают за поворотом. Где-то вдали Одинокая Гора ждет их.