Лето и море

      Персик большой, а на ощупь — пушистый. Мама говорит, что его надо помыть, чтобы смыть эти пушинки, но пятилетнему Дане просто нравится держать его в руке. Вдыхать запах — кажется, именно так может пахнуть солнышко. И любоваться им, ведь всегда успеется его съесть. Но мама утверждает, что персик может помяться. И правда — на боку уже темное пятно, и там запах плода чувствуется сильнее.       С сожалением Даня отдает персик маме. Но потом становится уже не так жаль его — он сладкий, сочный, необыкновенно вкусный.       — Ой, Данилка, вся майка в соке!       Мама смеется, забирает фрукт, кладет его на блюдце и стягивает с сына майку, чтобы застирать ее тут же, под краном. Говорит, что пока пятна отстираются. Даня не возражает — в одних шортах ходить куда приятней.       Потом пузо кажется толстым, как бок персика, и пахнет так же. Даня смотрит, как мама развешивает спасенную майку и велит ему умываться. Он брызгает на нее водой, мама визжит, как девочка.       — Данька, хулиган малолетний…       — Мам, так жарко же! Все высохнет. ***       Они живут здесь уже неделю — в небольшом поселке с красивым названием Криница. Мама объяснила, что криница — это по-украински «колодец». Даня видел колодцы во дворах, а один — даже у дороги, и дядя-шофер набирал воду в белую канистру.       Здесь все не как в Москве и даже не как во Франции. С утра они с мамой завтракают прямо во дворе, под навесом. Замечательная кухня — без стен и окошек, зато с плитой и столом. Даня пьет молоко из большой кружки, как взрослый.       Потом они спускаются к морю по длинной гулкой лестнице. Даня представляет себя поездом, а ступеньки — рельсами, тем более, они тоже железные. И гудит, как паровоз.       Мама несет большую сумку, а он — свой рюкзачок, куда складывает всякие нужные сокровища — ракушки и стеклышки. Их обкатало море, и они совсем не режутся, так что можно брать в руки. И камушки разного цвета, один — точь-в-точь как шоколад. Украдкой Даня лизнул его, но на вкус камешек был соленым, а вовсе не сладким. Вот и хорошо — ведь в жару шоколад тает, а камень — нет.       В первый день мама расстелила на пляже цветастое покрывало, легла и заснула. А Даня ходил по берегу, трогал воду пальцем ноги. Вода была прохладная, маленькие волны шуршали галькой, заспанное солнышко всходило над морем. Камешки были теплыми. Дане понравилось кидать их в воду. Он смотрел, как они весело булькают и бросал их то по одному, то сразу горстью.       — Мальчик, не мешай, — сказала какая-то тетя. Она была ужасно толстая и очень сердитая.       Даня в нее не попал, но на всякий случай отошел подальше и сел на берегу. Тетя шумно дышала и вообще, была похожа на закипевший чайник. У них в Москве такой — пузатый и громкий.       Мама проснулась, подошла к воде.       — Ну вот, можно купаться, солнышко водичку до дна прогрело, — сказала она.       Дане очень хотелось круг — яркий, большой и упруго прыгающий на волнах. Такой есть у их соседки — восьмилетней Софии. Но мама сказала, что София — девочка, а он — будущий мужчина и должен уметь плавать без круга. И купила нарукавники — тоже яркие, оранжевые. Наденешь на руки, протянешь ближе к плечам — и как будто на руках два апельсина.       Даня сперва огорчился, но потом понял, что в них плавать даже удобнее — ничего не мешает. Они с мамой барахтались не у берега, а там, где маме было по плечи, а ему, Дане, — с головой. Но нарукавники-апельсины не давали пойти ко дну. ***       Солнце грело все жарче. Мама купила кукурузу у веселой девушки в белых шортах. И насыпала щепотку соли на кусок бумаги. Даня грыз замечательную горячую кукурузу.       — Вот купим сырую, попросим у хозяйки большую кастрюлю и сварим много кочанов. И наешься от пуза, — сказала мама, глядя, как сын стряхивает прилипшие зернышки.       Потом мама сказала, что пора уходить в тень — на солнце можно сгореть. Даня очень огорчился, хотел даже всплакнуть — но вовремя вспомнил, что настоящим мужчинам плакать не полагается. И сгореть не хотелось. Он думал, что можно сгореть и стать черным, как сгорают в огне бумажки. Но мама объяснила, что так не сгоришь, но кожа станет красной, точнее, ярко-розовой, потом может подняться температура и завтра придется лежать в постели.       Тогда Даня согласился уйти с пляжа, ставшего сразу недружелюбным и опасным.       Дорога домой вверх по лестнице показалась ужасно долгой. Они шли, шли, и под конец ему казалось, что они так и будут идти всю свою жизнь. Но когда он собрался сказать об этом маме, лестница неожиданно кончилась.       А от нее до домика — рукой подать.       Какой вкусный обед — дома никогда не бывает таких крутобоких помидоров, что хозяйка продает прямо с грядки. А вареная картошка посыпана укропом. Он съедает все, как настоящий мужчина.       После обеда мальчик ни за что не соглашается полежать с мамой. Не помогают ни сказки, ни обещания «самого интересного сна». И остается во дворе. Тут жарко, скучно и суетно — остальные отдыхающие пришли с пляжа и тоже обедают. Даню зовут к столу, но он вежливо отказывается. Не хватало еще обедать несколько раз. Только София угощает его конфетой в пестрой обертке. Но, как часто это бывает, внешнее не соответствует внутреннему — сама конфета оказывается совсем не вкусной. Даня, улучив момент, закапывает ее в землю.       София рассказывает про школу. Она пойдет уже во второй класс и уже знает почти всю таблицу умножения и умеет писать письменные буквы.       — Давай играть в школу, — предлагает она.       — Нет, давай лучше в морских пиратов, — отвечает Даня.       — Какие же тут пираты, если моря нет?       — Есть море, только до него дойти надо.       — А нас не отпустят.       — Ага, потому что сгорим.       София ноет нудно и заунывно.       — Ну, даваааай в школуууу!       Даня сердито дергает плечом. Ему неинтересно так играть. София сажает его за стол и взрослым голосом начинает рассуждать о чем-то. Или говорит:       — Дети, мы проходим повторение. Вот буква «А».       Буквы Даниэль знает давно и даже умеет читать. Он и французские буквы знает. Играть в школу ему скучно. Но тут Софию зовет бабушка.       Даня остается один. Он рассматривает петуха за сеткой. Все куры попрятались в тень и купаются в пыли, становясь от этого еще грязнее. А петух стоит на одной ноге, поглядывая на мальчика круглым глазом. И вдруг налетел, ударившись всем телом о сетку, поднял пыль, захлопал крыльями. Как он умудрился клюнуть, да еще до крови? Даня отошел, вытирая капельку с ноги. Было больно и обидно, и он, взяв палку, стал тыкать, пытаясь достать петуха. Тот отскочил и звонко, на всю улицу запел победную песню.       Тут прибежала мама, обняла, прижала к себе. От нее пахло чем-то необыкновенно вкусным, родным. Даня прижался к ней, еле сдерживаясь, чтобы не заплакать. Не помогали ни «пиратские мысли», ни утверждение, что мужчинам слезы лить неприлично. Но мама затормошила его, зацеловала, подула на больное место, ловко заклеила ранку пластырем. И разрезала большой арбуз.       Он был прохладным и так вкусно хрустел. София подошла и тоже взяла кусочек. Так они втроем сидели, поедая арбуз, мама отрезала новые ломти, и арбуз становился уже не круглым, а полукруглым.       Море стало теплее.       — Солнце весь день старалось, — сказал Даня.       — Ну да, — ответила мама, увлекая его с собой в зеленоватую воду.       Теперь они плескались долго. А потом сидели, глядя, как золотой шарик закатывается за горизонт.       — Видишь, солнышко спать пошло, — сказала мама, — и нам пора домой.       — Так наш дом в Москве.       — Нет, пока мы живем тут, наш дом в Кринице.       Даня так ничего и не понял. Разве может быть два дома? Или даже больше? Ведь во Франции тоже есть дом, там живет тетя Изабель, Анри и Камилла.       Вечером над столом включили лампу. Бабочки кружились, ударяясь о нее, и с размаху падали на стол. Одна попала маме в чай, другая — на хлеб с маслом, который держал Даня.       Непонятно, как за столом уместились все. И теперь негромко переговаривались, обсуждая цены на фрукты, то, что утром море холодное, и невозможность купить билеты в любом направлении.       — Мам, а давай останемся жить здесь насовсем. И тогда билеты покупать будет не надо.       — А как же папа?       — Мы и его сюда позовем. Пусть с нами живет.       — У него работа, сынок.       — А тут нет работы, что ли? Хорошие инженеры везде нужны, — повторил он услышанную где-то фразу.       Мама рассмеялась, но как-то невесело.       — Ну, теперь, пиратский юнга, слушай мою команду. В душ — шагом марш!       Душ тут был тоже необычный. Прямо на улице, у куста черной смородины. Ягод на нем не было, а жаль. Вода сначала лилась прохладная, потом — теплая.       — Солнышко и ее прогрело, — говорила мама, намыливая «юнгу».       — Вот какое оно тут замечательное, все греет. А почему в Москве не так?       Мама объяснила, что тут — юг, и поэтому жарче.       — А слоны в Африке? Там еще жарче, чем тут?       — Да, сынок.       — Вот бы они тут жили, мы бы на них покатались.       — Так тут не Африка.       Засыпает Даня под чтение старой, книжки, которую мама захватила с собой: В Африке акулы, в Африке гориллы, В Африке большие злые крокодилы.       И ему снится большой слон, который поливает его морской водой из хобота.