Чертова бобби

- Мы будем предельно откровенны. Ведь так? Хорошенькая легавая улыбается Идзаки и закидывает одну длинную ногу на другую. - Да. – Шун отводит взгляд. - Кто тебя избил? – взгляд ее серых глаз задерживается на его губах. - Какие-то парни. Женщина цокает языком и меняет позу. Она кладет локти на стол и чуть подается вперед. Идзаки не сводит глаз с противоположной стены. Он чувствует, как в ней скапливается недовольство. Он не первый подвергается допросу. Она устала, слегка вспотела и явно торопится домой. - Парень, я тут с тобой не играюсь. Твоего дружка зарезали - я должна знать, кто это был. «Напоминание о смерти друга должно его разговорить», размышляет следователь. Шун сжимает кулаки, но продолжает молчать. - Слушай, Идзаки, ты не глуп, как те, другие. – Легавая снова откидывается на спинку стула. – Давай не будем тянуть кота за яйца. Просто скажи, кто это был, мы его посадим, а тебя отпустим. Шун упрямо молчит. Его молчание уже раздражает Джастис. Она бы и рада сложить бумаги в папку и отправиться домой, но начальник полицейского участка ясно дал ей понять, что без чистосердечного она может разве что выйти в туалет. Даже курит она тут, в присутствии допрашиваемого, что строго настрого запрещено правилами ведения допроса. - Ты понимаешь, что сейчас вы все под подозрением? – пытается напугать его. – И до выяснения обстоятельств я могу оставить вас всех тут. Разве тебе это нужно? Я порылась в твоих бумагах и не думаю, что твоей маме это понравится. Содержать и тебя, и отца – достаточно трудно. Не находишь? С тобой будет сложнее. Ты не будешь сидеть в одиночке всю жизнь, как он. Ты будешь в общих камерах. А там понадобится гораздо больше провизии, сигарет и денег, чтобы выжить. Ты смазливый мальчик, Идзаки. Как ты думаешь, что там сделают с таким как ты? Ее вкрадчивый голос пробирается под его мысленный заслон. Она нашла брешь в его защите. Брешь в его равнодушии. Его мать. - Ну же, Идзаки. Ты же не такой как эти малолетние хулиганы. Ты знаешь, что Сэридзава трижды условно судим? А Токадзи? Он сидел год по малолетке. Ты же не такой, Шун. Давай не будем расстраивать твою мамочку. Слышно тиканье ее наручных часов. - Может, ты хочешь чего-нибудь взамен? Например, перевода в другую школу? Или может, ты хочешь навестить отца? Если я все правильно прочитала, свидания запретили еще три года назад. Может, ты хочешь этого? Идзаки понимает, что им позарез нужно узнать имя убийцы. Где же Такия, который всегда прикрывал своим черным крылом его, Идзаки? - Давай начнем сначала. Я Джастис Кианк, следователь по уголовным делам. В частности, дело по убийству Такии Гэндзи – тоже моя забота. А ты у нас? - Идзаки. Шун Идзаки. – повторяет Идзаки бесцветным голосом. - Идзаки, кто тебя избил? - Какие-то парни. - Ты, кажется, чего-то не догоняешь, парень. – Он буквально видит, как лопается ее терпение. – Гэндзи мертв. Ему уже плевать, узнает кто-нибудь о его грешках, или нет. А мне нужно домой. У меня маленькая дочь, которой пора ужинать и муж, который пьет столько, сколько вливается в его желудок. Все ясно. Теперь она решает играть в хорошего копа и мать-одиночку. Думает, что Идзаки прослезится от ее истории. - Мой муж начал пить, когда я родила. – продолжает Джастис. – Моей дочери уже шесть лет, а она ни разу не видела своего папочку трезвым. А сейчас, придя с улицы, домой, она хочет покушать вкусную курочку, которую мамочка, забежав днем на обед, оставила размораживаться на подоконнике. И моя девочка ждет, когда придет мамочка и сделает из птичьего трупика вполне вкусный бульон. А ее мамочка, благодаря вам, солидарным друг к другу, мальчишкам, парится на этом твердом стуле в этой душной комнатке для допросов. - Мой отец зарезал якудзу, когда мне было 7, его сразу же посадили. Моя мать из кожи вон лезет все эти годы, чтобы ему было там что пожрать. Я расту как трава в поле, обо мне никто не заботится. Мать Сэридзавы умерла, когда ему исполнилось 4 года, отец – пьяница и картежник, его воспитывали и кормили соседи по дому. Иногда и у соседей кончалась провизия для чужого ребенка. Частенько у них пропадало даже желание помнить о нем. У него до сих пор осталась привычка жрать из помойки. В 12 Тамао получил сотрясение мозга – кто-то из легавых заподозрил его в воровстве и приложил головой об трубу. Он и сейчас бывает, ведет себя ненормально, ему тогда кажись, что-то нарушили в мозгах. Может людей забивать как скот, чуть ли не до смерти, пока его не оттащишь. – Лицо следователя остается бесстрастным. – Родители Юдзи Токадзи погибли в авиакатастрофе, когда ему исполнилось 8 – возвращались из командировки. Его поселили со старшим братом отца, в гости к которому Юдзи никогда не водили. А знаете почему? Да потому что тот сидел за педофилию. Токадзи терпел его домогания 8 лет, а потом сбежал из дома и попал в Судзуран. С тех пор он ненавидит голубых и таких извращенцев как его дядя. Манабу и Такэси Миками подкинули на порог больницы, когда им было несколько часов от роду. Всю свою жизнь они провели в детском доме. Такэси до 6 лет не разговаривал, взрослые считали его немым, сверстники умственно отсталым. Манабу в 15 продавался обеспеченным японкам, чтобы им с братом было на что жить. Уж вы-то понимаете, что в детском доме не всегда дают поесть. – Идзаки выпрямляется. – Сиёдзи Тцуцумото рос с тетей, которая меняла своих «мужей» чаще, чем постельное белье. Когда один раз Тцуцумото подрался с ее мужиком, отправила племянничка на занятие по дзюдо. Ему было 12 лет, и она больше не вернулась. Собрала свое шмотье и поминай, как звали. Он жил в зале, где тренировался. А потом на него ополчилась вся страна, когда он выбыл из гонки за первое место. Его презирали, и до сих пор презирает большая часть жителей Токио. Все еще хотите поговорить о том, как не повезло вам или вашей дочери? Кианк молчит, жует губы. - Да вы радуйтесь, что вы с дочерью живы и что ваш муж-пьяница жив. Хотя я сильно сомневаюсь в их существовании. Лично Я таких историй как ваша, слышал миллион раз. И вы своей жизнью сможете разжалобить только сынков богатеньких, которые по какому-нибудь поводу окажутся на дознании, понятно? Идзаки видит, что привел следователя в тупик. Он скрещивает руки на груди и продолжает сверлить взглядом угол стола. *** Джастис Кианк со злостью захлопывает дверь своей маленькой квартирки. Тут же слышится цоканье коготков по полу и вот уже черно-коричневый здоровый пес радостно скулит и облизывает ее остроносые красные туфли. Кианк купила его три года назад у своего знакомого кинолога. Продавали его как щенка питбуля, с хорошей родословной и рекомендациями дрессировщиков. Прошло полгода, до Джастис постепенно доходило, что щенок кто угодно, только не питбуль, но возвращать его не хотелось. Даи вырос простодушным, человеколюбивым псом, в холке у него 95 см, вес - 60, но ведет он себя так, словно внутри него – мальтийская болонка. Кто не в курсе, мальтийская болонка – наипрелестнейшая маленькая собачка, шерсть которой можно украшать бантами и заколками для пущей «прелести». Обычно Кианк обнимается с ним прямо в коридоре, но сегодня отдернув ногу, разувается и направляется в кухню. Даи заскулив, остается на месте. Женщина, ополоснув стакан, наливает в него стоящий тут же шерри и опускается на стул возле окна. Сегодняшний день просто выбил ее из обычной колеи. Малолетки под ее натиском, раскалывались за 20 минут. Сегодняшние мальчишки, которых едва смогли поймать, выдержали два захода по два часа. Они даже бровью не вели на все ее увещевания, угрозы и просьбы. Особенно ее разозлил этот крашеный парень, Шун Идзаки. Он сразу просек ее маленькую ложь, хотя мелкое хулиганье мгновенно проникалось ее историей и начинало относиться к ней не как к следователю, а как к такой же уставшей и измученной жизнью, женщине. Кианк допивает шерри и, оставив стакан на подоконнике, направляется в спальню. «Надо выяснить, с кем они подрались и съездить домой к убитому», думает она, засыпая. *** - Мне правда надоело тут с вами нянчиться. – вздыхает она, заглядывая в глаза Манабу Миками. - Так за чем дело стоит? Закрой свою папочку и иди домой, к дочке. – старший из братьев тянет правый уголок губы в ухмылке. Значит и он в курсе ее лжи. - Ты прекрасно знаешь, что так дела не делаются. Иначе, давно поклала бы я на вас, и на вашего Гэндзи. – Отрывисто говорит Кианк, снова раскрывая папку с документами по делу Такии. - Эх, начальница, лучше бы тебе закрыть на все глаза и отправить это убийство в висячок. – сочувственно произносит Манабу. - Это еще почему? – поднимает голову от бумаг Кианк. - Ты – ищейка. Верно? Ищешь, допытываешься, роешь землю лапами, лишь бы найти что-то. Но здесь ни до чего не докопаешься. - Если вы мне поможете, все станет легче. Старший Миками зевает, не прикрывая рта и Кианк с удивлением лицезреет идеально белые зубы, которые, ну никак не вяжутся с образом детдомовского выродка. Младший Такэси гораздо приятнее своего старшего брата. Он обращается к Кианк на «вы» и даже сказал ей, что если Даи давать больше белка, он сгонит жир. - Как же ты не поймешь, Манабу. Вы должны мне помочь. Я такая же как вы. Я – жертва системы и пока вы молчите, я обречена на бег по кругу. От вас – домой, от дома – к вам. - Ты не такая как я. – Манабу подается вперед и глаза его горят недобрым огнем. Сейчас он похож на ежика. Взъерошенный, после проведенной ночи в следственном изоляторе. В помятой, пропитанной потом и кровью одежде – их доставили в участок сразу с места преступления и пока что, не давали даже сходить в душевую. - Ты – ищейка, легавая. – Он выплевывает эти слова прямо ей в лицо, словно нет этой разницы в возрасте и социальном положении. Словно она – одна из его врагов на улице. – Ты придешь в уютненькую квартирку, накормишь своего кобеля отборным кормом и упадешь на кожаный диванчик смотреть телевизор. Ты не знаешь нужды и не знала ее, чертова бобби*. - Вот именно. Я приду домой и буду пялиться в телик. А вы потеть и ночевать здесь, в гребаном изоляторе 2 на 2, где поесть дают только утром и ночью. Облегчи себе жизнь, Манабу, скажи, кто это сделал и мы вас всех отпустим. - Если ты решила давить на это, то ничего не получится. – Старший Миками разражается лающим смехом. Звуки, издаваемые потенциальным подозреваемым, неприятны. Трескающийся, то затихающий, то нарастающий гогот, словно гиена воет. – Половине из нас некуда идти, мы ночуем в Судзуране на продавленной старой мебели, которую притаскиваем со свалок. Здесь – просто рай для таких голодранцев как мы, уяснила? Ты могла бы пугать длительным заключением разве что Такию, который, как всем известно, был сынком якудзы. Он-то привык к роскоши, только вот поздно его запугивать – помер уже. Кианк не сводит глаз с Манабу. Чем же его взять? Чем пробить стену, которую он возвел между собой и остальным миром? - И насчет хавки тоже не беспокойся. Мы привыкли не жрать по нескольку дней. Так что утром и ночью - ваша тюремная жрачка – для нас просто шведский стол. Кианк на минуту отключается от бессмысленного трепа, издаваемого старшим Миками. «Вследствие чего ему было нанесено восемь ножевых ранений, два из которых оказались смертельными. Из восьми ранений: шесть – непроникающих и два - в область сердца. Причина конфликта не установлена». - Так что, можешь не стараться. Никто не будет тебе ничего говорить. – доканчивает свою тираду Манабу. - Черт с тобой, убирайся. – цедит Кианк. - До встречи, милашка. – осклабляется старший Миками, когда его выводят из комнаты допроса. *** Следующий – Хидэто Бандо. Кианк знакома с ним и его родителями. Ей даже неловко подвергать допросу мальчишку, которого когда-то катала на спине. Хотя с тех пор утекло много воды. Сам Бандо уже не тот черноглазый карапуз, который говорил ей: «давай полюбимся», что на его детском языке означало – обниматься. - Привет, тетя. – здоровается он, опускаясь на стул напротив нее. - Здесь я – следователь по уголовным делам, Джастис Кианк. – тут же настраивается на рабочий лад Кианк. - Как скажете, - пожимает плечами Хидэто. - Может, хоть ты мне расскажешь, что же произошло с Гэндзи? - Я бы и рад… - Но ты не можешь рассказать, но тебя потом изобьют, но тебя не было в школе. – Нетерпеливо перебивает Кианк. – Я слышала все эти отговорки. Ты сможешь сказать мне что-нибудь новое? - Я не договорил. – Обижается Бандо. – Вас тут так учат общаться со свидетелями? Хреново заведено, где начальство? Хотелось бы рассказать им о методах допроса, которые практикуются в этом участке. - Хватит придираться. Я устала слушать одно и то же от кучки малолеток. – Джастис устало откидывается на спинку стула. - Может, я продолжу? – язвительно спрашивает Бандо и, не дожидаясь разрешения, снова говорит, - Я бы и рад рассказать, но я правда не знаю. Я в Судзуране появляюсь, только когда проверки приходят. - А где же ты в остальное время? – даже не удивляется Кианк. Проводя допросы у этих мальчишек, она уже поняла, что они делают все, что угодно, только не учатся. - У меня своя компания. Я – главарь банды легионеров. – И встретив ее непонимающий взгляд, добавляет, - ну, черепа, кожаные куртки, мы на мотоциклах ездим. - Ага, и что дальше? – пользуясь неформальностью обстановки, Джастис щекой ложится на стопку своих бумаг и прикрывает глаза. Ей уже до жути наскучило разбираться с этим делом. Ни прямых, ни косвенных улик у нее не имеется. Она просто тычет пальцем в небо, надеясь случайно обнаружить правду. - Ну и я редко заявляюсь в школу. У них там знаете, свои порядки. Короли, пешки, советники. Ну, вот типа как у вас тут. Меня вообще ни разу не прикалывает такой расклад. Кто-то все продумывает, знает исход, а кто-то прислуживает. Вот я и держусь подальше от Сэридзавы и остальных. Меня в тот вечер позвал сам Гэндзи. А вот это уже что-то, Кианк так резко поднимает голову, что в глазах мгновенно темнеет. - Ну позвонил, говорит, что заварушка какая-то намечается. Спросил, есть ли у меня свободные руки. Ну, я-то всегда за, чтобы какую суматоху навести. – Хидэто потягивается, слышится хруст костей. – В общем Гэндзи сказал, к вечеру подтягивайся к главному входу Судзурана. Время точное, значит, не сказал. Ну, я к восьми туда приехал, - а Гэндзи убили в полвосьмого, машинально отмечает Кианк, - а там уже ваши налетели как коршуны. С нашей школы только пятерых смогли поймать. И меня повязали. Прям с мотоцикла спихнули на землю, руки заломили, браслеты одели. – Недовольно заканчивает Бандо. - То есть ты туда приехал уже, когда все закончилось? – разочарованно спрашивает Джастис, которая на минуту поверила, что нашла информатора. - Ну, я даже не понял, что происходит. Мне потом парни рассказали. Мозг Джастис, только-только начавший заглатывать горстки информации, снова расслабляется. Она прямо чувствует, как извилины, приступившие к мыслительной деятельности, опять засыпают. - Ладно, уж, иди. – Кивает она, взглянув на часы. – Рэй, отпусти мальчишку, но сначала узнай, правда ли его взяли у ворот школы, а не внутри. - Вы еще и не верите. – Возмущается Хидэто, собираясь выходить. - Привет маме. – Парирует Кианк и собирает свои бумаги. Уже обед, надо покушать и стрельнуть сигаретки у постового. *** - С вас сняты все обвинения. – Кианк хмурится. Ей 32 года, она - наполовину англичанка, наполовину японка, живет с собакой и все свободное время посвящает своей работе. Ее не повышали уже пять лет. Правда в том, что последние пять лет ей попадались лишь дела об ограблениях магазинов. Не совсем те преступления, которые помогли бы ей продвинуться дальше по карьерной лестнице. Именно поэтому Джастис вцепилась в это дело, стоило ей только открыть тоненькую папку с характеристикой на всех подозреваемых. Она и сама не поняла, когда из свидетелей сделала их проходящими следствие в качестве потенциальных убийц Гэндзи. Прошедшие две недели для нее прошли как в тумане. Она искала новые улики, какие-то зацепки и почти нашла. Ее куда-то вызывали, где-то делали выговоры, где-то хвалили за проделанную работу. У Гэндзи дома Кианк не обнаружила ни личных вещей, ни каких-либо записей в телефонном блокноте. Обычная квартира, которую как будто бы временно арендовали. Единственное, что подтверждало обитаемость жилья – смятые простыни на кровати и использованная туалетная бумага в урне. В личном деле Гэндзи даже не было фотографии. Как же они хотят, чтобы она вела дело, даже не имея представления о его прошлой жизни? Гэндзи, ко всему прочему, оказался еще и сыном главаря якудзы, что ни на капельку не упрощало ее задачи. Даже наоборот. Джастис уже не понимала, что происходит, когда зазвонил телефон и голос Хидэо Такии потребовал прекратить расследование. И все бы ничего, если бы после первого звонка ее не вызвали в участок, где сам начальник полиции велел закрыть дело за неимением улик и отпустить парней, желательно в самые короткие сроки. Иначе мог назреть скандал, который можно было раздуть уже по той причине, что она до сих пор не вызывала их опекунов для присутствия на допросах. И вот, она стоит тут, перед пятью мальчишками, которых изводила допросами последние три недели. За эти три недели она добилась лишь ценного совета о белковой диете. Даи и в самом деле похудел на 2 килограмма, что не могло не радовать их обоих. - Я, от своего и имени полиции, приношу вам и вашим семьям самые искренние извинения. – Монотонно бубнит Кианк, помня, что за ее спиной стоит начальник полиции, который собственно и написал ей этот текст. – Нам очень жаль, что вам пришлось перенести эти неудобства по нашей вине. Теперь вы абсолютно свободны и ни в чем более не подозреваетесь. Лица мальчишек сияют от удовольствия, которое им приносит унижение этой самоуверенной легавой. - Да ничего, ищейка.– Четверо, во главе с начальником, обходят ее, направляясь к выходу из кабинета Кианк. И только старший Миками задерживается, - Все в порядке. – Он подходит ближе, - Жаль, что ты проделала такую огромную работу впустую. Джастис выдерживает его нахальный взгляд. - Держи, подумал, тебе будет приятно, если я подарю наш групповой, с Гэндзи, снимок. – Манабу вручает ей потрепанную фотографию. – Удачи, милашка. За ее спиной наконец-то захлопывается дверь. А это значит, что Джастис может сесть за свой стол и поплакать. Она убила столько времени, нервов и сил на распутывание этого явно нечистого дела, а ее просто попросили отступить. После всего проделанного труда. Слегка успокоившись, Кианк выходит в уборную, споласкивает покрасневшее и опухшее от слез лицо и возвращается в кабинет. На столе белеет прямоугольный снимок. - Вот же черт! – шепчет она, приблизив фотографию к глазам. На глянцевой поверхности засняты шесть человек, сидящих кто, где на крыше Судзурана. Сиёдзи Тцуцумото, тот упрямый дзюдоист с косичками, который вечно смеялся на допросах, развалился на полу около дивана, на котором, конечно же, восседает король, Тамао Сэридзава. У Тамао, как всегда, надменное выражение лица, он бос, а в руках держит шампур с неаккуратно порубленными кусками жареного мяса. Тут же и самодельный мангал, возле которого куховарят оба Миками, как всегда улыбающиеся во все 32 зуба. Чуть поодаль от них, на груде старых строительных блоков сидит Шун Идзаки, этот чопорный и высокомерный блондин курит, в момент, когда щелкнул затвор, он только затянулся. От чего лицо стало еще самоувереннее, за счет прищуренных коричневых глаз. А рядом с Идзаки, спрятав руки в карманах широких брюк, высится парень, которого она раньше не видела. Черные, зализанные гелем назад, волосы, узкие злые глаза, упрямо сжатые в нитку, губы, слегка оттопыренные уши. Высокий, его худобу не может скрыть даже просторный черный пиджак, запястья тонкие, как у девочки, высокие скулы. Она переворачивает фотографию. «Слева направо – Тцуцумото, Сэридзава, братья Миками, Идзаки и Гэндзи». Но тот, труп которого привезли тогда в участок, был совсем не похож на изображенного на фотографии. Тот был приземистым, крупного телосложения, с гладкими светлыми волосами и пухлыми щеками, которые не пропали даже после смерти. Кианк наконец-то понимает причину их негласного бойкота. «Чертова бобби, ты ведь даже не догадывалась?», приписано в углу мелким неаккуратным почерком. Они молчали, потому что Такия Гэндзи все это время был жив. *** - Сэридзава, черт бы тебя побрал, сукин ты сын. Если ты не можешь вовремя остановиться, тогда вообще не ходи со мной! – орет высокий брюнет. – Я из-за тебя никуда не высовывался целый месяц! Дышал, блядь, через форточку в отцовском кабинете! - Да я тебя не просил вообще-то под мертвого косить. Сказали, бы что это я помер. – равнодушно пожимает плечами Сэридзава. - Да твое хлебало висит у них на доске «почета»! – Смеется Манабу Миками. – Уж с тобой бы этот трюк точно не прошел. - Ладно, главное, что все хорошо закончилось. – Зевает Идзаки. – Я пошел домой, сто лет, сука, не мылся, из-за этого изолятора. Тцуцумото, Идзаки и братья Миками покидают крышу. Остаются только Такия и Сэридзава. - Я, правда, перепугался. Тебя бы посадили. – тихо говорит Гэндзи. – Больше так не делай, Тамао. - Мне хватило. Сам чуть не помер, когда понял, что натворил. - Куда ты дел нож? Ну, тот, которым ты… - Отдал Бандо, тот выкинул его в реку. Хорошо, что все полицаи видели, что он приехал уже после всего. Иначе бы возникли подозрения. В прошлом году, помнишь? - Помню… И хорошо, что Макисэ и остальных ты выгнал. Иначе бы было сложнее. Больше людей – больше времени на допросы, больше проблем… - Год остался. Не будет Судзурана – не будет таких вот, незапланированных проблем. - Нам бы только пережить этот год. – Тает в ночной тишине шепот Гэндзи.