Дуэль

      Хоук всегда получает то, чего хочет.       За все минувшие годы она прошла долгий путь: от ферелденской беженки, ютящейся в тесной каморке у Гамлена, до Защитницы Киркволла, пользующейся почетом и уважением среди горожан. Каждый новый день становился днем подвига, ступенью, ведущей к вершинам славы. Злые языки шептались о чрезмерном честолюбии старшей дочери леди Амелл; впрочем, никто из них не посмел бы высказать подобного обвинения ей в лицо.       Мариан Хоук, вооруженная не только метким луком, но и острым языком, одинаково умело отражает и разбойничьи налеты, и язвительные реплики напыщенных светских дам, привыкших нежиться на орлесианских шелках.       Клонящийся к своему финалу день заткнет глотки даже самым ярым недоброжелателям. Завсегдатаям «Висельника», конечно, Варрик наплетет, что на героическую дуэль с Аришоком непревзойденная Хоук пошла ради города и невинных жителей, пострадавших в резне. Об истинных мотивах рассудительный гном умолчит, дабы не портить образ.       — Тебе почти удалось меня впечатлить, — смеется Изабелла, лукаво щуря карие глаза. Томная, ловкая, она забирается сверху, нависает над Хоук.       — «Почти»? — усмехается Мариан. — Лгунья.       Изрезанные тетивой руки настойчиво тянут завязи корсажа. Изабелла хохочет, когда Хоук, перехватывая инициативу, опрокидывает ее на спину, прячется в этом хохоте. Пиратка поддается, откидываясь на накрахмаленные, хрустящие подушки, и позволяет лучнице вести.       Она не вспомнит о собственном крике, полном горечи, гнева и отчаяния — там, в крепости наместника, когда Хоук кружилась в смертельной пляске с Аришоком. Не вспомнит, как руки сжимались в дрожащие кулаки каждый раз, когда оружие кунари проходило опасно близко к затянутой в легкий доспех фигурке Хоук. Юркая и подвижная, как вода в бурной реке, разбойница тенью скользила между четырех колонн, выигрывая время — и расстояние. Ей, привыкшей полагаться на стрелы, разящие издалека, в этот раз пришлось нелегко: в кольце свидетелей бежать некуда, а времени на то, чтобы натянуть тетиву, не оставалось. Мариан оставалось лишь виться у рогатого исполина, проверяя на прочность его броню и надеясь измотать противника.       Дикая и порывистая — что на поле сражения, что в постели. Мариан не умеет нежно; только с тонкой нитью тетивы ее пальцы бывают бережными. Хоук не целует — она кусает в кровь, вливаясь в мягкие, соленые от морского бриза губы Изабеллы ядом. Новоявленная Защитница берет жестко, взвинченно, будто находит отдушину только в баталиях, будто любовь — это тот же бой. Изабелла капитулирует, позволяя Хоук стискивать загорелые ладони, вжимая их в белизну подушки. Она выгибается, прижимаясь к впалому животу любовницы, обвивает гибкий стан ногами.       В нескромном, несдержанном стоне можно легко утопить испуганный возглас, который вырвался из груди пиратки, когда лезвие вошло Хоук в бедро. Изабелле тогда показалось, что еще мгновение — и она сорвется с места, бросится защищать подругу, но тело не слушалось, будто чужое, понимающее: третий не должен вмешиваться. «Поднимайся, Хоук!» — кажется, это ее голос. Осевшая на пол Мариан не оборачивается, лишь тяжело дышит, пытаясь превозмочь оцепенение, нахлынувшее на нее вместе с острой болью.       Аришок двинулся к сопернице — неумолимо, как злой рок. Его глаза бесстрастны, словно победа над Басалит-ан не значила для него ничего, не поднимала в кунари никаких эмоций. «Хоук!» — отчаянно окликнула Изабелла, пытаясь пробиться сквозь каменную неподвижность разбойницы, но ей самой казалось, что слова рассыпаются, так и не достигнув цели. Широко распахнутыми глазами Изабелла смотрела, как Аришок поднимал грозное оружие, занес его над растрепанной черной головой Мариан. Ей бы отвернуться, но даже этого пиратка не могла, мученически разглядывая каждое движение палача и его жертвы.       В тот самый миг, когда тяжелый меч обратился вверх, и клинок ловил слепящие блики от сотни свечей, Мариан взвилась, подхватив одну из будто бы забытых, сиротливо покоящихся на полу стрел, прежде не сумевших достичь своей цели. Лучница подскочила, выдергивая саму себя из пелены боли, и по-звериному прильнула к кунари; ее решительная, не по-девичьи жесткая рука взлетела, метя в шею.       Стрела, столь бесплодно спущенная с тетивы прежде, теперь ударила точно в цель.       Позже, когда ликование жителей Киркволла останется позади, а тихое, спокойное поместье позволит Мариан заняться раной, Изабелла спросит, зачем ей было так необходимо лезть в эту идиотскую, самоубийственную дуэль, почему нельзя было решить вопрос так, как они делали это уже не первый год — вместе?       Хоук ответит: «Из-за тебя».       Нет, Варрик определенно никогда не расскажет о том, что Хоук пошла на героическую битву с чудовищем-кунари ради грязной портовой девки.

***

      Хоук не станет останавливать Изабеллу, когда та выскользнет из вороха смятых простыней. Защитница лишь приподнимется на локте, пригладит пятерней хаос коротких черных прядей и будет смотреть ей в спину, улыбаясь собственным мыслям. Изабелла — это морской ветер, шквал, который невозможно удержать в руках, и Мариан это понимает.       В конце концов, Хоук всегда получает то, чего хочет.       Но только не Изабеллу.