Армагеддон

Человечество веками мечтало покинуть пределы своей родной планеты. Сначала это была мечта об открытии новых пространств, затем – мечта о покорении этих пространств, и наконец – стремление убежать от себя самих. Убежать от разрушений, производимых ими, от осознания того, что в бедах человечества виновно только человечество. Но осуществление этой мечты затруднялось не тем, что бежать было некуда. Просто люди, даже осознав нависшую над ними угрозу, до последнего надеются, что она пройдет стороной. Траектория движения гигантского небесного тела просчитывалась и выверялась сотни раз. Столкновение неизбежно, Земля обречена – но, чтобы принять эту истину, людям понадобилась большая часть отведенного до гибели срока. Газеты и интернет-страницы пестрели заголовками: «Грядет Судный день!», «К Земле приближается Армагеддон!». Разумеется, людям не хватило фантазии назвать свою близящуюся погибель иначе, чем «Армагеддон». Это стало официальным названием астероида – впрочем, ему, надо полагать, безразлично, как его называют те, кто вскоре станет космической пылью. Когда даже последнему идиоту стало ясно, что бункеры не спасут, невообразимые количества денег были брошены на строительство космических кораблей и станций. Как это всегда бывает, особенно в спешке, большая часть проектов окончилась неудачей. Но кое-что все-таки было сделано, и в космосе возникли три огромные станции, предназначенные для беженцев. Неспособные, впрочем, принять все население Земли. Постепенно люди осознали, что всем, в любом случае, не удастся спастись, и началось самое отвратительное. Места на отправляющихся к станциям кораблях покупались и продавались за огромные деньги, претенденты на эти места исчезали без вести или обнаруживались убитыми. Разумеется, определенное количество людей было внесено в списки как VIP-персоны: правители, политики, ученые, талантливые программисты… Не забыли даже о художниках, музыкантах, поэтах и писателях. Среди последних в дни подготовки к старту наблюдалась особо высокая смертность – убийцами, скорее всего, были коллеги по цеху, но заниматься расследованиями было некому и некогда, поэтому освободившиеся места мгновенно занимались; порой для того, чтобы уже через несколько часов вновь освободиться. Вместе с людьми в космос летело и небольшое количество животных, и это вызывало особое негодование – в частности, у тех, чьи кандидатуры в VIP-список были под вопросом. Корабли не были челноками, они не успели бы вернуться за оставшимися на Земле людьми. Те, кто не попал ни в один список, обречены. Мы сидели на крыше десятиэтажки, свесив ноги между ржавыми прутьями ограждения. Сверху смотреть всегда интереснее. Я поднялся сюда, не желая быть причастным к творящейся внизу истерии. По пути я видел людей, которые выносили из разбитых витрин магазинов технику, деньги и драгоценности – уже абсолютно бесполезные, но попробуй это объясни... Видел людей, которые кидались друг на друга, словно бешеные псы, пытаясь – зачастую вполне успешно - убить. Видел людей, которые занимались сексом прямо посреди улицы, и по обоюдному согласию это происходило крайне редко. От всего этого тошнило. Я вообще не понимал, зачем вышел из дома. Может быть, потому, что в четырех стенах было слишком тесно. Думаю, мало кто в это время оставался в своей квартире. Ты выбрался из люка через час после меня, и, нимало не удивившись моему присутствию, молча сел рядом. Я нарушил молчание первым. - Почему ты не полетел? - Потому что. - У тебя же там семья? Все твои улетели? - Да. - Тогда почему? Ты отчетливо скрипнул зубами. За все время этого однообразного диалога ты ни разу не посмотрел на меня, словно сцены безумных оргий и убийств внизу были тебе действительно интересны, и ты пытался их рассмотреть. - Младшую не хотели брать, – наконец нехотя ответил ты. – Они решили, что нас и так слишком много. Да уж, семья у тебя большая. Куча братьев и сестер, кто старше, кто младше. Я порой этому завидовал. У меня не было никого. - Она еще потащила с собой Рея, ну, щенка… Согласилась оставить, когда я пообещал, что позабочусь о нем. - К счастью, ей еще слишком мало лет… - Да. Мы снова замолчали. Твоей сестренке действительно повезло: она не осознает, что больше никогда не увидит ни Рея, ни тебя. Никого из тех, кто остался здесь. Для детей нет слова «никогда». Воздух словно застыл. Даже на высоте не было ни малейшего дуновения ветра. Душно, жарко. Словно что-то давит на грудь, заставляя сердце стучать с удвоенной силой. Это значит, что ждать осталось уже не так долго. Любители запугивать адскими муками утверждали, что человечество медленно изжарится еще до того, как «Армагеддон» коснется Земли, однако ученые были с ними не согласны. По их расчетам, в момент, когда астероид приблизится к атмосфере, произойдет мощнейшая вспышка, и все мы станем пеплом за доли секунды. Это воодушевляет. Не люблю боль. Не хочу мучиться. Я не боюсь смерти. Она неизбежна, так или иначе. Вся разница только в отпущенном сроке. Но и это не имеет особого значения – в конце концов, я с тем же успехом в свои девятнадцать мог бы умереть под колесами автомобиля, или свалившись с этой же крыши, поскольку часто тут бываю, и не всегда трезвым. Пожалуй, страшно то, что несчастный случай невозможно предугадать, а сейчас я абсолютно точно знаю, что не доживу даже до вечера. И никто не доживет. Это тоже страшно. И отвратительно – потому что практически все главные сволочи этой планеты отправились доживать свой век на космических станциях, а ни в чем не повинные люди умрут уже через несколько часов, потому что у них не было возможности купить себе место на корабле. А еще есть те, у кого это место было, но они от него отказались. Кто-то – как ты, ради близких. Кто-то – пафосно заявив, что хочет умереть «на Родине». Кто-то – ради еще какой-нибудь бессмысленной идеи. Мы все умрем, хотя могли бы жить, сложись все иначе, и эта несправедливость меня гнетет. Страха я не испытываю. Мне грустно, противно видеть, во что превратились люди перед лицом смерти, тоскливо, но не страшно. Не так страшно, как должно быть. И… Эгоистично, конечно, но я рад, что ты остался. Что я умру не в одиночестве. Я всегда был один, ты оставался моим единственным другом. Я был рад, что ты сможешь спастись. Но теперь я рад, что ты здесь, со мной. У меня, наверное, еще есть время, чтобы сказать тебе об этом… Щелчок, показавшийся оглушительным в нашем молчании, прозвучал так неожиданно, что я вздрогнул. Ты поймал мой взгляд и вопросительно вскинул бровь, зажимая в зубах сигарету. Источником испугавшего меня звука была всего лишь твоя зажигалка. Поспешно отворачиваюсь. Похоже, не такой уж я бесстрашный, раз так дергаюсь. - Так и не бросил эту гадость? – мой голос звучит преувеличенно недовольно. Ты только хмыкаешь, убирая зажигалку в карман и затягиваясь. Снова смотришь перед собой – то ли вниз, на беснующихся там людей, то ли просто в никуда. Бросать курение ты собирался бессчетное количество раз, и иногда у тебя это даже получалось. Ненадолго. Ровно до того момента, когда снова приходилось понервничать. - Дай. – тянусь к тебе и выдергиваю сигарету изо рта. - Эй, какого?... – возмущаешься, и тут же пораженно умолкаешь, глядя, как я неумело делаю затяжку. Я никогда раньше не курил, да и особого желания не возникало. Это даже забавно – попробовать начать в последний день существования… Сгибаюсь пополам в приступе кашля, утыкаясь лбом в железо ограждения. В легкие как будто перца насыпали. Как можно получать удовольствие от такой дряни? - Идиот. Не курил, ну и нафиг было пробовать? – ты вынимаешь тлеющую сигарету из моих ослабевших пальцев, затягиваешься еще раз, и щелчком отправляешь ее вниз. - А чтоб было… - хриплю, все еще пытаясь отдышаться. - Чего еще ты не пробовал и собираешься попробовать сейчас? Прыгнуть с крыши? Тогда предупреждай сразу. «Тебя. Но пробовать не собираюсь.» - сдерживаю рвущийся с языка ответ, и вместо этого говорю другое. - Мне уже хватило, так что с экспериментами завязываю… Ты усмехаешься, глядя на меня так, будто прочел мысли, но ничего не говоришь. Мы снова молчим. Я вспоминаю наши частые посиделки на этой крыше. По ночам, с вином и гитарой, или вечером, на закате, с философскими беседами и взаимными подколками. Иногда мы приходили сюда и днем. Ложились на нагретое солнцем покрытие, и на протяжении нескольких часов смотрели на облака. Молча. В такие дни не хотелось ни о чем говорить, хотелось просто бесконечно смотреть в небо и чувствовать, что под этим небом я не один. Краем глаза вижу, что ты снова достаешь из кармана сигареты. Кладешь перед собой, смотришь на них…и, пожав плечами, тычком пальца сталкиваешь с ограждения. Пачка, кувыркаясь, улетает. Ты со вздохом откидываешься назад, закинув руки за голову, ложишься на спину. Как обычно. - Что? – поворачиваешь голову ко мне, вскидывая бровь, и я понимаю, что уже смотрю на тебя слишком пристально. – Мне просто понравилась идея про «завязать». Самое время, я думаю. Усмехаюсь, тоже ложась, и стараюсь не отрывать взгляда от неба. Оно какое-то… Искусственное. Ненастоящее. Словно экран, или декорация, которую вот-вот прорвет пылающий огненный шар «Армагеддона». - Ты боишься? – вопрос неожиданный, и я даже не сразу осознаю его. - Не знаю, - наверное, из-за неожиданности я не отвечаю «нет». – А ты? Хмыкаешь. Ну да, кто же признается… - Наверное... Наверное, боюсь. Когда-то я хотел умереть. Потом понял, каким был идиотом тогда… И сейчас я люблю жизнь. Слишком люблю. Я хочу жить. - Все хотят. Эти, внизу, тоже хотят жить. И поэтому делают… то, что делают. На самом деле им безумно страшно. Они не знают, что делать с этим страхом, как ему противостоять. Видимо, мы боимся меньше. Уже повод для гордости… Ты никак не комментируешь это «мы», хотя в любое другое время меня ждала бы подколка: «вот ты и признался!». - Я проходил мимо церкви. Там было так много людей, что мне пришлось обходить площадь по боковым улицам. Они не то что в церкви, они на площади не помещались. Все стояли на коленях и молились, без остановки, как заведенные. - Я тоже пытался молиться, - признаюсь вдруг. – Когда узнал, что мы обречены. - Ну и как? – спрашиваешь без насмешки, будто даже с искренним интересом. - Никак. Пусто. Такое чувство… Если и был кто-то, кого интересовали людские молитвы, он их давно перестал слушать. - Может быть. Наверное, мы ему надоели. Сколько осталось времени? Дышать уже становится труднее. Сначала я думал, что это из-за сигареты, но, похоже, причина в другом. - Знаешь… Это эгоистично, но я рад, что ты сейчас здесь, со мной. Тишина в ответ. Я боюсь смотреть на тебя, но все-таки поворачиваю голову. И встречаюсь с тобой взглядом. - Я тоже. Я рад, что ты со мной. Что я не остался здесь один. Ты улыбаешься грустно и светло. Накрываешь мою руку своей. Я напрягаюсь, но потом поворачиваю ладонь, и наши пальцы сплетаются. - Жаль, что так получилось. Может, мы встретимся потом, в какой-нибудь другой жизни? - Смотри мне в глаза, – ты чуть сильнее сжимаешь мою ладонь. Становится слишком светло. Слишком жарко. Я не знаю, что я могу увидеть, если снова посмотрю на небо, и я не хочу это видеть. Гораздо проще и спокойнее - смотреть на тебя. - Я… Ты еще успеваешь понимающе кивнуть мне, прежде, чем мы становимся пеплом.