Агония надежды

"А на дне ящика Пандоры осталась лишь надежда".

Руки Лео тряслись. Слабо, еле заметно – он накручивал на палец длинный локон своих прекрасных волос, теребил пряди, расчесывал коротко подстриженными ногтями шею, кусал губы… Боялся. Лео боялся так, как не боялся никогда в жизни, потому что от этого анализа зависела буквально вся его жизнь. Клеймо зараженного будет уже не смыть, таких… Таких редко берут на работу, им с большим нежеланием оказывают медицинскую помощь, что уж говорить о других предрассудках, гулявших среди рабочего класса. Лео понимал это – но ему нужно было знать, он обязан был знать. А Элиот сидел рядом, даже не смея взять его за руку. Для него было, кажется, уже все равно. Сердце содрогалось при взгляде на Гейба – такой была его новая фамилия, - и еще никогда эта мышца не болела у Лео так сильно. Элиот за пару недель похудел, осунулся, стал более нервным, но при этом ослаб… У Элиота был отходняк. Долгий, мучительный, но он держал свое слово – в этот раз, в отличие от прошлого. Лео хорошо помнил тот день, прошло-то совсем ничего; кажется, на тумбочке при входе тогда еще стоял торшер, подаренный сестрой Элиота в честь нового, тысяча девятьсот восемьдесят шестого, года. Сейчас его там уже не было – Лео его разбил в ярости, в порыве гнева и бессилия. «Ты же обещал, обещал с этим завязать!» Лео нашел его на постели, а на прикроватном столике, как и сотни раз до этого, опять лежал шприц. И вскрытая ампула, из которой еще не все было использовано… Лео знал: они, из его студенческой группы, их по кругу друг другу передают. От Беринга Лине, от Лины, совсем уже скатившейся, - Элиоту… Возможно, так же они поступали и со шприцом: их мало где сейчас можно было достать, дефицит. «Я не для того тебя ждал сотню лет, чтобы ты помер от передоза!» Лео ждал его. Ждал. Ждал двести лет, после того случая с… С… Шалтаем-Болтаем Элиот успел переродиться в миловидного рыжего бродягу, а вот теперь – в сына доктора. Разумеется, он пошел по стопам отца, но… Но вот доступ к лекарствам он тоже получил. И не только к лекарствам: кокаин уже несколько лет был запрещен законодательно, ну да разве же это могло быть проблемой для такого упертого барана, как Элиот? Лео ждал его еще сотню лет после рыжести, ждал, любил, продолжал надеяться и искать – и нашел. Да только так плохо Лео не было даже после первой смерти Элиота, тогда еще сына влиятельного герцога – а ведь в те времена он не знал еще всех тайн мироздания. Не знал, что сможет снова его обнять. А потом вся студенческая группа Элиота, как медики, прошла передовой тест на ВИЧ-инфекцию – и, конечно… Конечно, это было предсказуемо… У Элиота был положительный результат. - Вы – Лео Баскервиль? – услышал Лео, и руки его захолодели от страха. К нему подошла милая медсестра, молоденькая девушка, внешне старше его по возрасту, но… Улыбнулась краешком губ. Лео знал, что кажется ей смешным. «Баскервиль». Эх, видела бы она настоящую собаку Баскервилей, Брандашмыга Лили, не улыбалась бы так. Эх, был бы Элиот таким же, как и тогда – не страдал бы Лео. - Простите?.. – переспросила медсестра, и Лео, сдавленно сглотнув, кивнул. - Да, я, - встал он со стула, на котором сидел. – Вы закончили? - Да, - кивнула девушка, а потом потупила взгляд. У Лео сердце пропустило удар. Она еще кусала губы, потирала пальчиками локти, прижимая к груди бумаги, а Лео уже понял. Она не могла сказать – а он понимал, что он скоро не сможет жить. И от этого становилось действительно страшно. - Положительный результат. Мне очень жаль, - тихо пробормотала медсестра, а потом протянула бумаги Лео. – Распишитесь, пожалуйста. Руки тряслись. Мозг не отказывался, но не хотел понимать, не хотел воспринимать – хотелось проснуться, проснуться далеко отсюда, далеко не только в пространстве – во времени, там, где бы не было всего этого дурдома. Лео даже не смог поправить свою бабочку, чтобы она была ровной. - Лео, - осторожно подтолкнул его Элиот, и тот вздрогнул. Он не видел ничего, кроме рук, держащих бумаги – таких белоснежных рук, чистых, незараженных… Хрупких запястий, тонких пальцев. - Это… Это все из-за тебя, - чувствуя ком в горле, просипел Лео. Он чувствовал, что вот-вот слеза по щеке побежит, и хотел побыстрее уже поставить подпись, но сил не было, а ноги не держали. Когда он так ошибся? По какой прихоти Бездны он должен так страдать? Из-за того, что сбежал, что не стал выполнять долг Глена? Они ушли – все ушли, все Глены из его головы. Давно еще, тогда, когда Лео руку отрастил – а золотые огни остались, Лео их видел. И только поэтому, только благодаря этим огням он помнил, каким был Элиот раньше, как… Как он был честолюбив, горд, доблестен, сколько в нем было такого, способного сделать его героем. И с чего Лео взял, что Элиот всегда будет таким? Пройдя через цикл перерождений, невозможно не измениться – но нынешний Элиот только заставлял Лео биться в бесконечной агонии. Агонии чувств, агонии мечт, агонии воспоминаний – агонии несбывшихся надежд. Когда-то давно Лео, похоже, открыл ящик Пандоры, потеряв свою надежду раз и навсегда. Медсестра брезгливо скривила губки, тут же превратившись из миловидной девушки в уродину. - Вы геи? Наверное, такой вывод она сделала, когда Элиот обнял Лео, пытаясь успокоить – да чем он-то помочь мог, человек, почти потерянный для общества? - Нет, конечно, - со слабой, лживой, притворно-косой улыбкой выдавил из себя Баскервиль, беря протянутую ручку, и окинул взглядами бумаги. – Где подписать? - В нижнем углу, - протянула медсестра, забирая документы, и еще раз повторила: - Мне жаль. - Вам не жаль, вам все равно, - бросил ей Лео, отталкивая от себя Элиота, и пошел к выходу. А как только они оказались за дверями своей квартиры, заехал ему кулаком по скуле. - Ты заразил меня! Ты! – стараясь унять рвущееся из грудной клетки сердце, прокричал Лео, а Элиот почти безразлично коснулся начавшей набухать гематомы, пока еще совсем незаметной. - Все будет хорошо, - проронил он тихо, и Лео замахнулся снова. - Ничего не будет хорошо! – долбанул кулаком деревянную дверь он, а потом ее же пнул ногой. – Мы умрем! Оба! - Ты же не умираешь, - убрал руку от лица Элиот. – Ты бессмертный. - У бессмертности есть пределы, я не переживу еще одну гребаную сотню лет, выжидая тебя, урод! И Лео замолчал. Это была уже не ярость и не праведный гнев, на который он права имел. Он, бывший Глен, слишком хорошо почувствовал, как в сердце его начало прорастать что-то еще, более темное, более страшное. Кажется, это была ненависть. - Я… Я ненавижу тебя, - с удивлением проронил он, прижимая руки к залитым слезами щекам. – Ненавижу. - Не неси ерунды, Лео, ты меня любишь, - скрипнул зубами Элиот, отмахиваясь, и отошел от двери. Покачал головой, как будто понимал все на свете, как будто знал каждый секрет мироздания, как будто был святым, все понимающим… Опустился на пол. – Ты же сам говорил. - Я устал любить тебя, особенно после того, как ты превратился в эгоистичную свинью, - прошептал Лео еле слышно и уставился взглядом в пол. Каждый удар сердца отдавал в виски, он слышал каждый удар, каждый, каждый удар. А еще чувствовал боль – непомерную, неутихающую. Боль от потери того, кого любил – потери навсегда, ведь следующего Элиота Лео уже не сможет найти. Его жизнь, как Баскервиля, подходит к концу, и он чувствует это, чувствует каждый день – ему осталось лет сорок, не больше. Он не успеет. Даже если собственноручно убьет этого «Элиота». - Ничего, ты просто сейчас нервничаешь, тебе нужно успокоиться, - покачал головой тот, а потом с тяжким вздохом встал, утягивая Лео за собой. Приобнял, подхватил, довел до кухни – посадил за стол, налил чай… А Лео думал. Когда он нашел Элиота, он был так счастлив. Элиот заканчивал академию, Элиот был… Почти таким же, даже цвет его глаз все так же отдавал кристально чистым льдом, и гордость при нем была, и честь… Голос другой – пусть. Русый, не блондин – пусть. Чуть более развязный и в общении, и в постели? Ерунда, это же Элиот. Его любимый Элиот, потомок древнего рода Найтрей, наследник семьи, любитель поиграть на пианино и помахать мечом. «Ерунда» - вновь повторил внутренний голос, и Лео запрокинул голову. Все было так хорошо, пока не появилась эта вшивая шлюха, что дала Элиоту первую ампулу – и первый шприц. - Это поможет тебе успокоиться… - донеслось как будто сквозь туман, и Лео передернул плечами – а потом почувствовал, как иголка входит в его тело. - Не смей! – рванулся он, но Элиот прижал его к стене, пережал рукой горло, не давая и двинуться, только хрипеть. – Хватит, это… - взгляд Лео метнулся к сокращающейся вене на руке, - слишком много, слишком большая доза! - Я же будущий доктор, я осторожно, - пробормотал Элиот тихо, успокаивающе… Слишком тихо. И дальше была темнота. Лео терпеть не мог умирать. Ни в первый раз, получив цепь в сердце, ни в последний, когда к его виску приставили пистолет, он не испытывал ничего. Он становился меланхоличным овощем, и это… Это состояние… Было таким мерзким. А теперь Лео еще был и убит морально. Он был на границе бытия из-за предателя Безариуса, из-за Глена, из-за Присяжной, из-за грабителя и из-за маньяка… Ну хоть ту девушку Лео смог спасти. Но он никогда не принимал смерть от руки Элиота – Элиота, который говорил, что все будет хорошо, который хотел успокоить. Навсегда. А еще Лео никогда не был оттрахан в бессознательном состоянии. В голове шумел ритм сердца, пробегающий по сонной артерии прямо в очнувшийся от забытья мозг, а тело наливалось силой, но... Судя по тому, как стекала сперма по его бедрам, Элиот уже успел пару раз спустить. В этот раз он совсем сорвался с катушек – никаких границ, никакой остановки, его даже не смутила… Смерть. - Ты очнулся? Как хорошо, - срываясь, пробормотал Элиот и зажмурился, снова кончая внутрь. Лео почувствовал, как дрожат его же худые ноги. Его распирало, разрывало, и на тело накатывала волна удовольствия – предательского, ненужного, злого. Физиология. Лео чувствовал себя использованным, теперь уж использованным навсегда – накачанным наркотиками, зараженным ВИЧ, навсегда уничтоженным, растоптанным. На скрипучей кровати – на той самой кровати, где Элиот взял его впервые спустя сотню лет, нежно и ласково, заботливо, где Элиот заставил его потерять голову… На скрипучей кровати, голый, замерзший и мертвый. - Ты был таким мягким и податливым, хорошо же зашло, а? – склонился над ним Элиот, смотря на Лео своими прекрасными холодными глазами. Лео с трудом поднял руку, пусть кокаин и сделал его трезвее, сильнее - коснулся кончиками пальцев натянутой кожи, уголка губ… Зрачки Элиота были расширены до самого конца радужки, и это пугало. - Я умер, - прохрипел он, болезненно щурясь, когда Элиот сжал его бедра своими ледяными пальцами. - Ты же живой, - покачал головой Элиот. – Не дури, это просто приход. Чувствуешь, как накатывает? И толкнулся вновь, вдавливая Лео в матрац, задирая его ноги так, что почти порвались связки – кончая снова и быстро, и снова. Закрыл глаза, сжал крепко зубы – а Лео вцепился зубами в подушку, нужно было только выдернуть ее у себя из-под головы и прижать к груди. Плача уже без стеснения и без страха. Наркотик бежал по венам, бодря мозг и заставляя думать, но Лео предпочел бы размозжить голову о мостовую этим мыслям. У него было немного вариантом, но одно он знал точно: Элиот убил его, убил точно, и Элиота это не смутило. Элиота Лео не встретит больше никогда. Никогда не обнимет, не поцелует, не увидит – не доживет, не доживет точно, а если и случится чудо… Лео теперь болен. Болен неизлечимо, и заразил его Элиот, Элиот, Элиот. Элиот, которого он любил. Элиот, которого он ждал сотни лет. Элиот, без которого он жить не смог бы. И Элиот, которого Лео потерял раз и навсегда, проиграв его даже не смерти.