Заперт внутри

       «Где я? Что произошло, почему здесь так темно? И глаза, почему глаза так болят? Ничего не вижу, слишком темно… Откуда шум? Как громко! Боже, что происходит?»       Я ничего не понимал, всё словно тряслось и скакало очертаниями. Была ночь - явно ночь - и я не мог понять, что происходит, где я нахожусь, а ещё было тихо, очень тихо, пока не заверещали тормоза. Глаза болели так, словно в них насыпали песка, и я почему-то не мог моргать. Как бы не старался, у меня не получалось: я продолжал видеть перед собой неровный край дороги, что уходила скатом вниз, видел свою руку, странно выгнутый палец, рукав белой мастерки в крови. После этого я не помню ничего, только пару далёких голосов и тормоза.       Вновь увидел я уже белый потолок с густым странным рисунком, отчего он казался серым и неприглядным, словно грязным. Я слышал звук аппарата, считающего биение моего сердца, глухие голоса на фоне этого равномерного звука:       — Эй, что случилось? Где я? Позвоните моей жене! – говорил я, но почему-то никто не отвечал. - Вы слышите, позвоните моей жене, пусть она не волнуется, со мной всё в порядке, - рядом, по правую сторону от меня, послышался шорох и звяканье каких-то колб. — Доктор, я не вижу Вас, я не могу повернуть голову, посмотрите на меня, доктор!.. - никакой реакции, только шум усилился, а после на мою щёку легли пальцы в холодных резиновых перчатках, оттянули кожу под глазом и огромная капля упала мне на зрачок, после на другой, всё помутнело, зато глаза перестали гореть огнём. - Доктор, спасибо, - устало говорю я, глядя на мутный, отдаляющийся силуэт.       — Может, ему закрыть глаза? Так мы повредим слизистую, - сказал, уходя, силуэт.       — Нет, не стоит. Так мы быстрее сможем узнать его возможности, если он ещё в сознании, в чём я сомневаюсь, - я усиленно пытался поднять руки, закричать, подтвердить то, что я здесь, я всё ещё тут, я понимаю, что происходит, я в сознании, просто не могу двигаться, но что бы я ни делал, всё тщетно.       Меня не слышали, меня не понимали, обо мне говорили так, будто меня здесь нет.       — Позвоните его жене, сообщите, где он, но не говорите ничего обнадёживающего. Я боюсь, что она приедет лишь попрощаться. Для него это, скорее всего, конец, слишком сильное повреждение, мы не сможем ничего сделать…       — Нёт, нет, нет! Быть такого не может, я вам не верю, это какой-то розыгрыш, наркотики, транквилизаторы или ещё что-то… Нет, я не верю вам, слышите?!       Пип… пип... пип…       - …Моё сердце бьётся, я здесь, я живой, пожалуйста, поговорите со мной, я умоляю вас, мне страшно, - но никто не отвечал, лишь вновь рядом оказался шорох, а в руку, куда-то у сгиба локтя, что-то больно кольнуло.       Наверное, это игла, но зачем же так больно? Будто с размаху воткнули, словно я и впрямь неживой и меня нет, есть только тело, но… ведь это не так! Боже, как мне страшно, прошу тебя, помоги мне, помоги мне, пусть они меня услышат, подай им знак, ведь я жив!..       Холодная пустота растеклась перед глазами всего через несколько секунд после укола.       Я не знаю, сколько я спал, я не знаю, что происходило за это время, но проснулся я под тихий, плачущий голос моей жены. Я почувствовал её руку в своей ладони и улыбнулся, сжимая её, ещё не понимая слов, но уже будучи полностью уверенным, что всё то, что было до этого, мне лишь приснилось.       — Карин, не плачь, мне тоже приснился кошмар, помнишь, ты не зря говорила, что нам часто снятся одинаковые сны…       — Лоран, очнись, прошу тебя, не оставляй меня, впереди ещё столько всего, нам ещё жизнь жить… Как же я без тебя? Я не смогу, не оставляй меня… Мальчишки, не оставляй хотя бы их, - её рука крепче сжала мою ладонь, я всегда знал, что она сильная, аж костяшки заболели.       — Я никуда не ухожу, я здесь, я с тобой, поцелуй меня и успокойся, всё в порядке, это просто сон, хорошо? – мой взгляд блуждал по потолку, который показался смутно знакомым, а слева раздался равномерный звук.       Пип… пип… пип…       — Мадам Моран, я прошу Вас прочесть и подписать эти документы, - произнёс тот же едва знакомый голос. - Я понимаю, что сейчас не время, но таковы правила.       Её рука исчезла из моей ладони, зашуршали бумаги.       — Карин, что бы они тебе ни говорили, не верь им, я с тобой, - дыхание зашлось, а сердце внутри будто бы забилось о рёбра, вот только даже аппарат не изменил своего пищания.       Я кричал, я звал её, стараясь заглушить врача, который разъяснял ей каждый пункт тех самых шуршащих бумаг, я слышал, как она заходится в почти беззвучном плаче, кажется, я даже слышал звук её падающих на пол слёз, как она шипела на врача, убеждая его, что ещё не всё потеряно, что если они приложат силы, то я очнусь, что они должны что-то сделать. Что там, на кровати, лежит не просто человек, а её муж, отец её детей. Голос её срывался на крик, рыдания и дрожь сливались воедино, не позволяя понять и половины последующих слов…       Врач вывел её из палаты и больше она не пришла. Помещение, где я находился, медленно погружалось во тьму, вокруг становилось всё темнее, темнее, темнее… Пустота палаты давила на разум, обхватывая своими мерзкими пальцами шею, не давая дышать, заставляя смириться.       Уже на следующий день я смотрел в потолок глазами, в которые будто острого перца насыпали. Было нестерпимо больно и горько, что никто не услышит, как бы я ни кричал; что никто не послушает Карин, ведь врач уже получил свою подпись, а она, всё же решившись прийти, замерла где-то у двери в палату, тихо всхлипывая и шепча какую-то молитву.       Я смотрел в потолок, однозначно понимая, что выхода нет. Что всё и впрямь кончено, меня никто не найдёт, хотя я совсем на виду, просто скрыт где-то под костьми и плотью, где-то там, где бьётся сердце. Как же смешно, что именно после этих моих слов, сказанных самому себе, несчастный аппарат, служивший единственным подтверждением о том, что я жив, завёл тягучую трель, явно разливаясь на своём чёрном экране ровной ярко-зелёной линией.       Стёкла будто затряслись от крика женщины, которая, как и я, потеряла надежду. Под звук её рыданий я даже не заметил, как исчезла трель, не понял, почему стало так темно надо мной.       — Видно, это и есть конец, - шептал себе я, где-то там внутри зажмуриваясь, готовясь к чему-то, представляя открывающийся мне свет, два пути, как в священных писаниях.       Мне казалось, что я готов и к Раю, и к Аду. Но к тому, что было на самом деле, я не был готов.       — Да, средняя продолжительность жизни с каждым годом всё уменьшается и уменьшается, вроде бы и не Средневековье, а лечить мы так и не умеем. Хотя что уж там лечить, если мужчины так и продолжают вести себя, словно гладиаторы, не думая ни о чём, - в глаза светила яркая лампа, я не мог разглядеть помещение до того, как надо мной не нагнулся обладатель голоса, закрывая собой лампу, касаясь чем-то моего лица.       — Это вы мне?       — Твоя жена, Лоран, сказала, что бы я ничего не делал с твоим лицом, но уж больно сильно у тебя рассечена щека, я решил это всё же закрыть, думаю, она не будет против. А ещё она сказала, что твой гроб нужно полностью уложить головками красных роз. Как ты мог оставить такую женщину, а, Лоран?.. - мужчина качнул головой, закрывая мои глаза.       — Мой гроб?...       Музыка - тихая, почти неслышная - разливалась по округе. Ей подпевали плачущие голоса - это было прекрасно, мне так захотелось улыбнуться, но… Я не мог. Я вновь не понимал, что происходит, но это продлилось недолго. Я то и дело чувствовал прикосновение чьих-то губ к своему лбу, неразборчивые слова - порой на мою кожу падали горячие слёзы. Пахло розами и сырой землёй. Мне радостно. Со мной прощались, прощались с любовью, я покидаю этот мир не оставшись забытым, все эти люди будут помнить меня. Помнить… Ведь не зря говорят, что пока нас помнят, мы живы.       Я слышал удары первых горстей земли о крышку моего гроба, в котором пахло розами так сильно, что можно было бы лишиться рассудка. Музыка и плач уходили куда-то очень далеко, терялись за слоем земли. И я терялся вместе с ними.       Где-то там, глубоко внутри себя, я жмурился, закрывал глаза, будучи уверенным, что теперь-то уж точно я увижу свет, тот самый свет, что отведёт меня в какое-то иное место.       Но вместо света я увидел тьму. И тьма была такой плотной, что нельзя было разглядеть ничего. Я сделал вдох, пугаясь шума собственного кашляющего голоса - как же долго я его не слышал!.. Так пахло розами, что я не мог остановиться в кашле. Я двинул рукой, сжал пальцы - стало очень больно. Один из пальцев был словно сломан и не хотел поддаваться…       Я решил поднять руку, встать, сделать хоть что-то, но не смог. Впереди была лишь ткань, скрывающая деревянную крышку моего гроба.       — Нет, - шептал я, ударяя в неё рукой. - Нет, нет, не может быть, нет, я не верю, нет! – я был в неё кулаками, как ещё недавно билось внутри меня сердце о рёбра.       — Прошу вас! Спасите меня! Я жив!       Нет впереди двух дорог, как в священном писании, да и ворот с апостолами тоже нет. Есть только дерево, земля и розы. Есть только я и вечность, оставленные друг с другом.

      — Я ЖИВ!..