Дети отцов своих

Девочка плакала. С самого момента, как отец привез ее утром, закутанную в меховой плащ, - и, надо думать, к тому моменту уже успела нареветься вволю. Распухшие рот и нос и красные глаза выдавали ее с головой. Она дичилась чужих рук, завывая, отталкивала от себя пытавшихся подступиться к ней с игрушками и прочей ерундой немногих придворных дам, не позволяла ни причесать себя, ни приласкать, лягалась, если ее пытались обнять, - и покорно замирала только в присутствии Утера. Дрожала, когда он обращался к ней, но упрямо встряхивала тяжелыми спутанными волосами на предложение умыться и поесть. Напоминала при этом больного испуганного жеребенка со своими тонкими нескладными руками и ногами, торчащими из рукавов и штанин мужского и явно великого ей одеяния. "Будь с ней поласковее, Артур, - сказал отец, когда наконец-то отдал ее на попечение лекарям, - она теперь сирота". Мальчик кивнул. Он знал, что это такое; сам был сиротой наполовину. А его друг по детским играм не имел родителей вовсе, но лишился их в раннем детстве и, наверное, не слишком из-за этого страдал, потому что не помнил толком. С Морганой из Корнуэлла не так-то просто быть поласковее. Уж Артур-то знает. Эта бешеная любительница вырядиться мальчишкой и доказать свое превосходство, не раз и не два - да что там, при каждой возможности! - задирала его. Как-то даже поколотила. Потому что выше ростом и потому что он не умеет бить девчонок. Вся в своего отца, который вечно перечил Утеру Пендрагону. Но раз она теперь сирота, это все меняет. Артур спросил только: - Она будет расти у нас, как Бедивер у сэра Кинира? - Да, - кивнул Утер. - Так мы условились с ее отцом. Я только узнаю, нет ли на ней скверны. - Какой еще скверны? - не понял Артур. - Как у Пеллама из Кэйр Банног? Король Пеллам страдал от проказы, но никак не умирал; у него была единственная дочь, Элейн, молчаливая девочка двенадцати лет, ни на кого не поднимавшая глаз, которую он жаждал выдать за наследника Пендрагонов, но Утер не отвечал ни да, ни нет. Артур надеялся, что рано или поздно эти разговоры прекратятся. - Скверны колдовства, - нехотя ответил отец. - Ты еще мал для этого. Артур кивнул. Колдовство - страшное преступление, он уже усвоил это. Любой уличенный в нем предавался немедленной казни. На главной площади в Камелоте часто пылали костры, и отец повторял каждый раз, когда Артур спрашивал, за что сжигают людей, что это во благо королевства и ради безопасности его жителей. Лицо у него при этом делалось неподвижное и страшное. Горлойс из Корнуэлла, который теперь был мертв, бушевал всякий раз, если к приезду чуял в воздухе запах горелой плоти или обугленных дров и требовал суда прежде смерти для каждого из обвиняемых. Но Утер уже никого не слушал. У Морганы, конечно же, нет никакой скверны, сказал себе Артур; но отец же не станет ее жечь, какой вред от девчонки, да еще такой худой? Девочка по-прежнему плакала - теперь в темноте, свернувшись в дрожащий комок на постели, где ее наконец-то догадались оставить одну. Артур никогда не думал, что у человека может быть столько слез. Он плакал, когда умер от поветрия оружейник, обучавший его бою на мечах, и когда во время пожара балка перешибла херебет старому псу с конюшни, но не так же долго. Он прокрался в комнату и уселся на постель рядом с Морганой. Она замерла. В темноте неясно было, узнала она его или нет, но тяжелые глухие всхлипы прекратились. Потом она села, подтянула колени к груди. - Тебе чего? - спросила шепотом. - Есть хочешь? - вопросом ответил Артур. Он приморгался и уже различил понемногу очертания вокруг. Моргана стерла слезы кулаком. Кивнула. - Да, - сглотнула судорожно. - Держи, - мальчик вытащил из-за пазухи сверток из пергамента, придвинул ей по покрывалу. - Только они остыли уже. Сверток источал самый вкусный аромат на свете - а может, Моргане так показалось, потому что она не ела... давно не ела. Она не помнила, когда это было в последний раз. Помнила только слезы. И горе. Горе огромное и бездонное, как море, и море это прибывало ее слезами. Желудок заурчал, и девочка торопливо развернула пропитавшийся маслом пергамент. Сладкий хлеб с изюмом и сыром совсем остыл и порядком примялся, но на вкус был, как нектар. Моргана умяла свою булку за несколько мгновений, почти не пережевывая, и пожалела, что здесь нет молока. Хотя и без него было вкусно, как мед богов. - Эта твоя, - сумрачно проговорила она и указала Артуру на другую булку. - Я стащил для тебя обе, - честно сознался он. - Съешь, когда захочешь. - Ладно, - ответила Моргана. - Краденых булок я еще не ела. Говорят, такие слаще. И всхлипнула. Горе глубокое, как море, прибывающее ее слезами... - Это все твой отец, - проговорила сквозь зубы быстро-быстро. - Это он виноват. Артур взвился с места, будто она его ударила. Хотя лучше бы ударила, и вот теперь он дал бы сдачи! - Ты лгунья! - выпалил он. Лицо запылало. - Он не сделал, как обещал! - Не смей говорить, что мой отец солгал! - А то что?! - она пихнула в его сторону сладкую булку. - Забери, мне не надо от вас ничего! - А которую съела - себе оставишь? - зло огрызнулся Артур. Он честно был с ней поласковее! И тогда Моргана бросилась на него, молча и бесшумно, ударила головой поддых, и от неожиданности Артур поддался, мешком ухнул на постель, пока девочка рвалась добавить, и он просто умело закрывался, принимая в ладони удары ее кулачков. Ладони, обожженные, пока он выхватывал из печи сладкие булки, болели, но Артур терпел. Моргана так долго была голодна и так много плакала, что выдохлась почти мгновенно, да и эти несколько ударов были даже не вполсилы. Так, тычки. Собственная немощь обрушилась на нее еще сильнее, чем горе, заставила осесть на постель и снова плакать. И плакать. И плакать. Сколько в ней слез, они уже не соленые даже. Артур, сопя и про себя ругаясь, как подслушал в оружейной, поднялся и сел. Под ребрами еще ныло. Ну и крепкая же у нее голова! Булка пострадала еще больше, потому что Моргану угораздило свалить его именно на нее, но в еду все еще годилась. Артур так считал. - Держи, - он снова придвинул девочке основательно развороченный сверток. - Тебе надо есть. - Они рассматривали меня, как кобылу на ярмарке, - всхлипнула Моргана. - Искали на мне порчу. Спасибо, не проверяли, могу ли я под водой дышать!.. Артур не знал, что сказать, и выдавил только: - Отец бы не сделал тебе плохо. - Как же, - она скомкала покрывало, подтянула его к себе. Артур подсел к ней ближе. - Я буду тебя защищать, - предложил он. - Если съешь вторую булку. Зря я, что ли, ее стащил? Девочка перестала плакать - совсем или на время, Артур не стал предполагать. - Я хочу пить, - прошептала она, нерешительными пальцами пробежалась по краю пергамента. Запах, кажется, стал еще вкуснее, и Моргана проглотила слюну. - Воды я тебе принесу, ее воровать не надо, - вздохнул Артур. - А ты за это перестанешь плакать? - Я постараюсь, - честно пообещала она. - Ты... не уходи надолго, пожалуйста. Я боюсь остаться одна на всю ночь. - Ладно, - кивнул мальчик. - Я только воды принесу.