Война

Я проснулась. Регина всё ещё спала, укутавшись в старое отцовское пальто. На старых часах было четыре часа утра. Я встала с того, что все называли кроватью. Но это была не она. Хотя откуда я знаю? Мама говорила, что раньше, до начала войны кровати были мягкие, люди спали на подушках, а не на кучке одежды, укрывались они одеялом, а не верхней одеждой. Я стала ногами на холодный пол и подошла к окну. Утро только наступало, поэтому было ещё достаточно темно, солнце нормально освещало лишь горизонт. Я вылезла на улицу и села на крыльцо. Осколки царапали ступни, но я уже привыкла. Обуви у нас нет. Её нет ни у кого. Ко мне подошел Станислав и сел рядом. Ему было шестнадцать, он бы уже давно ушел на фронт, но не мог бросить брата и сестру. Последняя была совсем маленькой, год с чем-то, а брат был инвалидом. В шесть лет попал под обстрел и лишился ног. Еле-еле вытащили с того света. Мама его умерла от болезни, а отец ушел на фронт. — Почему бы мне не уйти за отцом и другими? — спросила я. — Не говори глупости, Тая, — ответил он. — Но туда же берут девушек? — Берут, но тебя никто не возьмёт. — Почему? Он не ответил. Мы просидели в молчании очень долго. Когда начало светлеть, он попрощался и ушел к себе. Подул холодный ветер. Была поздняя осень и до зимы оставалось совсем немного. Но это была не первая зима. Мы жили так всё время, сколько я живу. Все 14 лет. Девочки в моём возрасте уже уходили на фронт. Были медиками, разведчицами, помогали солдатам. А что я? А я сидела дома. В тылу, как говорят все. Война продолжается уже очень долго и началась она задолго до моего рождения, как говорила мама. Ей было 17 лет, когда всё закрутилось. Сначала все думали, что всё закончится на гражданской войне, но вскоре всё переросло в Третью Мировую. В одной из стран началась гражданская, а потом вмешались другие страны. Ну всё как всегда. Как же назывались эти страны?... Я и не помню. Да и никто не помнит. Теперь стран нет. Как нет и армий. Все воюют. Просто воюют. Против чего, с кем? Не ясно. Форма у всех одинаковая, но при этом все приверженцы разных идеалов, все воюют за что-то своё. Кто-то за свободу, кто-то за определённых лидеров, кто-то сам за себя, а кто-то за свою семью. За тридцать восемь лет войны никто так и не понял, кто виноват. Хотя тридцать восемь это сильно громко сказано. Нет, война прекращалась много раз. А потом начиналась опять. У нас, в тылу, тоже своеобразная война. Без танков и оружия. Проблема в том, что нас держат здесь уже очень-очень долго. Все понятия не имеют, что происходит. Письма приходят раз в полгода, если не реже. Многие заранее распрощались с теми, кто уходит на фронт. Они знают, что уйти туда это значит уйти на верную смерть. Еды мало, приходится красть, или на свой страх и риск выходить за забор тыла. Те, кто не может ничего сделать и слишком горд, чтобы просить помощи, либо умирает от голода, либо ест насекомых, либо котов, которых у нас полно. Противно, а что поделать. Многие из моих знакомых ушли ещё в том году. Даже в ещё более раннем возрасте, чем я. Но я бы ушла, если бы не мама и Регина. Я ответственна за них, я никуда от них не денусь. Я забочусь о них, ведь мама после ухода папы сама не своя, а Регина слишком мала, чтобы заботиться о маме. Хотя никто не может быть маленьким во время войны. Я, мама и Регина живём где-то возле воды. Как там это называется? Крым? Одесса? Не помню. Бабушка Розина говорит, что то, где мы находимся и было одной их причин войны. Правительство убили ещё в первую неделю Мировой. Я бы хотела мереть в самом начале и не видеть всего этого ужаса. Лучше умереть, чем жить так. Это очень страшно. Страшно, что я умру и так и не увижу мирного неба над головой, а ещё больше я боюсь, что умру, ничего не сделав для простых людей. Для мира. Но за кого сражаться? Не понятно. Все убивают друг друга, так и не объясняя за что. Как же я хочу мира и правды. Как же я хочу, что бы это закончилось. Во двор вышла бабушка Розины — пожилая женщина с короткими волосами, которые, как говорят, поседели ещё когда она была совсем молодой. — Скучаешь, солнышко? — спросила она. Я горько улыбнулась. — Не очень. Она только хотела что-то сказать, но её перебил Осип — маленький светловолосый мальчик с серыми глазами. Он забежал во двор, размахивая чем-то в руке. На мальчике была старая грязная и рваная футболка и старые шорты. Он был босым с грязными ногами. Осип был сыном Татьяны, они жили рядом с нами. Таня была добрейшим человеком. Осип внешне пошел в неё: тоже светловолосый, сероглазый, бледный. А характером в отца, Филиппа: сильный духом, добрый и справедливый. — Я получи письмо! — закричал он. — От папы! На мои глаза навернулись слёзы, а бабушка Розина улыбнулась своей доброй улыбкой. — Что он пишет? — спросила она. Осип сел рядом со мной и дрожащими руками развернул письмо. — Дорогие Осип и Татьяна, — начал он. — пишу вам и надеюсь, что письмо дойдёт. Как у вас дела? У нас всё хорошо. Пока затишье. Мы с нашей ротой живём в лесу. Еда у нас есть, где спать тоже. Очень за вас переживаю, — его голос дрогнул и он вытер слёзы. — Думаю, что мы близки к победе. Скоро всё будет хорошо. Скоро будет новая эра без бед, болезней и войны. Люблю вас и крепко целую и обнимаю. До следующего письма. Ваш Филипп. Осип прижал письмо к груди и заплакал. Такие письма часто писали чтобы утешить маленьких детей, когда их отцы умирали. Осип об этом знал. Филипп не вернётся, это было ясно. Я положила руку ему на плечо и почувствовала, что плачу сама. Свободной рукой я вытерла слёзы. Скоро будет новая эра без бед, болезней и войны? Уж поскорее бы.