У солнца горячие дети

      Всё начнётся там, где ты появишься. Музыка родилась вместе со Стасом, ловкой ладошкой смяла руку, сплетая пальцы, и повела вперёд. Ему выпало начаться в группе «Пикник».       Звуки танцевали, наглея, на кончиках пальцев много дней, вызывая раздражение поначалу, зато после образцовой скуки явился и странный трепет. Слова витали вокруг, с любопытством заглядывая в глаза, и растворялись тут же. Песни. Шорохи. Ритмы. Запах цветов — самых разных. Мелькание огней. Ценное время.       «Пикник» — не группа. Живой организм, переносной праздник, не умеющий фальшивить театр, но точно не коллектив музыкантов. Любое касание оставляло следы: аккуратный орнамент и там, и здесь. Музыка отпечатывалась снаружи — струны, клавиши, скользнувший ненароком полузнакомый голос. И внутри она тоже менялась, обретая простор и чёткость.       Можно сказать, песни он начал писать поздно. Уже много тысяч лет кто-нибудь это, да делал с переменным успехом. И когда это происходит в соседней комнате, проще заметить, что всё возможно и даже просто. Если музыка живёт внутри, она проточит дорогу и заструится снаружи. А куда же ещё ей деться? Жужжать ручкой по случайному пустому листку, запоминать на слух и хранить до поры до времени. Вот хотя бы до поры, когда «Пикник» не только где-то вдали, но везде вокруг. Внутри тоже.       — А мои песни хочешь послушать? — спросил Стас осторожно. Прокрасться туда, где творится отцовская музыка — одно. А вот показать свою… Но тот лишь приветливо улыбнулся.       — Хочешь не хочешь…       Песни звучали обычно. Несложные гитарные аранжировки и текст мягкий, неокрепший, зато колется больно серебристая проволока романтизма. Вплетено внутри и своё кое-что, «пикниковское». И голос хоть и не поставлен, но похож, и дыхание то самое, кажется. Подстроился за столько лет, придышался — ну, ещё бы! Близких не оценишь непредвзято. А если коллега? И при этом родной сын. Да что там, сын — близкий друг, что куда важней.       — Здорово, — отозвался Эдмунд. — Есть над чем работать, но в целом неплохо. Мне нравится.       — Это наброски только, — пожал плечами Стас. — Демоверсии. Можно изменить немного, мне кажется. И доделать. Только я не в курсе пока как.       — Можно и доделать, — улыбнулся Эдмунд и задумался. Улица терпеливо шелестела. Стас смотрел, как легко порхают за окном перья мокрого снега. В Санкт-Петербурге есть не только белые, но и чёрные ночи, о которых все почему-то молчат. И ранним вечером уже достаточно темно для мыслей, которые днём не приходят. Мастерская тонула в рыже-коричневой полутьме, как всегда, если работали над музыкой, а не картинами. Особая атмосфера, совсем не похожая на концертную. На кухне заворчал чайник. Домашние могли услышать, что поёт Стас, а не отец, и заглянуть вроде как случайно, предлагая перекусить, или по-честному, любопытствуя, но показывать песни им пока не хотелось.       — А они у тебя концертные?       — Не знаю, — растерялся Стас. — Может, и концертные. А что, могут быть?       — Концерты есть и песни есть. Попробуем совместить, — предложил Эдмунд. — И доделать тоже. Если хочешь.       — А спеть?       Эдмунд вздохнул. Песни Алины давно в репертуаре, но сама она скромно прячется в закулисьи. Стас оказался в группе по воле случая, но стал её гармоничной частью. Запрещать что-то можно, только если способен разрешить, а раз так, зачем запрещать? Дилемма.       — И спеть тоже. Не всё, конечно. Что-нибудь одно, на пробу.       Стас серьёзно кивнул и заиграл снова. Эдмунд следил, как уверенно танцуют по клавишам пальцы, и старался прогнать непривычное волнение. Оба понимали, о какой пробе зашла речь.

* * *

      Песня «Инкогнито» вплелась в репертуар, как влитая, щеголяя завидным дуэтом и полусерьёзным видеорядом. О том, кто же стал вторым вокалом, разговоров было много, но негатива не было. Стас умел петь не хуже, чем играть. И хотел не меньше.       — Может, заведём свою группу? — ненароком спросил, отпивая что-то ледяное из высокого бокала. Фруктово-химический напиток отдавал солью, апельсином и хулиганствами. Отдохнуть удавалось лишь летом, и то недолго. Гастрольный график многого не позволял.       — А петь мы что будем? — Анатолий взглянул на него с интересом.       — А петь будем песни, — улыбнулся Стас. — Мои.       — Ты и так уже песни поёшь, свои, — отозвался Алик. — Или тебе мало?       — Во-первых, почти не свои, а во-вторых, почти не пою, — Стас отставил бокал, расправляя плечи. — «Пикник» — не моя группа.       Объяснить это друзьям и знакомым удивительно нелегко. Много ли свободы в группе, которой три десятка лет? Конечно, она проглатывала изменения, подчиняя себе пространство и время, но крупинками, и кипятила в себе потом месяцами, как удав. Стас и сам был младше «Пикника», в котором играл, и в целом казался себе… Особенным. Новым. Совсем другим.       — Поедем ко мне, я вам покажу, — улыбнулся он. Братья переглянулись, но возражать не стали. Всё равно расставаться со Стасом не хотелось. Свободным он бывал нечасто, и неизвестно, когда им удастся посидеть втроём. — И инструменты там есть, и мои все за городом.       Серо-голубые сумерки загустевали; щурились цветные огни; мелькали, сливаясь, прутья мостов. Скрипели ножки стульев, принесённых из кухни. Щёлкал выключатель, наполняя мастерскую неожиданно ярким светом. Чужие инструменты были непривычными, и сама мысль о том, что будет дальше — тоже, но все трое делали вид, что ничего особенного не происходит — только улыбались нахально и торжественно. Группа «Инкогнито» родилась не как музыкальный коллектив и не могла им стать.

* * *

      — Толик, ты сейчас сбился, — нахмурился Стас.       — Вот-вот, — серьёзно добавил Алик.       — А ты фальшивил в прошлый раз, — покосился на брата Анатолий.       — Заново!       Хуже редких репетиций только репетиции частые — это группа «Инкогнито» поняла быстро. Или даже не поняла пока. Одно было ясно: репетиции — это тяжело. Где-то чудовищно далеко, за обитыми колючим войлоком стенами щебетали бодрые люди, разливались лужи и правила весна. Им же, как честным благородным музыкантам, собравшимся теперь уж точно играть вживую, полагалось усердно репетировать. Новый барабанщик Саша был настоящим профессионалом, но сработаться с ребятами пока не успел. Мироновы срабатывались всю жизнь, зато не успели пока стать профессионалами. Стас включал в себя двух-трёх музыкантов опционально плюс певца, и им всем нужно было поладить между собой.       Казалось странным, что в свободные выходные они вместо отдыха приходят в студию вчетвером. Но и работой это не было. Терпеливые, но настойчивые придирки Стаса, слишком уж хорошо знающего, как что нужно делать, десятки случайных сбоев и значительных мелочей — жизнь бесшумно звенела, смешивая четверых человек и соединяя в целое. Мозаика вышла интересная.       — Вот, теперь не фальшивим, — бодро заключил Стас, выводя последнюю ноту.       — Мы-то не фальшивим, а ты съехал, — буркнул Анатолий.       — Я просто устал петь одно и то же в пятнадцатый раз. А у нас сегодня не одно, так другое.       — А должно быть «Одно на другое», — отозвался Алик. — Непорядок!       — Тяжело в учении, — улыбнулся Саша. — Не ворчите, скоро по домам пойдём.       — Может, перекусить заодно заедем? — добавил Алик. — Поболтаем спокойно, без инструментов.       Посетителей в кафе было полно, но никто не приметил знаменитого Стаса. Пока Саша объяснял братьям что-то околомузыкальное, но далёкое от «Инкогнито», он прихлёбывал горячий чай и глазел в окно. Пить после долгого пения хотелось ужасно. Ребята выглядели уставшими и голодными, хотя время едва подползло к полудню. Жизнь музыканта куда сложнее, чем кажется, а у них пока и была только запись альбома да репетиции. А потом начнутся концерты, дороги, гостиницы, декорации, постановка звука, света и всего на свете… И не разбегутся они, как мыши, от таких перспектив?       — О чём задумался, Стас? — окликнул Толик. — Лучше супчика съешь, пока не остыл.       Бодрое довольное молчание говорило больше, чем слова. За маленьким столиком четверо друзей возвышались тяжёлыми мраморными колоннами, новейшими небоскрёбами, и изредка сталкивались локтями пересмеиваясь. Нужно было больше хлеба, салфеток и места. Больше еды и сладкого горячего чая, в конце концов.       — А тут мило, — заключил Алик, когда все пообедали и пришли в себя. — Может, в следующий раз опять зайдём?       — Зайдём обязательно. За мой счёт, — улыбнулся Стас.

* * *

      — Все готовы, ничего не забыли? — иронично спросил Эдмунд.       — Да вроде, — ответил Стас. — И никого. Инструменты там уже, и Домбровский подъехал. Он обещал отзвониться, если что-нибудь не найдёт, но у нас пока и забывать-то нечего.       — Волнуешься? Первый концерт, как-никак.       — Да какой первый! — отмахнулся Стас. — Это у Толика с Аликом он первый, а я привык давно.       Серебристый блеск в глазах и непривычная молчаливость выдавали обратное, но спорить Эдмунд не стал. Тревога ни к чему хорошему не приводит. Куда важней мастерство, опыт и вера в себя. Маятник качнулся, разгоняя новую удивительную историю, и ничто уже не могло её остановить. Оставалось вцепиться покрепче.       — Песни-то доделали наконец? — тихо спросил он.       — Партии немного другие, и на репетициях всё отлично, даже совсем свежее. Но доделали… Как их доделаешь?       — Сегодня вечером и доделаешь, — заметил отец.       — В каком смысле? — Стас нахмурился, цепляясь пальцами за кромку стола и уставившись в пол. Присесть за весь день ему так и не удалось, но сегодня Эдмунд жалеть его никак не мог. — Не хватало, только чтобы что-нибудь навернулось.       — У нас что только не наворачивалось, — улыбнулся Эдмунд. — И ничего, как-то обходились. Не думай о плохом. Сегодня ваша группа по-настоящему зазвучит. Осталось сделать самое главное.       — Главное? — удивился Стас. — Всё главное сделано давно! Группа собрана, альбом выпущен, песни гуляют в чартах и играют на радио, интервью даны, диски продаются, даже клип снят!       — Осталось тронуть живых слушателей, — закончил Эдмунд. — Последний штрих! Просто сделайте, чтобы дома без ваших песен казались им чужими, боль отзывалась внутри твоими словами, а каждый концерт стал праздником. И начать лучше прямо с этого.       Стас поднял взгляд: растерянный, но со знакомым задорным вызовом.