Бездомные воспоминания

- Бабушка-бабушка, а почему тот человек такой грязный? – маленькая задорная девочка упрямо тыкала пальцем в спящего на солнце бомжа. - Пойдем, милая, скорее, я тебе по дороге расскажу, - ответила та, опасливо поглядывая в сторону навострившей уши немецкой овчарки под одной рукой бездомного и пыльной пустой бутылки под другой. - Но бабуль, он, по-моему, так хотел спать, что заснул прямо на улице! – хихикнула в ответ девочка, вырвала руку из заботливых старческих пальцев и что есть мочи рванула к необыкновенной находке, пропуская мимо ушей угрожающие крики. - Дяденька, а дяденька… Почему вы тут спите? У вас нет дома? «Дяденька», который на самом деле был гораздо моложе такого звания, разлепил усталые глаза, заплывшие от алкоголя, и удивленно уставился на ангельское создание напротив. - Кэтрин… Ангел… - невнятно прохрипел он и попытался протянуть руку навстречу видению. Поспела запыхавшаяся бабушка, злобно глянула на нерадивого и, разразившись в его сторону незаслуженной бранью, увела девочку прочь. Бездомный уставился стеклянными глазами им вслед, потом поднял взгляд наверх, где светилась на солнце старинная колокольня, и перекрестился. Собака тихо лизнула его в нос, словно пытаясь поддержать, и он в ответ зарылся носом в ее мягкую шерсть, сдерживая нахлынувшие воспоминания. * * * Кажется, ты упала на меня с неба. Ну конечно, свалилась прямо на голову с высокого дуба, на который залезла, чтобы достать яблоко. - Какое еще яблоко, это ведь дуб! - рассмеялся в ответ я, поддерживая тебя на руках и удивляясь небесному цвету твоих глаз. - Самое обыкновенное, - надулась ты, - Кто проверял, что там нет яблок? А если бы я нашла… - ты нелепо улыбнулась, смущаясь своей глупости, а я рассмеялся и сказал, что обязательно найду такой дуб. В тот год мы вместе пошли в первый класс. Держась за руки. Я помню, как остальные ребята смеялись, что я дружу с девчонкой, помню как первый раз подрался и как ты первый раз отвела меня к медсестре. Жаль, что я не помню, сколько еще раз это повторялось. Мы завели личный дневник на двоих. А потом другой, третий… целая коробка. Не было ни единой мысли, ни единого слова, ни единого звука, который мы бы не разделяли вместе. Я знал о тебе все, ты знала обо мне еще больше. Наверное, если бы устраивалась викторина на знание своего лучшего друга, мы бы точно выиграли. Я покупал тебе твой любимый томатный сок, а ты покупала пластыри и бинты, потому что знала, что за каждое посещение кабинета медсестры меня ругали. Я не любил ни первое, ни второе. Помнишь, как ты подкармливала свою собаку колбасой, пока я пробирался ночью в твою комнату? Помнишь, как мы шепотом разговаривали до рассвета? И не важно сколько нам было лет: десять или шестнадцать. Мы стали писать одинаковым подчерком, чтобы делать за друг друга домашнюю работу. Ты стала носить мои майки и кепки, так что нас даже путали. Я не снимал подаренный тобой браслет, сплетенный из кожаных шнурков, потому что верил, что он приносит удачу. Когда ты болела, я прогуливал школу и думал, что умру, наблюдая за тобой из окна; когда болел я, ты спускала все карманные деньги на мое любимое варенье из крыжовника и тайком пробиралась в дом. Но чаще всего мы болели вместе. В средней школе шутки по поводу нашей дружбы закончились, теперь нас считали парочкой. Мы же никогда не были ей. Но я разбивал носы всем твоим поклонникам, а ты не подпускала ко мне ни одну особу в юбке. Твои подруги стали отнимать много нашего общего времени. Мои друзья подкалывали меня на счет нашей невинности. Но мы продолжали вместе выбирать тебе первое нижнее белье и покупать мне вечно пропадающие носки. В четырнадцать лет я избил паренька, который хотел тебя поцеловать, ты кричала и плакала, а я растерялся, впервые видя тебя в таком состоянии. И я поцеловал тебя, не зная других способов искупить вины. Помнишь, что я тогда сказал? - Эй, ну ты чего? Я могу возместить… если хочешь… А после поцелуя ты засмеялась и ответила. - Ты всегда будешь возмещать такого рода ущербы? - До тех пор, пока ты не найдешь яблоко на дубе, – был мой ответ, который, признаться, я давно готовил. В пятнадцать лет, ты сказала, что хочешь, чтобы именно я лишил тебя девственности. Шутки со стороны моих друзей закончились. В шестнадцать ты впервые прочитала «Грозовой перевал» и твердо убедилась, что мы точные копии главных героев. Я впервые испугался, что ты можешь закончить, как Кэтрин. В семнадцать мы пошли, держась за руки, на выпускной. А потом, также держась за руки, оттуда убегали. Мы устроили полный разгром, разнесли весь праздник к чертям, а помнишь из-за чего? Ты пролила какой-то коктейль на платье нашей королевы красоты, а она позвала своих дружков. На самом деле, она просто всегда тебе завидовала, потому что была в меня влюблена, но было уже неважно. Мне пришлось «вынести» трех качков-спортсменов, а тебе пришлось потратить чуть ли не всю ночь, чтобы привести меня в должный вид без посещения больницы. Только благодаря тому, что мы учились вместе каждый день, я смог поступить в университет, в который поступила ты. Уезжая из родного городка, мы с удивлением заметили, что занимались любовью чуть ли не на каждой улице. В тот год умерли мои родители. Ты стала для меня отцом и матерью. Мы купили маленькую квартирку. Наши новые друзья из университета сначала считали нас братом и сестрой, а когда узнали, что это не так, возвели нашу любовь в ранг божественной и великой. Тебя и меня приводили в пример, когда говорили об идеальных отношениях. Они не переставали удивляться, что всю жизнь у нас не было никого, кроме нас двоих. Мы же никогда не любили друг друга. Мы не верили в любовь в жизни. В фильмах, книгах, Хитклифф и Кэтрин, но только не в жизни. Мы просто были друг другом, были единым целым. Знаете, когда одна душа по ошибке попадает в два тела, чтобы ей существовать, необходимо соединить кусочки. Разъединить их после уже невозможно. «Не верить в любовь, но верить в души, верить в судьбу - смешно!» - скажите вы, но как еще объяснить? Любовь не может быть идеальной, только не в нашем мире. А мы даже почти никогда не ссорились, а если ссорились, то только потому что подсознательно понимали, что так надо, иначе мы вне системы. Мы ссорились, чтобы мириться, мирились и выдыхали спокойно. - Вот видишь, мы нормальные! – смеялась ты. - На самом деле, я сразу понял, чего ты хочешь, и просто подыграл! - Да знаю я! Сама ведь разыграла сцену из «Грозового перевала», неужели не узнал? И мы смеялись, как умалишенные. В фильмах отношения между мужчиной и женщиной строятся из чередования черной полосы и белой. Обязательно сцены, где они радостно ходят вместе за руку и целуются, обязательно сцены, где они кричат и плачут, а потом по кругу. Так вот, вся наша жизнь существовала из сплошной белой полосы, и это пугало. Но мы никогда не ждали, что вот-вот все изменится в худшую сторону, мы никогда не готовились. Мы учились, работали, взрослели, мечтали. Мы мечтали, что найдем клад, зарытый хиппи, и отправимся в кругосветное путешествие. Мечтали раздавать на улицах бесплатную клубнику в дождливые дни. Мечтали обустроиться, встать на ноги прочно и, наконец, завести детей. Мечтали найти яблоко на дубе. В двадцать четыре тебе поставили диагноз. Я помню то утро. Ты впервые пошла в церковь, а я, как проклятый, обводил кружочком каждую вторую работу в газете. Нужно было очень много денег. Даже собрав все с твоих обедневших родителей, даже обобрав всех наших друзей, продав все, мы едва ли могли набрать половину. Ты попросила собаку. Мне казалось диким тратить деньги на такие вещи, но на следующий день в нашей семье появился щенок немецкой овчарки. Мы назвали его Снуппи, как в мультике. Мы перестали видеться. Все что я мог себе позволить – это обнять тебя спящую и прижать к себе настолько сильно, насколько это возможно. Ты молилась каждый день. И ты умоляла меня каждый день бросить к чертям все мои работы и быть с тобой. Прожить вместе все без остатка. А я, как дурак, отказывался, обещал спасти тебя. У меня никогда не было силы воли по отношению к себе, я, например, не мог заставить себя учиться. Но если я обещал что-либо тебе, я готов был из кожи вон вылезти, но выполнить обещание. И я это сделал. Сделал практически невозможное, собрал нужную сумму. Пусть я задолжал едва ли не каждому человеку в городе, пусть обобрал твоих родителей до нитки, пусть заложил все, что у нас было и чего не было, но я сделал это. Я помню, как врачи сказали, что слишком поздно. Что если проводить операцию, то ты можешь умереть. Я помню, как посмотрел тебе в глаза, а ты сказала, что все сможешь, все вынесешь. И я опять повел себя, как дурак, я тебе поверил. Я поверил, что тебя не могут забрать, что я не могу остаться один, я поверил твоим глазам, но закрыл свои, чтобы не видеть слезы, спрятанные в глубине. После операции ты пришла в себя лишь раз. - Не смей… - прошептал слабый голос, - не смей уходить за мной… Я хочу жить, хочу видеть мир… я буду видеть его через тебя, ведь мы единое целое… Пообещай мне… И я пообещал. На следующий год многие пытались мне помочь. Но долги были слишком велики, а я слишком слаб. Я не просто потерял себя, я потерял все. У меня остался лишь Снуппи, который, кажется, до сих пор пахнет тобой. Теперь я понимаю, что ты попросила его купить вовсе не для себя. * * * Бездомный с трудом поднялся, держа собаку на руках, и обернулся на колокол, который оповещал город о полудне. Солнце слепило глаза и затуманенный алкоголем рассудок, но на лице промелькнула усмешка. - Ты прости, Кэтрин, что мир, который ты видишь моими глазами столь мерзкий… Но я ведь не нарушил обещание, верно?