Discharge

– Эрнестина, – игриво мурлычет лощёная блондинка, пристроившись на полу у самых её ног. – Мы уже можем удалиться? Вопрос виснет в воздухе, словно едва заметная паутина тёплым осенним днём. Эрнестина, равнодушная брюнетка с бледным лицом туберкулёзного больного, делает очередной глоток виски. Ещё один. И ещё один. Пустой стакан немедленно отправляется на поднос темноглазой официантки, дрейфующей между клиентами массивной баржей. – Эрнестина! – блондинка одёргивает клёш её брюк. Тень улыбки на мраморном лице. Новый стакан с известным пойлом. – Кажется, сегодня ты особенно невыносима, – задумчивый тон золотоволосой предостерегает. – А я сегодня особенно не выношу невыносимых. Провоцирующие речи Элис всегда провальны не менее чем битва при Ватерлоо для Наполеона. Смирившись со своей неудачей в отношении самой мадемуазель каменной глыбой, она вскакивает с места, отряхивает полы дорогого алого платья, надетого на случай соблазнения той, что всё ещё с полнейшим безразличием хлещет алкоголь, подобно забулдыге из богом забытого бара, – и делает резкий, полный решимости и, чёрт его подери (да пошла ты, Эрнестина), отчаяния шаг по направлению к массивным древесным дверям псевдоэлитного салона. Элис всегда уходит с гордо поднятой головой. Ну и что, если держится она на костяке, вот-вот готовому оглушительно рухнуть. Элис делает только шаг (чувствуется властная хватка за локоть), а затем теряет равновесие и снова валится на пол. Валится униженно и недостойно. Рука ноет от внезапного прикосновения. Грубого и совсем нелюбящего рывка к себе. Эрнестина стоит перед ней (наконец-то обратила внимание), но в её взгляде нет ни капли сочувствия. Он не изменится даже если прямо сейчас у всех на глазах бешеная собачья свора разорвёт Элис на неопознаваемые мясистые клочья. Иногда ей кажется, что Эрнестина робот или что-то вроде того. Чёртова социопатка. Зачастую секс между ними больше похож на автоматический процесс, после которого француженка закуривает раз или два, отворачивается к стене и тут же впадает в свой бесцветный сон, пока Элис рассматривает потолок её квартиры, мрачно думая о том, что она вообще в ней забыла. Но иногда секс бывает просто превосходен. В такие удачные ночи Эрнестина затаскивает Элис на кровать, рывками снимает её одежду и не отпускает до самого утра. Американка провалила не менее тысячи попыток участить свидания со столь грандиозным финалом. Но успех предприятия зависит не от того, как одета Элис, не от её манер и темы разговоров, не от изысканно обставленной спальни и новых шёлковых простыней, не от тысячи лиц, увиденных накануне, не от лимонного пирога на десерт и самого дорогого коньяка в мире в качестве подарка за всё хорошее, – даже не от положения планет на небе, диктующих гороскоп миллионам верующим в подобную чепуху. Всё зависит только от того, что взбредёт в голову Эрнестине в конкретный раз. И сегодня ей взбрелось быть холодным куском дерьма. Элис глубоко дышит, неприязненно взирая снизу вверх. Эрнестина садится в кресло и залпом выпивает ещё один полный стакан. Она всё ещё не в настроении издавать хоть какие-либо звуки. Кажется, что в основном она коммуницирует с помощью красноречивых взглядов и не требующих трактовок действий. Вот только будь Эрнестина действительно физически не способной вести беседы, из неё вышел бы предельно жестокий немой. Блондинка встаёт на колени и осторожно поднимается с пола. Она могла бы вылить на эту французскую голову сотни вызывающих монологов о том, что она не ручная тварь её снобистского величества, она могла бы закатить величайшую драматическую сцену, которую бы только мог лицезреть этот так называемый высший свет, но она знает, что все её ораторские способности подействуют на кого угодно, кроме одной невысокой брюнетки уже раскурившей фигурную сигару. Зелёные глаза пробивают своей холодностью насквозь, но взгляд, который до текущего момента был таким беспристрастным и безучастным, теперь издевательски насмешлив. Ставит ли она Элис хоть во что-нибудь? – С меня довольно, – шепчет блондинка, растерянно мотая головой. Она отстраняется от фривольно сидящей девушки и медленно пятится назад, не оставляя шансов для нового перехвата той, к которой явно относятся не более серьёзно, чем к домашнему животному, приобретённого для ребёнка дошкольного возраста. – Постой, – Эрнестина впервые произносит это слово в присутствии Элис. Произносит неожиданно и настолько мягко, насколько вообще может быть мягок голос обладательницы контральто. И Элис замирает на месте. От трёхминутной стопроцентной уверенности в том, что она уже поставила точку в этих странных отношениях (а отношения ли это?), остаётся лишь вялое, затухающее желание опять не бросить всю свою самость прямо к чужим ногам. Элис молчит скорее из интереса к происходящему, а Эрнестина – из-за полного безразличия к нему. Остатки гордости всё ещё заставляют первую хотя бы изображать равную по всем параметрам партнёршу для второй – той, которая уже даже не смотрит на Элис, глядит через девушку, но никак не на неё саму. Американка чувствует себя эфемерным набором мышц и костей, плохой голограммой, которую вот-вот готовы отключить за ненадобностью – она понимает, что все пять минут разыгрываемого спектакля по пьесе их будничных взаимодействий предназначаются вовсе не ей. Впалые скулы Эрнестины розовеют – сказывается количество выпитого. Странное дело: она может пить как беспризорник парижского Клиньянкура, краснеть при этом как самая благородная дева, но пьянеть – никогда. И если бы в эту же минуту ей пришлось уложить кого-нибудь из оружия, требующего полной концентрации для точнейшей наводки на цель, она справилась бы, не потратив ни единой секунды на то, чтобы перевести дух. А после обязательно поглумилась бы над трупом и продолжила отравлять свой закалённый Европой организм в его присутствии. Элис оборачивается к тому, на кого так упрямо (не отводя взгляда и даже не мигая) уставилась Эрнестина. К своей досаде она видит именно того, на чьё имя могла бы раз тысячу сыграть в рулетку и каждый раз выйти победителем. Дилан. Этот новый актёр их труппы одиноко просиживает свой плоский канадский зад на роскошной кожаной софе примерно от получаса, но всё это время он с интересом наблюдает за Эрнестиной. Элис посылает ему раздражённый взгляд, и кудрявый шатен тут же переводит внимание на массивную фарфоровую фигуру, стоящую неподалёку от кресла француженки. Элис думает, что Дилан ещё не развращён влиянием нового общества, но со временем жизнь в этом круге и его превратит в чудовище. Или в мертвеца. За её спиной слышится ядовитый смешок. Эрнестина выпускает дымовые кольца и кривит губы в язвительной ухмылке. В этот промозглый вечер американке уже нечего терять. Точным, рассчитанным движением худой руки Элис подхватывает стакан с бог его знает чем прямо с подноса ничего не заметившей официантки. Так же точно и рассчитано (даже не проверяя содержимое стакана) она вливает мутную жидкость в своё горло. Её ротовая полость, уже лет пять не привыкающая ни к чему крепче вина и ликёра, сразу же отзывается на спиртуозный аромат джина обжигающей отдачей, но блондинка терпит последствия алкогольного героизма так, словно от этого ещё что-то зависит. – Мы уходим, – решительно заявляет она, судорожно выдыхая пары спирта. Теперь Элис не собирается ни спрашивать разрешения, ни даже ждать реакции на предыдущую реплику, и Эрнестина это знает. Твёрдым шагом она приближается к девушке и буквально выдёргивает её из кресла за руку. – Мы уходим, – снова повторяет она для ясности, для прощания, для Дилана, для брата Эрнестины, только заявившегося в зал в компании трёх полуголых девиц, для всех тех, кто ещё не понял её намерений, для самой Эрнестины. – Отзывай водителя. Эрнестина покорно проходит к выходу из салона (хотя, скорее, как всегда равнодушно), ведомая ослепительной блондинкой, впервые выводящую её в качестве своей собственной добычи. Вряд ли она слишком удивлена поведением последней. Эрнестина играет с каждым доступным ей игроком, и любой ответный поступок Элис едва ли будет расцениваться чем-то большим, чем банальная реакция исследователя на активного подопытного. Но и Элис иногда плевать на то, что думают другие. Осенняя ночь приветствует этих двоих совершенно пустынными авеню, и неожиданно пойманный кэб явно олицетворяет ещё часов 10 сопутствующее везение. Элис всегда идёт ва-банк. Ну и что, если ей уже давно нечего ставить в подобных играх.