What goes around comes around

      Бар, алкоголь и сердце вдребезги – идеальный сценарий к вечеру пятницы.       Я вижу тебя за столиком в углу. Ты надираешься в унизительном одиночестве и выглядишь откровенно дерьмово. Я не могу пройти мимо, ведь мы не виделись пару месяцев, и я все-таки когда-то тебя любил. Как думаешь, этого достаточно, чтобы подойти к тебе снова?       Тебя ни капли не удивляет мое появление, будто ты ожидал чего-то подобного от этой знатной суки судьбы. Я присаживаюсь напротив, но мы не смотрим друг на друга, обмениваясь стандартным набором фраз и бесполезных слов. Из их потока я вылавливаю одно, и все становится ясно как день:       - Мин…       О, Ким Минсок. Он был всем, чего ты желал. Ты обожал его настолько, что когда я сцеловывал капли текилы с твоих пьяных губ, они шептали не мое имя. И я кусал их, кусал до крови, чтобы ты прекратил. Чтобы тебе было так же больно, как и мне. Но ты лишь обижался за алые пятна на серебряной рубашке – той, что подарил Минсок. Ты как всегда ни черта не понял.       Мин. Ха. Я портил ваши с ним отношения как мог. Я целовал тебя намеренно грязно в его присутствии, о котором ты даже не догадывался. Он отворачивался с отвращением, но не успевал увидеть, как ты яростно отпихивался всякий раз, когда я пытался тебя целовать. А на следующий день ты орал сука, ненавижу, но я никогда не чувствовал себя виноватым.       - Я не знаю, это просто какое-то безумие.       Ты хватаешься за голову, и я просто не могу не улыбаться. Не то что бы мне нравилось смотреть, как ты мучаешься: мне просто приятно осознавать, что твои кости ломит от боли и бессилия, как и мои, когда я сходил по тебе с ума. Я редкостная сволочь, мы оба это знаем.       - Нормально, что мы говорим об этом?       Я усмехаюсь.       - Нормально, что ты ноешь как девчонка, или нормально, что ты рассказываешь о своей несчастной любви человеку, который тебя любил?       Любил. Ты цепляешься за это слово, и оно тебя не радует. На секунду ты выглядишь задетым, ведь ты не привык к прошедшему времени, и я улыбаюсь уголками губ самому себе за то, что тебе не все равно.       - Ты знаешь, о чем я, - отводишь взгляд, потому что совесть наконец просыпается в твое хилом тельце. Это забавно, ведь эта сука так и не объявилась, пока ты с предельной ясностью чеканил Я никогда тебя не полюблю, глядя мне прямо в глаза. Но сейчас ты вроде бы неплохо представляешь, что я чувствовал тогда и что я чувствую каждую минуту с первого дня нашего знакомства, и тебе стыдно мучить меня снова.       - Не переживай, я больше не сохну по тебе.       Я улыбаюсь так, чтобы тебя тошнило. Тошнило так, как тошнило меня, когда я видел тебя, целующего своего Минсока со всей страстью, которая никогда не досталась бы мне.       А ты так и не научился отличать ложь от правды.       - С ним я схожу с ума, но без него еще хуже, - единственное объяснение, которое ты даешь, и тебя трясет, как наркомана, когда ты допиваешь свой стакан и тянешься за бутылкой снова. Янтарный яд, плещущийся на ее дне, определенно твой лучший друг на этот вечер.       А ведь я знал это с самого начала. Знал, что Минсок станет самой страшной пыткой в твоей жизни. Но когда я говорил, ты был слишком занят: пожирал глазами свое сокровище, не оставляя ни крошки. Восхитительные раскосые глаза, опасно сверкающие в приглушенном свете бара, насмешливый взгляд (уверен, что справишься со мной?) и кричаще-рыжие волосы. Наверное, если бы ты не занимал все место в моей жизни, я бы тоже захотел приручить этого лиса, и мне наверняка бы это удалось. Но вот тебе он не по зубам. Этот парень – головоломка, с которыми у тебя туговато.       А знаешь, кто собирает Кубик Рубика за считанные секунды? Лу Хань. Тот самый Лу Хань, с которым Минсок встречался до тебя. Эти двое подходят друг другу как ром с колой, и Хань, пожалуй, единственный человек, которому хоть изредка подчиняются тараканы в голове Мина. Но тебе с ними не управиться. Ты маленький, колючий, но очень ранимый ребенок, которому самому нужна забота. И я мог дать тебе ее. Я предлагал тебе всего себя, и нет, тебе не было мало – тебе было не нужно. А теперь ты получил, что хотел. Как, нравится?       Кстати, о Хане. Ты знаешь, где сейчас Минсок? С кем сейчас Минсок? А может ты здесь, потому что действительно знаешь? Но я не настолько жесток, чтобы задавать эти вопросы вслух. Я ведь все-таки когда-то тебя любил.       Усталый вокалист позади нас тянет свое неизбежное цикличное What goes around, goes around, goes around comes all the way back around, и это настолько похоже на саундтрек к нашей истории, что я смеюсь в голос, запрокинув голову. Ты принимаешь мой истеричный смех на свой счет и, должно быть, решаешь, что заслужил это. И, знаешь, я не собираюсь тебя переубеждать. I heard you found out That he's doing to you What you did to me Ain't that the way it goes       Я мог бы тебя утешить. Обнять, усадить на колени такого хрупкого тебя и убаюкивать до тех пор, пока ты не уснешь у меня на руках. Ведь я все-таки когда-то тебя любил. Верно? Но ты так не любишь моих прикосновений: они раздражают тебя как грязь под ногами в дождливый осенний день. Ты так не любишь, когда я люблю тебя. И в этот раз я не хочу идти против твоей воли.       - У тебя кто-то появился? – Говоришь ты в стакан, но мне слышится надежда в твоем голосе.       Тебе не важно, был ли у меня секс, и ты не предложишь быть вместе. Тебе просто хочется знать, что мне так же хреново, что я не обрел счастье где-то там, без тебя, пока ты проводишь вечера в одиночестве, и твоя любовь разъедает тебя изнутри.       Мне хочется соврать, но я мотаю головой, и тебе становится чуточку легче.       Я так изголодался по твоим невозможным глазам, по точеным скулам и даже по этим нелепым бровям, но особенно по твоей улыбке, ласковой или ослепительной, но всегда на сто процентов искренней. Не уверен, что ты все еще способен на такую. Я не могу оторвать от тебя взгляд, утоляя свой голод за те два паршивых месяца и за всю паршивую жизнь вперед. Ведь я, черт возьми, тебя любил.       Ты утопаешь в своей толстовке, сжимаешься, чтобы исчезнуть совсем, чтобы не чувствовать ничего, но, поверь моему опыту, это не работает. Тебе неуютно под моим пристальным взглядом, а я разглядываю твои дрожащие пальцы, твою тонкую шею, и мне гадко оттого, что тебя касается кто-то другой, что ты хочешь этих прикосновений. Меня воротит оттого, что ты простишь ему абсолютно все, что будешь бесконечно предан, даже если он собственными руками вырвет сердце из твоей груди.       Ты виновато смотришь в свой стакан, будто читая мои мысли. Ты и сам прекрасно знаешь, насколько жалок, и эта правда неудобна, как ботинки 35 размера, но ты день за днем влезаешь в них снова и снова, сквозь боль, сквозь слезы, несмотря на содранную в кровь кожу. Ты жертвуешь собой ради своей любви. Твоя любовь не делает для тебя ничего.       Мне хочется ударить тебя так, чтобы кровь разнообразила эту болезненную бледность на твоем лице. Чтобы увидеть в твоих глазах злость, ненависть – что угодно кроме этой безропотной рабской покорности своей судьбе. Но Минсок бьет куда сильнее, даже не касаясь. Надеюсь, когда-нибудь тебя отрезвит его очередной удар.       Мы молчим, и я выдыхаю на тебя клубы сигаретного дыма, как противная гусеница из «Алисы в стране чудес» 51-ого года, и ты терпишь даже это. Я уже не верю, что смогу выбраться из кокона своей одержимости, а ты, догнав своего Белого Кролика по имени Минсок, понимаешь, что он приносит тебе одни только беды. Но жизнь вроде обещает счастливый конец: я обрету крылья, а ты очнешься от всего этого, как от ночного кошмара. Но крылья не заменят мне воздух, которым был ты. А моя Алиса еще долго с болью в сердце будет вспоминать о Белом Кролике, но не о гусенице: в твоей сказке я всегда был второстепенным персонажем. Да никому и в голову не придет шипперить Алису с гусеницей, правда?       Так и кто из нас будет счастлив? Tell me is this fair?       - Что, даже не позлорадствуешь? – Хмыкаешь пьяно, все еще не глядя в глаза, и с грохотом ставишь вновь опустевший стакан. – Давай, ты заслужил. Скажи, что с тобой было бы лучше, спокойнее, счастливее.       - Со мной ты был бы счастливее.       Усмехаешься, мотаешь головой. Ты мне не веришь. Снова. Именно поэтому мы сидим здесь, и ты снова жалуешься на свою жизнь. Снова размазываешь свои сопли о мой платок. Снова ищешь причины быть несчастным, когда тот, кто нужен для счастья, сидит рядом. Но ты мне не веришь. Никогда. И это главная причина наших с тобой мук.       Я отвечаю серьезно, когда ты наконец поднимаешь на меня свои измученные глаза:       - Со мной ты был бы любимым.       Нокаут. Крики, аплодисменты, и моя рука взметается вверх. Тебе нечего ответить, и ты кажешься таким разбитым, хлопаешь глазами так беспомощно, что, признаться честно, ненужное тебе сердце сжимается у меня в груди. Ты выпадаешь из реальности, и я вижу картинки, которые проносятся в твоей голове. Мы – счастливые и сумасшедше влюбленные. Я почти слышу, как крошится твоя непреклонность, чувствую, как что-то переворачивается в тебе. And now you want somebody To cure the lonely nights You wish you had somebody That could come and make it right       Я никогда не умел себе отказывать лишь в одном: впиваться в твои губы под стоны протеста, с силой вдавливать в стену все твое тело, блокируя руки, сжимая их до боли в костях, до тех пор, пока ты сам не начнешь отвечать грубо, будто в отместку, а потом вырываться и бить меня что есть силы.       Ты бьешь больно – кулаками, словами. Никогда не забуду твои девчачьи пощечины: ты бил с чувством, наотмашь, а я целовал твои ладони с трепетом, с обожанием, и это бесило тебя еще больше, заставляя бить еще сильнее. Я продолжал унижаться, целуя руки, которые душат мою любовь, которые душат и меня вместе с ней… Ты ненавидел меня за ту покорность, за то, что я любил тебя так отчаянно нежно. Я ненавижу себя до сих пор.       Ненавижу себя за слабость к тебе. Ты единственный умеешь развинчивать все болтики, что я так старательно затягиваю. И ты сделал это снова – именно поэтому я бездумно перегибаюсь через стол, чтобы поцеловать тебя.       В этот раз я не хочу применять силу. В этот раз я касаюсь твоих губ так легко, так нежно, как ты этого заслуживаешь. Я целую тебя так трепетно, как должен был делать это всегда. Я хочу не причинить боль, а забрать ее. Господи, как я этого хочу…       Ты плачешь мне в губы не надо, пожалуйста, но отбиваешься слишком слабо, чтобы я поверил. Ты просто боишься растаять в моих руках, боишься поддаться своим сомнениям. Но ты не можешь не плавиться под моими ласковыми прикосновениями, и тебя впервые не бьют током мои ладони на твоей оголенной коже. Ты сдаешься и целуешь в ответ, цепляясь за мои плечи.       Мое сердце не бьется, боясь разрушить момент.       Ты вряд ли хочешь меня так же сильно, как я тебя. Возможно, ты просто мстишь, и я знаю, кому, но не понимаю, зачем. Минсок не оценит – он вышвырнет за дверь как вшивую шавку. Ты должен знать это не хуже меня. Но сейчас ты льнешь ко мне так осознанно, с таким желанием, что впервые за долгое время я позволяю себе то, о чем мечтал годами.       И, черт возьми, я не помню, как мы добираемся до дома, как поднимаемся на мой двадцать первый этаж, потому что все это время я занят поцелуями. Твоими поцелуями. И стонами. О боже, как же ты стонешь…       Тебя будят не мои губы, изучающие твою спину, а чувство вины, скребущееся в сердце своими уродливыми коготками. Тебе невыносимо мое обжигающее дыхание на твоей коже, тебе тошно находится в этой постели, на этих простынях, впитавших запах наших тел, и ты делаешь все, чтобы не встречаться со мной взглядом. Ты хватаешь свой смартфон, как спасательный круг, но экран светит равнодушно: ни звонков, ни сообщений. У тебя глаза человека, горящего заживо, и тут все ясно без слов. Минсок тебя не ищет. Ему все равно.       Стискиваешь челюсть, стараясь не завыть, загнанный в клетку самим собою. Ненужный тому, кто необходим как воздух. Нужный тому, кто невыносим тебе.       Смотришь с ненавистью, будто я заманивал тебя в свои сети, как паук. Но ты был первым, кто потянулся к пряжке моего ремня прошлой ночью, и мне кажется, что все более чем честно.       Думаешь, мне плевать, и я мечтаю о том, чтобы однажды ты оказался прав. Is this the way it's really going down? Is this how we say goodbye?       Я присаживаюсь на подоконник, чтобы реже попадаться тебе на глаза. Закуриваю, глядя в окно, потому что мне не надо смотреть, чтобы видеть, как ты нервно пытаешься заскочить в джинсы, не попадая в штанину, как бросаешь гневные взгляды в мою сторону, как носишься по комнате в поисках толстовки, ведь тебе хочется как можно скорее покинуть это место навсегда. И мне нетяжело представить, что творится в твоей голове, когда ты вырываешь у меня из рук сигарету и, затянувшись неумело, кашляешь надрывно, сгибаясь пополам. Я тушу ее прямо о подоконник и ловлю твои губы своими в последний раз. Оборванный поцелуй со вкусом никотина – это все, что ты оставляешь мне на прощание.       Завтра молодой парень бросится под поезд, и я надеюсь, это не ты.       Ты больше никогда не появишься в моей жизни. И, наверное, это правильно, хоть я и любил тебя. Всегда.