Escape from the darkness

Where are you now? Are you lost? Will I find you again? (c) Red

Оставались считанные минуты до того момента, когда мрак поглотит всё вокруг. Сейчас он пока ещё держится неподалёку, не решается накинуться на меня и стиснуть ледяными когтями страха шею. Но скоро это прекратится. Свет меркнет, он исходит от меня, но он удаляется. Я тяну к нему руки, пытаюсь схватить, не дать ему ускользнуть. Он так нужен мне здесь, иначе я потеряюсь окончательно. Страх всё ближе, он уже сел на плечи, обхватил голову железными клешнями; он стискивает её, сжимает всё крепче. Я уже почти в панике. Свет почти гаснет. Нет, не уходи! Останься здесь... «Симон? Симон!» Где я? Я ничего не понимаю и не могу понять, голова болит настолько сильно, что вены пульсируют и сердцебиение слышно даже в ушах. Мне кажется, что она вот-вот лопнет. Я могу открыть глаза? Мне кажется, нет... Место происшествия огорожено жёлто-чёрными полицейскими лентами; на улице ночь, поздно, но вокруг толпа людей и автомобилей. Чуть в стороне стоит карета скорой помощи, врачи суетятся над чьим-то телом, машину с помятым капотом оттаскивают тягачом от стены. Кто-то кричит. Или это не здесь? Скорая забирает пострадавшего или то, что от него осталось. Она уезжает, увозя тело, почти ставшее трупом. Представление окончено. Все расходятся. Свет гаснет. Света больше нет. Нет, здесь не может быть так темно! Фонарик телефона не будет работать вечно. Батарея когда-нибудь сядет. Скоро сядет. И тогда голодный мрак, истекающий слюнями предвкушения, набросится на меня. Защищаться нечем, нечем заслониться от этой пелены. Может, мне пора сдаться? Пора перестать бороться и оставить попытки выбраться? Ведь я просто бреду домой, зачем я иду туда? Скоро наступит тьма... Телефон в моей руке завибрировал, зазвонил. От неожиданности я вздрогнул и поднёс его к уху. Он снова зазвонил. Чёрт, я же забыл нажать клавишу приёма. В трубке слышались дикие помехи, шебуршание, шум; я с трудом различил, кто звонит мне: — Симон... где... Пож... Дальше была такая невыносимая полоса помех, что я резко отдёрнул мобильник от уха, иначе ручаюсь, у меня бы кровь из ушей полилась. Но в самом конце всё стихло, и я совершенно ясно, будто она стояла рядом со мной, услышал голос Софи: — Симон... Пожалуйста, не молчи в ответ. В горле пересохло, и я замираю не в силах даже пошевелиться. Как. Это. Чёрт-его-побери. Может. Быть? Она ведь... умерла? Покончила с собой? Была ли это она? О Боже, что же со мной происходит? «Симон, где ты? Уже начинает темнеть, а тебя всё ещё нет дома. Позвони мне, я волнуюсь». «Симон, уже стемнело. Поздно. Милый, позвони мне как можно скорее. Мама». «Симон. Прошу, ответь. Почему ты не берёшь трубку? Нам нужно поговорить. Не игнорируй меня. Прости. Только не сделай ничего с собой. Дождись меня. Софи». Едва я успеваю дочитать последнее слово в сообщении, как телефон мгновенно гаснет у меня в руке. Наступает темнота. Мрак наконец-то ничего не сдерживает, и он с радостью набрасывается на меня. Он хочет разделать меня, видит во мне жертву. Но мне нельзя сдаваться. Где ты сейчас, Софи? Где ты потерялась в этом странном и неправильном мире? Я найду тебя! Софи... Я до сих пор не могу понять, почему. Я пытаюсь осознать, принять твой поступок. Мы разговаривали с тобой, с тобой ли? Я так запутался во всём происходящем, что не понимаю, реальность ли это. Но я борюсь. Пока борюсь. Даже во мраке. На Стокгольм медленно опускался вечер, улицы потухали, зажигались фонари. Мрак начинал подниматься от земли. Люди спешили по домам, пытаясь укрыться от него. Они все двигались плотным потоком в одну сторону, а девушка, одетая в нейлоновое пальто, сунув руки в карманы, пыталась пробиться вперёд, идти против течения. Встречные то и дело толкали её в плечо, но она не сдавалась. Наконец девушка свернула в не слишком приметную мощёную улочку, где остановилась перед зданием больницы и окинула взглядом освещённые мягким электрическим светом окна палат. — До конца рабочего дня осталось немного, у вас есть пятнадцать минут. Девушка кивнула, стискивая в руках пальто. Вскоре она уже шла по коридору, накинув на себя белый халат и сжимая в руках рамку для фотографий. Она нерешительно приостановилась у поворота и медленно пошла, быстро скользя взглядом по номерам палат и постепенно прибавляя шаг. Скоро она уже шла очень быстро, замедляясь только для того, чтобы проверить цифры. Наконец нужное число было найдено. Девушка остановилась перед дверью, которая была ей нужна. Она дотронулась до дверной ручки, обхватила её непослушными пальцами, повернула. Свет в палате был приглушён, она вошла и остановилась около кровати, всё так же держа в руках рамку с фотографией. Она прижала её к груди, смотря глазами, полными слёз, на парня, лежащего перед ней. Он был неподвижен, бледен, под глазами тёмные круги, перебинтованные руки со следами уколов и от иглы капельницы на них. — Мне так жаль, Симон... — прошептала она. — Я так бы хотела всё исправить, чтобы всё было по-другому. Если бы я знала о том, что могло бы произойти... Хотя... откуда бы я могла знать, Симон, ну скажи, откуда? Мы никогда не знаем того, что может произойти с нами завтра. Только полгода назад, месяц, неделю с тобой всё в порядке, а уже через пять минут случается это. Бывает, что нам угрожают, что кошмары снятся по ночам. Наши мысли могут нарисовать нам такие ужасы, что невольно удивляешься. Но мы не придаём этому особого значения. А знаешь, когда придаём? Когда вдруг понимаем, что теряем. И тогда мы суетимся, не зная, что делать, путаемся, умоляем, торгуемся... Но жить-то приходится с тем, что есть. Ты либо борешься и убеждаешь, доходя до того сумасшествия, где всё хорошо, либо сдаёшься и принимаешь всё как есть. Я принимаю всё как есть. Я принимаю тебя таким, какой ты есть. Софи присела на кровать и осторожно коснулась его руки. — Мне так жаль, Симон... Что с этим человеком? Что с ним произошло? Мне нужно помочь ему, нужно что-то сделать, иначе он умрёт. Он вряд ли сам... Когда это? Нет, это не со мной! Я не хочу у-ми-рать! Я вздрагиваю и просыпаюсь. Когда я успел заснуть? Я не помню. Чёрт! Действительно не помню. Я ведь вроде шёл... куда-то шёл по этим запутанным улицам или... Нет, я до сих пор в метро и вокруг вроде бы ничего не изменилось. Мне нужно идти дальше. Для начала нужно вернуться домой. Софи должна быть где-то рядом, где-то там, да и у меня больше нет целей. Лишь домой. Мама там, и я должен защитить их от монстров. — Возможно ли вообще такое, чтобы он вышел из комы? — Если такое произойдёт — то будет чудом. Не помню подобных случаев в моей практике. Он уже несколько дней на грани жизни и смерти. — Похоже на летаргический сон... — Но это не он. «Симон. С каждым днём ты всё дальше от меня. Я чувствую это. Ты здесь, на расстоянии вытянутой руки, но это только твоё тело, безжизненное и... покинутое. Тобой. Ты не здесь, Симон, я всё зову тебя, а дозваться не могу. Мне становится страшно, мне кажется, ты уходишь всё дальше, обрываешь все нити. Ты будто бежишь от меня. От нас всех. Остановись! Слышишь меня? Ты можешь повернуть назад? Можешь вернуться? Я верю в тебя. Верю». Меня по-прежнему не оставляет чувство, что я направляюсь не туда. Я принял решение, но что-то внутри не даёт до конца следовать моему плану. Есть некий зов, которому я с трудом могу противиться. Может, стоит последовать ему? Фонарик телефона сдох окончательно, на улице немного светлее, чем в помещениях, еле теплятся фонари. Я возвращаюсь прежним путём. Мой путь пролегает рядом с парком, по той самой улице, где лже-Софи покончила с собой. Теперь посередине, снеся остановку, стоит автобус, и я не могу пройти на ту самую часть. То, что находится там сейчас, остаётся для меня неизвестным. Куда же дальше? «Симон! У тебя с каждым днём всё меньше времени, знаешь ли ты об этом? Есть ещё шанс вернуться. Ты должен торопиться!» Теперь на тумбочке рядом с кроватью всегда стоит фотокарточка в рамке. На ней они вдвоём, такие, казалось бы, счастливые. Или улыбаются так, что не кажутся фальшивками. Каждый хотел видеть лишь то, что желал. И иногда действительно видел. А ад у каждого свой. «Симон, пожалуйста, у тебя осталось так мало времени. Прошу, поспеши!» Страх сковывает всё моё тело, он охватывает его, будто паутина. Мне хочется распрямиться, стряхнуть его с себя, но вместо этого я лишь сильнее съёживаюсь, пытаясь оградиться. Плевать, что в руках оружие, я не способен сейчас даже применить его. Всё кажется, я куда-то не успеваю. Что времени слишком, слишком мало, чтобы успеть. Уже несколько километров тёмных узких улиц за плечами. Я сбился с пути и пытаюсь отыскать свой собственный. Ведёшь ли ты меня? Или мне самому придётся прокладывать дорогу? Вокруг мрак и тишина, монстров не слышно. Эти уродцы по-прежнему здесь, несомненно. Их невозможно убить всех. Они преследуют меня, идут по моим следам. Словно когда я убиваю, их становится только больше. Они становится всё агрессивнее, будто изо всех сил стараются не допустить моего приближения. Моя интуиция дошла до такого состояния, что я уже заранее знаю, что делать. Нет, не знаю, но делаю. Моё тело знает, оно бежит, что-то делает, в кого-то стреляет. Кто-то вершит это всё за меня. Где-то в глубине города находится «особое место», маяк. Но у меня больше нет с собой света. Я не несу его во тьме. Здесь нет лучей, проглядывающих сквозь мрак и зовущих к спасению, лишь тусклые фонари, в которых перегорают лампочки. В тёмных переулках я вытягиваю руки вперёд и хватаюсь за шершавые стены ладонями, чтобы понять, куда иду, есть ли здесь поворот. Есть ли здесь выход? В темноте мысли приходят настойчивее, и их больше, их нельзя отогнать. Сколько ни думаю, не могу до конца понять происходящего. Всё вокруг настолько реально: город, мрак, безысходность, боль, надежда... Это не может быть просто сном — иначе достаточно было бы и небольшой раны, чтобы проснуться. Но этот кошмар не спешит заканчиваться. Я иду в моё «особое место». Что это значит? Что ждёт меня там? Я уже давно не получал сообщений от Софи, да и некуда — батарейка телефона давно села. Ты сейчас там? Ждёшь ли ты меня? Будешь ли ты ждать меня? Я словно в другом мире, отделяющем нас друг от друга. Да, я уже почти забыл всю горечь и обиду нашей последней встречи. Ты же знаешь, что на самом деле невозможно сердиться на человека, которого... любишь? Я просто не могу желать тебе зла, мне становится не по себе от одной только мысли, что что-то из моих действий или слов может причинить тебе боль или обиду. Прости меня за всё заранее. За всё, что я могу сделать. Я постараюсь больше не... Я просто постараюсь. Странно или удивительно — но зов приводит меня к дверям заброшенной больницы. Двери, конечно, не открыть просто так, но мне уже не помешать. Я просто выломал окно и забрался внутрь, на последнем этапе пути силы начали браться практически ниоткуда. Мой дух не сломлен. Было тяжело опомниться после произошедшего на крыше, это так. Но после того, как я вновь получил сообщение от Софи, мне стало легче, появилась уверенность, и вера в то, что всё снова может быть хорошо, стала крепче. Я не знаю, где ты, и почему это происходит, но оставайся там и дождись меня — хорошо? Отчего-то становится легче идти, и даже неработающий лифт не мешает мне быстро добраться до четвёртого этажа. Палат много, и все мертвы, кроме одной, из-под её двери струится свет. Неужели туда? Но зачем? Что я рассчитываю найти в этом проклятом месте? Зачем я пришёл сюда? Я медленно иду вперёд, не отрывая глаз от полоски света под дверью. Она была мягкой, живой, электрической и похожей на свет, идущий от камина, который дарит тепло и к которому хочется вытянуть руки, чтобы пощупать огонь. По своему опыту, я предположил, что дверь будет заперта, но она легко поддалась, и я, зажмурившись, остановился на пороге. Хочется ли мне остаться здесь? В этом кошмарном мире, не поддающемся логике, где есть успокоительный мрак, где можно спрятать душевные раны? Разве это не заманчиво? Чёрт, что такое я вообще думаю? Нет! Я хочу вернуться к свету, хочу вновь открыть глаза и увидеть не пустоту наверху, а настоящее голубое или звёздное небо, хочу видеть множество людей вокруг, хотя им всем и наплевать на меня. Я не знаю, где я, но этот мир мёртв, как и всё, что у меня внутри. Мне нужно вернуться к жизни. Через свет, через очищение. Когда я сделал шаг внутрь, то автоматически открыл глаза. Я стоял в небольшой палате, освещённой слабым светом ламп под потолком и лучами заходящего солнца, проникающими сквозь окно. Но даже не это так шокировало меня, а то, что я увидел перед собой. Посередине, у дальней стены, стоит кровать, на которой лежит человек. Он бледен, худ, измождён, его руки посинели от множества уколов, а из вены торчит трубка от капельницы. Он то ли спит, то ли находится без сознания, но даже не это самое страшное. Это я. Я лежу в кровати с наихудшим болезненным видом, с капельницей, торчащей из руки, а рядом, спиной ко входу, сидит девушка. Она оперлась ладонью на одеяло и будто внимательно разглядывает меня. Но её я узнаю даже со спины. Это Софи. Мой оклик невольно вырывается вслух, но она даже не оборачивается. Она не... слышит меня. Кажется, я всего лишь бесплотный дух, непонятно каким ветром занесённый в чужой мир. Что... что здесь происходит? Медленно в мой мозг начинает закрадываться осознание, но всё так невероятно и страшно, что я не хочу его знать. Нет. Этого нет. Я просто... Просто сошёл с ума. Хочется ли мне вернуться назад? Я по-прежнему стою в палате и смотрю на своё тело сверху вниз. Это очень странно — видеть себя где-то рядом, перед собой. У меня странное выражение лица, словно застывшее. Интересно, хоронить меня будут тоже с таким выражением лица? Или оно примет другую форму после смерти? Разве я ещё не умер? Он ведь даже не дышит. А я здесь. И я живой. Никогда не думал, что я выгляжу настолько беззащитным со стороны. Мне нужно вернуться. Вопрос довольно глупый, на самом деле. Какой идиот откажется от того, чтобы возвратиться к жизни и продолжать наслаждаться ею? Разве может быть что-то хуже того ада, в котором я находился так недавно? Но только... Как мне вернуться? — Это настоящее медицинское чудо, знаете ли, — вновь говорит один врач другому. — Он так долго находился в подвешенном состоянии, что мозг совершенно точно должен был атрофироваться. Как такое возможно? — Медицина в наши времена способна на всё, так что не стоит удивляться, мой дорогой друг. — Но я никогда не видел подобных случаев ни в моей практике, ни в нашей стране, ни... я даже не знаю! — Чудеса случаются, мой друг, ещё случаются... Всё в этой жизни зависит от нас самих. Стоит приложить усилия — я не говорю, что всё будет так легко — и вы получите всё, что хотите. Но берегитесь, желания имеют гадкое свойство сбываться. Я страдал от одиночества. Когда все вокруг проходят мимо тебя, когда они даже не смотрят на тебя, или смотрят, но как на пустое место. Ты ничего ни для кого не значишь. Я хотел, чтобы все обращали на меня внимание, чтобы смотрели на меня каждый раз, когда я появляюсь на улице. Чтобы я был особенным. Что ж. Теперь это так. Но теперь я ненавижу это своё желание. Я хочу вновь вернуться к старому образу жизни, я отдал бы многое за эту возможность. Будьте осторожны со своими желаниями. Они всегда сбываются именно так, как того хотите вы. Весенний ветреный день, солнце светит ещё тускло, но уже способно нагревать воздух до определённой степени. На берегу реки — из-за ветра — всё-таки прохладно, холод идёт от воды. Девушка в шерстяном пальто катила по дорожке, идущей вдоль набережной, инвалидную коляску. Приостановив её, она поправила на парне, сидящем в ней, шарф. — Ты опять не надел шапку, — мягко укорила она его, стараясь выглядеть как можно строже. — Мне не холодно, Софи, не беспокойся, — отозвался парень. Всё его внимание поглощала вручную прошитая рукопись, лежащая у него на коленях. Она вся состояла в основном из тетрадных листов, почти все разного размера и формы, одни в клетку, другие в линейку, третьи вообще не размечены. — Я не хочу, чтобы ты простыл. Ты же лучше меня знаешь, как сам же и ненавидишь больницы. Симон предпочёл промолчать, его руки всё ещё лежали на самодельной картонной обложке рукописи. — Хочешь перекусить? — предложила Софи. — Здесь недалеко продают горячие бутерброды, — она была довольно проницательной, чтобы видеть, что ему хочется немного побыть в одиночестве. Дождавшись, пока он кивнёт, она удалилась в сторону аллеи, иногда посматривая через плечо. Симон взял рукопись в руки и открыл её на первой странице. Он провёл пальцами по написанному фиолетовыми чернилами небольшому вступлению, перевернул лист и наткнулся взглядом на пролог. Он совсем не хотел перечитывать это и вновь думать о произошедшем. Психотерапевт сказал, что нужно подробно воскресить в памяти всё это. Чтобы ещё раз пережить, проанализировать и записать все чувства, чтобы они больше не мучили. Но откуда этот идиот мог знать, как возвращаются каждую ночь те самые кошмары? Кто готов добровольно прожить заново те моменты, которые сломали ему жизнь? Почему вы заставляете меня вспоминать то, что я хочу забыть? Зачем принуждаете с каждым разом вновь и вновь осознавать мою беспомощность перед судьбой? Разве можно вынести столько ненависти? Симон захлопнул рукопись, а потом достал из кармана зажигалку. Он держал книгу на вытянутой руке, а второй поджёг уголок и кинул её перед собой на асфальт. Огонь разгорелся быстро и уже через несколько минут сожрал все листы, оставляя после них почерневшие останки. Именно так нужно прощаться с прошлой жизнью. А когда огонь гаснет, вновь наступает мрак. Он голоден, и он жаждет растерзать меня. Защиты нет. Света тоже. Я один в темноте, и я бреду на ощупь. Где мне найти выход? Куда я иду? Я один. Во мраке. Но я всё ещё жив. Здесь есть кто-нибудь ещё? Пожалуйста...