Страхи Жукова

Дверь распахнулась от сильного удара. В комнату ввалился Есенин. - Где ты был? Почему не позвонил, не предупредил? - Я что, отчитываться перед тобой должен? – лениво протянул Лирик. – Наполеон пригласил к себе. Там еще были Дюма, Гексли, Габен, Джек… - Наполеон? – Жуков почувствовал, как в нем шевелится что-то, очень похожее на ревность. - Он здорово все организовал, у тебя бы так никогда не получилось. Он вообще классный. Он и рассмешить умеет не хуже Гюго, и харизматичный как Дон Кихот, и романтичный… - А почему от тебя сигаретами пахнет? Ты же мне обещал бросить курить. - Это сигареты Наполеона. Есенин капризно произнес: - Ты мне все запрещаешь. С тобой живу, как будто не с лучшим другом, а в казарме. И беспощадно добавил: - Планы, распорядок, режим… Как у Штирлица. Он нагло врал, потому что Жуков вовсе не стремился так же строго соблюдать режим, как есенинский конфликтер. Но прежде, чем Жуков успел возразить, Есенин сказал: - Говорил, что у нас будет равноправие и взаимная поддержка, а сам только и делаешь, что командуешь мной. Не ценишь меня, не поддерживаешь в трудную минуту, к советам моим не прислушиваешься… Что ты за дуал такой, если на тебя даже положиться нельзя? Жуков понимал, что Есенин неправ, но дуал знал, как управлять им. Жуков опомниться не успел, как уже извинялся непонятно за что. - Есь, любимый, прости, если обидел. - «Прости, если обидел»?! – хмыкнул Есенин. – Нет, Жучок, одними извинениями ты не отделаешься. Он сел в кресло так, что его поза напоминала позу Наполеона, а взгляд просвечивал Жукова насквозь, как взгляд Драйзера. Конечно же, это не могло понравиться Жукову, но что он мог сделать? Перед одним из величайших манипуляторов социона он был бессилен. Тем более перед своим любимым, обожаемым, самым прекрасным на свете Есениным, который при желании мог становиться капризным, безответственным, ленивым и жестоким. - Комплименты ты мне не делаешь… - Есенин, любимый, ты же и сам знаешь, что ты самый хороший, самый… ну, очень хороший, милый… одним словом, самый-самый хороший, лучше всех! По лицу Есенина Жуков видел, что дуал не был впечатлен этой попыткой красноречия. - Да, Цицерона из тебя бы точно не вышло… Комплименты не делаешь… Материшься… - Есенин, да я же только так… чтобы чувства яснее выразить… - Тихо, не перебивай! Внимания мне не уделяешь… Жуков засомневался: а вдруг он и в самом деле забросил Есенина, не уделяет ему внимания? Конечно, от этого любой сбежит… Есенин продолжал беспощадно: - Цветы не даришь… Все запрещаешь… - Я если что и запрещаю, то это для твоего же блага! Ты же себе печень посадишь, если будешь так пить, как до нашего знакомства! Про курение я не говорю даже. У Жукова осталось впечатление, что он говорил в пустоту, потому что Есенин спокойно продолжил: - Стихи мои ты не ценишь. Приходится к интуитам ходить, чтобы покритиковали. Есенин сделал эффектную театральную паузу и сказал: - А еще мне не нравится, как ты смотришь на Гамлетов. - Смотрю на Гамлетов? Ну конечно, они же мои активаторы, у меня много друзей-Гамлетов… - Даже слишком много Гамлетов, и мне это не по вкусу. С кем ты встречался до меня? С Гамлетами! - Так это потому, что они похожи на тебя! Да никакой чертов… - Опять ругаешься – театрально скривился Есенин. - Прости… Да никакой Гамлет с тобой не сравнится! И никакой Бальзак и даже Джек тебя не заменят! - Надо было говорить это раньше, малыш… Теперь уже поздно. И мне не нравится, Жук, что ты хочешь меня контролировать. Надоело звонить, предупреждать, говорить где я, во сколько приду… - Потому что я о тебе беспокоюсь! Когда ты где-то пропадаешь, я заснуть не могу, все думаю, когда ты вернешься. И потом, ты же сам устаешь от вечеринок. Тебе нужно время от времени побыть одному, поразмышлять. А типы вроде Гюго или Гексли тебя ни на минуту не оставляют в покое. И не так уж часто я тебе звоню. - Одним словом, или ты мне предоставляешь свободу действий и равноправие, или я ухожу. «Интересно, кто же лидер в нашей диаде? Я или все-таки этот бессовестный и беспринципный манипулятор с ангельскими глазами? По первому его зову я бросаю все свои дела. Я доверяю ему все свои секреты. Как он меня изучил! Он знает обо мне все. Если он хочет, чтобы я испытывал чувство вины – я испытываю чувство вины. Я приобрел вредную привычку советоваться с ним по любому поводу. Он может внушить мне недоверие к человеку, настроить меня против того, кто ему неприятен. Я терпеливо сношу его капризы, его ревность, его вызывающую наглость, его нарочную бестактность. Я – Жуков, который не оправдывался никогда и не перед кем!! – оправдываюсь перед этим чертовым Есениным. И ради чего? Ради его улыбки, его счастливого смеха, его сияющих радостных глаз. Ах эта по-детски наивная, обманчиво-невинная ангельская мордашка!». - И куда же ты собрался? – Жуков внешне спокоен, но внутри у него все холодеет. - К Наполеону. Вот это человек! Не то, что ты. - Как ты не понимаешь? Ему нужен Бальзак! - Ему нужен я. Никто не сможет заменить меня. – самоуверенно бросает Есенин и добавляет, уже стоя в дверях: - Ты мне надоел, Жуков. Твои солдатские шуточки, твоя нечуткость… Ты слишком скучный – во всех смыслах. Знал бы ты, сколько раз я изменял тебе. С Наполеоном и Максимом Горьким, Гамлетом, Робеспьером, Дон Кихотом… Должен сказать, что Дон Кихот действительно изобретателен, особенно в постели… У Жукова подкашиваются ноги. - Есенин… Есенин, прошу, не надо… - В чем дело, малыш? – слышится ласковый голос. – Ты кричал во сне, а ведь обычно ты никогда не кричишь… Есенин – милый, ласковый, нежный, самый лучший на свете Есенин – бережно стирает с лица Жукова слезы. «Неужели я плакал? - думает Маршал. – Фигня какая. Мужики не плачут!!». Он хватает тонкие бледные руки Есенина и неистово, страстно, как будто боясь потерять, касается их губами. - Я люблю тебя - слышит изумленный Лирик хриплый шепот Маршала. – Люблю, люблю…