Funny thing

1. Самое раннее воспоминание Фанни — глаза её матери, синие и глубокие. В них столько всего, в этих глазах, восторг и счастье, столько любви и нежности. Когда мать смотрит на Фанни и улыбается, Фанни тоже улыбается, криво и странно, но не может удержаться. Фанни два, она совсем недавно научилась ровно ходить и ужасно гордится этим. Ковыляет по выщербленным пыльным половицам, оборачивается к матери, ждет одобрительного кивка, улыбки. И мать не разочаровывает её. Черные блестящие губы кривятся в ухмылке, голова с пучком светлых волос на макушке кивает, и Фанни делает новый шаг. Хихикает заливисто, размахивает в стороны руками, чтобы удержать равновесие. Утыкается лицом в лиловый материал. Сначала не понимает, что произошло, поднимает голову, натыкается на пронзительный взгляд темных глаз. Страшный взгляд, безысходный, наполненный какой-то неотмирной тьмой. Губы дрожат, Фанни неуклюже поворачивается к матери, алча поддержки, утешения. Человек страшный, человек дикий, человек похож на чудовище, которое прячется в её шкафу по ночам. Но мать лишь тонко улыбается, снова качает головой. Её синие глаза приобретают какой-то совсем другой блеск, стальной, ненормальный, полный обожания и благоговения. Фанни смущена, она никогда не видела мать такой. Ребенок снова поворачивается к монстру. От него странно пахнет — гарью, металлическим сладковатым привкусом на языке, горечью. Фанни задыхается, ей страшно. Она всхлипывает, теряет равновесие и приземляется на пятую точку. - Так-так-так, кто у нас тут? - слышит Фанни надтреснутый скрипучий голос чудовища. Ей страшно до одури, в животе сформировался тугой узел, не сглотнуть, но Фанни не отворачивается, глядит на монстра снизу вверх, изучает. У него грязные зеленоватые волосы, бледная кожа и острые скулы. Он улыбается и не улыбается. Кажется, его красные губы застыли в улыбке навечно. Монстр нагибается к ней, хватает в свои лапы. Ребенок жмурится, ресницы трепещут. Когда она оказывается прижатой к груди чудовища, страх внезапно успокаивается. Она слушает биение его сердца, как пульсирует вена на шее, и вдруг понимает, что он — человек. Может, не такой, как мать, но все же. Фанни открывает глаза и рассматривает монстра вблизи. Он весь какой-то гипертрофированный, лицо слишком белое и неживое, губы слишком красные, кричащие, глаза зеленые, мутные. Он похож на картинки злодеев из её детских книжек, похож на Битлджуса и Вилли Вонку, на Оле Лукойе, но больше всего — на Шляпника из Алисы. Фанни протягивает палец и прикасается к его щеке. На руках остаются следы белой краски. Ненастоящий. Монстр выдыхает шумно и глубоко. От него пахнет так же, как и от мамы, когда та курит в форточку поздним вечером, встав на мысочки. - Фанни, скажи «папа», - предлагает мать, появляясь сзади и ероша светлые волосы девочки нервной рукой. - Па-па, - произносит Фанни на автомате, совершенно бездумно, только потому, что её попросили. Монстр разражается хохотом, визгливым и громким. Его грудная клетка трясется, содрогается от усилий, но Фанни даже не вздрагивает. Ей привычно. Её мать всегда смеется высоко и надрывно, когда прижимает её к груди. Фанни знает, что гораздо лучше, когда она смеется, чем когда плачет. Поэтому хохот чудовища она воспринимает спокойно и даже радостно. Несмело улыбается в ответ. - Видишь, Джей, - расплывается мать в улыбке. Монстр лишь одобрительно цокает языком, прикасается длинными белыми пальцами к волосам Фанни. У него холодная кожа, сухая и грубая, потрескавшаяся во многих местах. Но девочка не испытывает дискомфорта. Отчего-то его рука придает ей смелости. А потому она тянется и дотрагивается до краешков его чудовищной ухмылки, приклеившейся намертво к бледному лицу. Монстр замирает на миг, словно зверь, готовящийся к прыжку. Фанни чувствует под пальцами шероховатости и неровности. Такое же ощущение у неё было, когда она разбила колено, а потом сковырнула корочку. Было очень больно, и она плакала. Но мать поцеловала её рану, и все прошло. Фанни тянется и целует монстра в полоску шрама на губах. Улыбается. Так гораздо лучше. Дыхание чудовища становится частым и рваным. Он прочищает горло, закашливается, опускает Фанни на землю, засовывает руки в карманы и извлекает мятую пачку сигарет. Закуривает, делает несколько затяжек, пытливо рассматривая сначала Фанни, а потом и её мать. Смеется тихо и надрывно, проводит свободной рукой по грязным волосам с зеленцой. - Так и быть, - сдавленно говорит он наконец, а мать заливисто и радостно смеется, подлетает к монстру, обнимает его, влепляет долгий поцелуй в губы. Фанни никогда не видела, чтобы мать кого-нибудь целовала вот так, страстно, на надрыве. И самое удивительное, что чудовище отвечает матери, переплетает руки за её спиной, сдавливает так сильно, что мать пищит и стонет, зарывается лицом в её волосы, прячет в них свою маниакальную ненормальную улыбку. А потом он открывает глаза и смотрит прямо на Фанни. Пристально, изучающе. Когда она несмело улыбается, он подмигивает. 2. Фанни четыре. Теперь она гораздо чаще видит Джея. Отца. Непривычно так думать, но мать требует, чтобы она называла чудовище только так. За непослушание можно схлопотать крепкую затрещину. Фанни не обижается на мать. Отец живет в большом старом доме, со скрипучими половицами и пыльными подоконниками. В доме всегда много людей. Они носят кожу и маски. Играют в карты и пьют терпко пахнущие напитки. Фанни нельзя с ними играть. Потому она лишь иногда наблюдает за ними из-за угла. Прячется на лестнице, поджав под себя ноги, часами следит за тем, как мужчины уходят и приходят. Возвращаются или нет. Фанни не знает точно, почему так. Но это чувство безысходности вызывает мурашки по всем телу. Потому что отец и мама тоже уходят. Всегда возвращаются. Но. Фанни не уверена, чувствует, что «но» имеется. Мать говорит, что Фанни уже совсем взрослая, а потому она должна спать одна. Фанни кивает головой. Да, большая. Но все равно страшно. Комната тесная, неуютная — почти чулан. У дверей всегда кто-то стоит. Фанни не понимает, почему. Мужчины высокие и кряжистые, никогда не улыбаются. Стоят, словно изваяния, пластиковые куклы, пялятся в темноту. Фанни думает о них и подолгу не может уснуть. Она не плачет — нет ведь причин. Но в животе легко и пусто, страх заползает под её одеяла, холодит ноги. Тогда зуб на зуб не попадает. Она скулит тихонечко в подушку, чтобы никто не услышал. Страшно. Одиноко. Пусто. Мать в такие минуты всегда приходит. Фанни не понимает, как она узнает. Выплывает из соседней комнаты, садится рядом с кроватью Фанни, рассказывает истории. Много разных — чаще всего веселых. Она смеется и шутит. И выходит без истерики. Фанни любит такие моменты. Становится сразу легче. Потому что она знает, что мать спит через стенку. Что мать всегда придет к ней, если понадобится. Но однажды, в одну из таких ночей мама не приходит. Фанни лежит в кровати, укрывшись одеялом до подбородка, дрожит от холода, пробирающегося в комнату из-под рассохшихся оконных рам. Не то, чтобы ей так уж и страшно. Скорее одиноко. И не понять, почему мать не приходит. Что она сделала не так? У матери руки все в шрамах — белые и тонкие, ногти поломаны, выкрашены черным. Но Фанни все это безумно нравится - мама красивая. Фанни хочет быть на неё похожей. Хочет носить такие же красные платья и туфли на высоком каблуке, и чтобы лицо было белым, а губы красными. Красивыми. Фанни вылезает из кровати, босыми ногами шлепает по щербатому полу. Холодно, словно она идет по льду. Но больше ведь ничего не остается. Она может быть такой же храброй, как Мулан или как Пэппи. Ей не нравятся принцессы, глупые, слабые, она ведь не любит плакать. Она любит смеяться. Поэтому она будет как Пэппи Длинный Чулок. Несмотря на то, что холодно и даже страшно. Фанни приоткрывает дверь, соединяющую её комнату и спальню родителей. Темно. Совершенно. Она делает шаг вперед. Дверь скрипит. Громко в ночной тишине. Пахнет дымом, табаком. Она прочищает горло, кашляет. - Папа? - спрашивает с надеждой. Но ответа не следует. Она знает, что он здесь, но не уверена, почему же не отвечает. Идет вперед, медленно, осторожно. Фанни привыкла, что у чудовища, живущего с ней по соседству, может быть разное настроение. От отличного до отвратительного, и все за каких-то полминуты. Она привыкла, не боится. Но есть в этом что-то странное. Фанни не знает наверняка. Отец зажигает ночник. Он сидит в кресле напротив окна, курит. Сигарета, словно живая, ходит между его губами, дым вырывается из ноздрей сизыми струями. Он похож на дракона из книги со сказками. Похож на огнедышащее чудовище. Фанни подходит совсем близко, останавливается рядом с его креслом, кладет ладони на подлокотник. - Где мама? - спрашивает совсем тихо. Отец не отвечает несколько секунд. А потом внезапно поворачивается и широко улыбается. - Детка-детка-детка, - произносит отец нараспев. Рассматривает Фанни, словно препарирует взглядом. Ей неуютно, но виду не подает. Задирает подбородок повыше, кутается в одеяло, накинутое на плечи. - Посиди у папочки на коленях, - предлагает он, делая неопределенный взмах рукой. Фанни не знает, что нужно делать. Ей не по себе в ночной мгле наедине с отцом, когда матери нет рядом. Но она послушно тянет к нему руки, чтобы он мог поднять её. Джокер нагибается, подхватывает Фанни под мышки и усаживает к себе на колени. От него пахнет так же, как и от людей в гостиной - терпким сухим травяным привкусом, ещё табаком. Пахнет машинным маслом, Фанни хорошо запомнила этот запах — мать часто берет её с собой, возит на машине. Отец придерживает ладонью в перчатке Фанни за спину, курит, улыбается. - Что можно подарить маленькой мертвой девочке? - внезапно спрашивает он, обращает взгляд своих темных глаз к Фанни. Она вскидывает тонкую бровь. Это вопрос с подвохом. Но отчего-то Фанни кажется, что она знает на него ответ. - Мертвого котенка, наверное, или щенка, - пожимает она плечами, ерзает на колене отца. Джей улыбается. Заинтересованно и даже чуть радостно. На секунду Фанни он напоминает маму. У неё ведь самая лучшая улыбка на свете, искренняя и такая лучистая. Настоящая. - Хммм, - тянет отец, тушит сигарету в пепельнице. Хрипло смеется, откашливается. - Знаешь, какие три любимых слова у акулы? - спрашивает с прищуром, хитро. Фанни мотает головой. Она видела акул только на картинках, но они ей не понравились. Рыбы. Мама говорит, что рыбы склизкие и мерзкие. А у акул ещё и острые зубы. Фанни верит матери. - Человек за бортом, - усмехается отец. Фанни улыбается в ответ. - Зачем бегемоту круглые ступни? - спрашивает снова Джокер. Фанни хмурится. Открывает рот, но ответа не находит. Приподнимает брови, качает головой. Отец снова смеется. Визгливо, но весело: - Чтобы перепрыгивать с кувшинки на кувшинку, глупая, - говорит так, будто это совсем очевидно. А Фанни прыскает от смеха. Представляет себе, как бегемот перепрыгивает с листа на лист, заливается звонким смехом, не может остановиться. Отец смеется вместе с ней, его грудная клетка вибрирует, ходит под ладонями Фанни. - Мама отдохнет немного и вернется, принцесса, - говорит Джокер, гладит Фанни по волосам. - Скоро вернется, так и знай, Аркхам нам ведь не помеха, правда? Фанни кивает головой. Глаза слипаются. Она не знает, что такое Аркхам. Но почему-то уверена, что отцу доверять можно. Хотя бы сейчас. Веселым людям верить можно. Мама так всегда говорит. 3. Фанни пять лет. И иногда она боится за мать. Отец бывает веселым, а бывает сосредоточенным и пугающе тихим. В такие секунды от него исходит аура ужаса и отчуждения. Фанни не боится его, нет, но все же есть в нем что-то такое — ужасающее и тяжелое, словно он злодей, держит в заложниках принцессу, не отпускает её, вывернул её наизнанку, а теперь наслаждается творением рук своих. Фанни иногда удивляется, зачем Джокер держит их при себе — её и мать. Она бывает на улице, знакома с другими детьми. Их родители совсем не такие — они ходят в кино и ездят за покупками, мамы готовят обеды, а отцы уходят на работу. С девяти до шести. А потом они вместе идут на улицу. Дети носятся как угорелые, играют, матери перемывают косточки соседям, а отцы пьют пиво. В доме Фанни все по-другому. Мать и отец часто уходят вместе. Или по отдельности. На всю ночь или на пару часов. Когда они возвращаются, то всегда пахнут огнем и дымом, чем-то неуловимым и металлическим. Фанни все ещё не уверена, но ей кажется, что это запах крови — когда сковырнешь болячку, а коленка окрашивается спелым и красным. Когда они возвращаются, то приносят с собой много всего — игрушки и деньги. Иногда отец приносит матери украшения и меха. Тогда она громко смеется и обнимает его за шею, целует в красные губы. Иногда они приносят черные металлические игрушки — пистолеты и автоматы. Фанни только называет их игрушками. На самом деле она не уверена, что они ненастоящие. Иногда отец пьет виски вместе с людьми, что постоянно находятся в их доме, мужчинами в шрамах и старых ранах, курит с ними сигареты, играет в карты и ругается в полный голос. После таких развлечений он всегда ищет мать. А это самое страшное. В такие дни Фанни лежит в своей кровати, прижимает старого плюшевого медвежонка к груди, затыкает ему уши ладошкой, лишь бы ничего не услышал. Потому что ей очень страшно за мать. В такие дни мать громко кричит, поносит отца на чем свет стоит. Из их комнаты раздаются ругательства, глухие и мерзкие звуки ударов. Он всегда называет её «сукой» и «грязной шлюхой». Мать величает его не иначе как «сраным психопатом». Фанни не знает ещё значения этих слов, хотя много раз слышала их не только от родителей, но и на улице от других детей. В такие минуты Фанни боится, что на следующее утро мать не выйдет к ней, не прижмет больше к своей груди, что она останется с отцом наедине навсегда. От мыслей об этом ей не по себе. Однажды она пробует войти в комнату родителей, но смежная дверь закрыта на замок. И на следующую ночь тоже. И ночью после этой. Но мать всегда выходит рано утром, варит кофе, готовит завтрак, ухмыляется мужчинам в коже и масках. А они смеются в ответ. Мать веселая, мать благодушная, чего уж там. Самое смешное, что лучше всего ей именно после ночных криков и упреков. На её руках и шее расплываются синяки, но она будто и не замечает их. А когда вниз спускается отец, он целует её в губы и шлепает по заду так, словно все у них хорошо, а будет только лучше. Камень падает с души Фанни. Она рада. Почему-то ей очень важно знать, что у отца и матери все в порядке. Хотя она и не уверена, что это слово вообще про них. Отчетливо Фанни понимает, что её родители совсем не такие, как все, когда как-то ночью слышит стоны из комнаты напротив. Её детское сердце разрывается от ужаса. Она не знает, что делают отец и мать, но осознание того, что маме больно, приводит Фанни в смятение. Но Фанни ведь смелая. В книгах она больше всего любит героев и злодеев. Мечтает однажды стать кем-то таким же могущественным и сильным, чтобы ни перед кем не отвечать, делать все самой. Сейчас герои в фаворе, в сияющих доспехах, с мечами наперевес. Фанни хватает своего плюшевого медвежонка и решительно берется за дверную ручку. Она знает, что дверь, скорее всего, заперта, но ей все равно. Она должна попробовать. Дурачкам везет, - так говорит мать. Стон снова раздается, сердце уходит в пятки. Фанни поворачивает ручку. Дверь оказывается незаперта. Распахивает, силится понять, что происходит. На неё смотрят две пары глаз — темные и синие. Отец и мать обнажены. Её руки прикованы наручниками к спинке кровати, в его руке окровавленный нож. Но мать не выглядит напуганной или подавленной, её глаза заволокло мечтательной дымкой, спина выгнута, ноги переплетены на поясе отца. Его тело все в шрамах и словно в восковых потеках, пугающе худое и белое. Джокер накидывает простыни на себя и Харли. Те быстро пропитываются красным. Мать несмело улыбается, жует нижнюю губу, в её глазах столько озорства, интереса, немного страха, но совсем чуть-чуть. - Детка, - начинает она, но Джей перебивает её, берет инициативу в свои руки. - Закрой дверь с той стороны, юная леди, - низко и хрипло говорит он, в его словах Фанни слышит неприкрытую угрозу, - и никогда, слышишь, не мешай нам, что бы ты ни услышала. Фанни послушно кивает головой. Ей даже как-то спокойно. Она проходит в свою комнату, ложится в кровать. Слышит, как за спиной щелкает замок в двери. Может, не такие уж у неё и странные родители, не похожие на других. Может, это другие не похожи на них. 4. Фанни запрещено смотреть телевизор. Вообще. Никогда. Она обижается и целыми неделями не разговаривает с матерью по такому дурацкому поводу. Пристает к отцу. Думает, что они оттают, но все попусту. Родители остаются непреклонными. Однажды Фанни улучает момент и, притаившись на лестнице, смотрит вместе со всеми новостной выпуск. Это не очень интересно, но ведь запретный плод так сладок. Она выросла на книгах, теперь ведь совсем взрослая, целых шесть лет, хочется чего-то совсем другого. И Фанни продолжает, несмотря на все запреты, пробираться по скрипучей лестнице тихо-тихо, лишь бы её не заметили. И смотреть за таким огромным и удивительным миром за стеклом. Однажды по телевизору она видит мать и отца. На нем — фиолетовый тренч, рубашка, галстук, все, что и обычно, красный рот кривится в усмешке. На ней — яркий облегающий костюм, она скачет вокруг отца и смеется. Веселая, как и всегда. Фанни завороженно наблюдает за сменяющимися картинками на экране. Она и не знала, что её родители — телезвезды. Далеко не сразу Фанни замечает, что Джокер и Харли — герои новостной хроники, криминальной хроники. Она не успевает досмотреть выпуск, слышит внизу лестницы крадущиеся шаги, зажимает рот ладошкой, карабкается наверх. Когда отец заходит в её комнату, она притворяется, что крепко спит. Он проводит ладонью в перчатке по её волосам, почти не касается. Хмыкает и уходит. С той поры у дверей в комнату Фанни стоит не один истукан, а целых два. Всегда — и днем, и ночью. Во второй раз новости Фанни удается прочитать. В обрывках газет на улице. Она никогда не забудет этот заголовок. «Готэмские неуловимые преступники Джокер и Харли Квинн пойманы на месте преступления сегодняшним утром». Под заголовком яркие фотографии. Мать и отец все в дыму, в крови, на лицах безумные и счастливые улыбки, держатся за руки. Фанни не уверена, стоит ли ей возвращаться домой, куда вообще ей идти. Она дрожит всем телом, в голове — кавардак. Наверное, она догадывалась, чем именно занимаются её родители, пожалуй, в глубине души знала наверняка. Ведь они не такие, как все, не такие, чтобы сидеть в душном офисе с девяти до шести, слишком веселые, слишком беззаботные, слишком белозубые и улыбчивые. Фанни знала. Не соврать себе. Когда она возвращается, дом объят пламенем, повсюду — полицейские машины и машины скорой помощи. Обитателей убежища вяжут и сажают в машины, они больше не в масках, больше не клоуны. Да и веселье все пропало. Не смешно даже Фанни, хотя вроде как имя обязывает. Она смотрит из-за угла на светопреставление, фейерверки, начавшиеся раньше четвертого июля, слезы наворачиваются на глаза. Она так долго жила в этом месте, что сроднилась с ним, почувствовала его атмосферу и его дух. Она хотела бы здесь остаться навсегда. Фанни пятится в темный переулок, уходит все дальше и дальше. Отчего-то она знает, что нельзя попадаться на глаза полиции, нельзя им раскрывать, кто она такая, чья дочь. Это знание приходит из ниоткуда, из-под ложечки, из самого темного тайника, сердечной мышцы. Фанни не уверена, злится ли она на родителей за то, что скрывали, за то, что она узнала самое важное из газет. Ей всего-то шесть, не научилась ещё отличать добро от зла, а рыцарей от драконов. Быть может, отцу и матери было просто стыдно. Быть может, у них были свои причины. Она не уверена. Но картинка перед глазами стоит — у отца в руке нож, весь в крови, в кусках чего-то плотного и красно-белого, и выражение его лица вовсе не такое, чем когда она застала их с матерью голыми. Совсем не такое — выражение его лица — противоположность, наполнено темным знанием, яростью и нездешним безумием. Он похож на инопланетянина из её книжек, на чудовище из шкафа, существо такое далекое и такое дикое, не приручить. Мать вторит ему, подстраивается. И хоть в её руках окровавленная бейсбольная бита, все-таки она другая, чуть более мягкая, спокойная, легкая. Уравновешивает его, сводит воедино рваные саднящие края. На это и есть её рука в его руке. Фанни бродит до темноты в одиночестве, глотая слезы и обиду. К вечеру какая-то женщина отводит её в сиротский приют. Фанни отбивается поначалу, но потом успокаивается. Ей некуда идти, лучше ведь так, верно? Кров над головой, еда и тепло. Подобие дома. Сознание скребет безумная идея — отец и мать придут за ней, заберут её. Они ведь раньше всегда возвращались, как бы надолго не уходили. Но проходит неделя, две, а их все нет. Фанни теряет счет дням, а в какой-то момент перестает ждать. Разочарование. Больно. Паскудство какое-то. Это слово она узнала от одной из воспитательниц. Женщины средних лет, которой так не нравится имя Фанни. Считает его глупым и поверхностным. И какая же мать так могла назвать своё чадо? Фанни знает, но ничего не говорит. Это слишком. Фанни ходит на занятия вместе со всеми, чувствует себя скованно и неправильно. С детьми нужно играть, так её учили, а не сидеть в клетках. Это странно. Зато в компьютерном классе ей удается читать новости. Много разных новостей. Больше всего об отце, Джокере, так его зовут, о матери, Харли Квинн, об Аркхаме и Бэтмене. Она узнает так много, что голова трещит от этих знаний. Может, и легче было бы, если бы ей не пришлось этого всего узнать. Но выбора уже нет. Говорят, её отец — психопат, серийный убийца, чудовище, каких ещё поискать. А мать — смешно же, ну, бывший психиатр в Аркхаме, клинике для душевнобольных. Романтичное знакомство, надо признать. Он совратил её, выпотрошил и сделал подобной себе, лучшее творение чудовища, подобное ему самому чудовище. Когда Фанни все это читает, то сходит с ума, не верит, плачет, наверное, впервые за долгое время. По-настоящему, до икоты, до истерики. Харли и Джокера ненавидят, их ищут сотни людей для себя, а полиция — для себя, мечтают их четвертовать, повесить и сжечь, все сразу, у всех ведь разные фантазии. Они принесли столько зла и хаоса, что не поворачивается язык назвать их людьми. Фанни безутешна, она помнит мать и отца совсем другими. Она ведь любит их. Дни серые, унылые. Дни — полевые мыши. И нет просвета. Лишь темень и зима. Но однажды зажигается свет. За ней приходит мать. Проскальзывает в приют посреди ночи, закрывает рот спящей Фанни рукой, прижимает её к груди. - Тише, сладкая, тише, - шепчет мама, - все будет нормально. Ты уж прости нас, детка, не могли вырваться к тебе раньше. Фанни рвется из её рук, хочет закричать, рассказать ей все, что думает о ней и об отце, обо всех тех кровавых штуках, которые они делают, обо всем ужасе, что устроили и устраивают каждый день. Но язык почему-то не поворачивается. Фанни открывает рот, но ничего не говорит. Только всхлип раздается. Фанни обнимает мать за шею, плачет у неё на груди навзрыд. - Успокойся, детка, тсссс, - шипит Харли ей на ухо, гладит по волосам. Фанни хочет её оттолкнуть и больше никогда не отпускать. И все одновременно, за раз. Когда Харли Квинн выносит дочь на руках из сиротского приюта и ныряет на переднее сиденье корвета, Фанни впервые за долгое время видит отца. Он скалится, подмигивает. Как всегда. Самоуверенности через край и бурливой энергии ещё больше. В Фанни борются два начала, две стороны одной монеты. Один голос говорит ей, что нужно бежать, отчаянно и быстро, так быстро, как она только сможет, а другой просит обнять отца, прижаться к его груди, выплакаться, никогда больше не отпускать. Это так странно, нереально, словно на кухне и в комнате работают одновременно два телевизора сразу. Два совершенно разных канала. Фанни вздыхает и обвивает Джокера ладошками за шею. Плачет, целует его в шрамированные щеки. Наверное, лучший момент в её короткой жизни. И самое удивительное, ей совершенно неважно, что в его кармане она легко нащупывает лезвие ножа. 5. Фанни перебирается в другой дом. Не дом вовсе — заброшенный парк развлечений на краю города. Фанни не жалуется, это намного лучше приюта, лучше, чем ходить строем, есть по времени, спать по времени, мечтать тоже по времени. Здесь она может играть столько, сколько душе влезет. Здесь она в относительной безопасности, родители тоже. Так ей кажется. Теперь Фанни все знает, чем именно промышляют отец и мать, да и ей уже почти восемь. Она ждет от них откровенности, ждет, что её начнут посвящать в их планы. Но на поверку все оказывается совсем не так. Они абстрагируются, делают вид, будто ничего, совсем ничего не случилось. Что все это шутка, игра её воспаленного воображения. Фанни обижается, хмурится, но сделать ничего не может. Харли непреклонна. Джокер в кои-то веки полностью согласен с ней, не выражает никаких протестов. Даже странно. С другой стороны, хоть что-то общее у них все же есть. Единственное, что меняется в корне, так это окружение. Помимо обычных наемников, Фанни теперь понимает, кто это, вечерами в убежище приходит много странных людей. Они курят сигары и смеются, обсуждают что-то с отцом и матерью. Фанни не уверена, что именно, в это время ей категорически запрещается выходить из своей комнаты. Её запирают на ключ и выпускают только тогда, когда приходит время ложиться спать. Фанни бесят их ужимки, бесит, что они как будто не доверяют ей настолько, чтобы посвящать её в свои планы. Вместо этого Фанни изучает жизнь своих родителей через Интернет и газеты, любые источники информации, к которым ей удается приложить руку. Харли и Джокера больше всего любят обсуждать фанатики-психопаты на различных сайтах, добавляет перчинки и то, что некоторые из героев историй действительно встречались с Джокером и Харли в реальной жизни. И остались живы. Фанни неожиданно для себя открывает, что это не так уж и просто. Что, наверное, её родители, и правда, психопаты, преступники, какими их рисуют со стороны. Изнутри все кажется как-то проще и спокойней. Они ведь всегда утром завтракают вместе. Отец читает газеты и пьет кофе. Мать суетится, жарит блинчики и рисует на них джемом смешные рожицы. Если же из еды яйца и тосты, то кетчупом. Отец любит эту её привычку. Всегда сравнивает свою красную улыбку поверх шрамов с улыбкой, нарисованной подручными средствами на тарелке. Смеется и говорит Харли, что это хорошая работа. Она улыбается в ответ и целует его в макушку. Отец любит черный кофе, крепкие сигареты, мать - кофе с пышной молочной пенкой, а сигареты она не курит. Только если отец не видит, да совсем легкие. Фанни не ходит в школу, мать обучает её дома, но в этом нет ничего удивительного, учитывая то, в каком положении они находятся. Осадном, если не сказать хлеще. Но Фанни все устраивает. Ровно в девять мать приступает к занятиям и отпускает дочь лишь в два часа дня. Все так, как и в обычной школе, только без надоедливых сверстников. А вечером, до того, как отец, а иногда и мать, уйдут на дело, они даже все вместе смотрят фильмы. Джокер мало придает значения массовой культуре, но он любит старые комедии. Фанни знает их все на перечет и иногда, к удовольствию отца, цитирует фразы оттуда, разговаривает голосами понравившихся персонажей. Они — нормальные, такие же, как и все, - думает про себя Фанни. Насколько это возможно, конечно. И не испортит этого ни красная помада отца поверх шрамов на щеках, ни его нож в кармане, весь в красном, который мать вынуждена вечерами отпаривать от старой крови в горячей воде. Не испоганят этого ни материны синяки на руках, ногах, лопатках, но больше всего на шее, ни её вечно сбитый лак и искусанные губы. Привычка «не курить». Фанни не знает всего этого, но чувствует очень остро, как умеют лишь дети. Однажды вечером, когда дом полон гостями, пахнет порохом и удушливыми цветочными духами, в то самое время, когда ей запрещено выходить, Фанни все-таки удается это сделать. Сама не понимает, почему, но дверь в её комнату не закрыта на ключ. А перед дверями нет охраны. Фанни знает, что такое не к добру, но моментом пользуется в любом случае. Любопытство сгубило кошку. Она выскальзывает из комнаты, прокрадывается на лестницу. Наблюдает за людьми, такими разными и такими одинаковыми в то же время. Все они как чашки из одного сервиза, со сколами, но все же подходят друг другу. Фанни сидит на верхней ступеньке, совсем как раньше, поджимает под себя ноги, смотрит во все глаза, слушает, внимает. В голову приходит мысль, что будь она чуть постарше, отец, возможно, не запирал бы её в комнате, допустил бы туда. Фанни не знает, стоит ли это того, но это интересно. - Что ты здесь делаешь, малышка? - спрашивает высокий мужчина в очках. Он одет в хорошо сшитый костюм. У него темные волосы и яркие, почти как у хаски, глаза. - Я... - начинает было Фанни, но незнакомец цокает языком и прерывает её. - Дай я сам угадаю, детка, - незнакомец садится на выщербленную ступеньку рядом с Фанни, - ты ведь его дочь, да? Поправка. Конечно, их дочь. Верно? Фанни тяжело сглатывает. Она боится этого человека. Что-то в нем заставляет её всю сжаться, хотеть бежать на край света. По сравнению с ним отец бесспорно проигрывает. Не в жестокости, может, не в неприкрытом безумии, но в умении вселять неподконтрольный ужас. Она не хочет ничего отвечать мужчине, воротит нос, но ведь слишком поздно, он раскусил её, как спелый орешек, сплюнул шелуху, а ядро проглотил, не разжевывая. Глупышка Фанни. - Приятно познакомиться, юная леди, - усмехается мужчина, - я - Джонатан Крейн. - Фанни, - едва слышно отвечает девочка. - А имя-то какое, - смакует Крейн, облизывается, словно кот на солнце. Выходит пугающе, но точно. Аналогия, так, кажется, говорила мать. - Увидимся очень скоро, малышка, - говорит Крейн, встает со своего места и идет вниз, не оборачивается. А Фанни жалеет, что вышла, что позволила обнаружить себя. Мать всегда называет такие моменты плохими шутками, вовсе не смешными. 6. Фанни не рассказывает родителям о встрече с Джонатаном Крейном. Не знает, почему. Может, не хочет их беспокоить. У них и так есть, чем заняться. Чего стоят постоянные стычки с Бэтменом. Фанни не уверена, как стоит относиться к крысе. Так называет его отец, она смеется, соглашается, вторит ему. С одной стороны, он защищает Готэм. Так пишут в газетах. С другой стороны, он охотится на отца и мать. По его вине они оказываются за решеткой или в Аркхаме. И Фанни знает, что её родители не герои, скорее уж злодеи. Она привыкла к этому, приняла, но все же... все же... Они ведь такие же люди, как и все. А Бэтмен... Фанни не знает ответа на этот вопрос, что думать, как относиться к этому миру. Слишком сложно для её головы. Одно совершенно точно — она никогда не попросит куклу Бэтмена у родителей, не на ту напали. Проходит больше месяца, Фанни совершенно забывает об ужасном посетителе. Все идет своим чередом. До одной ночи. Фанни просыпается от кошмара. Лежит в своей кровати, тяжело дышит, всматривается в пляшущие ветви деревьев на холодном ноябрьском ветру. Ей бы сейчас залезть под одеяла к матери, заснуть в её объятьях, но родительская комната далеко, на другом конце убежища. Фанни не успевает ничего понять. Её рот закрывают ладонью, тело поднимают из кровати. Темно и страшно, странно пахнет. Перед тем, как потерять сознание, Фанни понимает, что зря все-таки не рассказала хотя бы маме о Джонатане Крейне. Фанни приходит в себя на холодном жестком полу. Пытается дернуться, но не может. Её горло окольцовано металлическим ошейником, от которого к стене тянется цепь. Она словно собака на поводке. Хочется плакать. Но она не будет. Все, быть может, не так уж и плохо. Осматривается по сторонам — подвал темный каменный. Пахнет сыростью и застаревшей кровью. Теперь Фанни прекрасно различает этот запах. Ей страшно, под ложечкой сосет, пальцы на ногах подворачиваются, тошнит. Никогда ей не было так не по себе, как в этом месте. Даже когда их дом сгорел, а она сама попала в приют. Двери открываются. На пороге стоит Джонатан Крейн. Фанни сказала бы, что он улыбается мило, если бы не знала лучше. Это оскал. Отец так иногда улыбается, когда идет на дело. Только он обычно после смеется. Крейн же чертовски серьезен. От него не добьешься и смешка, стоит признать. Джонатан спускается по ступенькам, присаживается на корточки, гладит Фанни по волосам. Рука у него сухая и твердая. Фанни и хотела бы отвернуться, вертит головой во все стороны, гордая слишком, не по годам. Мешает только цепь, но все же. Фанни пытается изловчиться и укусить его за руку, не выходит. - Вся в мать, так же красива, вся в отца, так же жестока и социопатична, да? - уточняет Крейн, отдергивая вовремя руку. Фанни клацает зубами воздух. Его кровь очень хорошо смотрелась бы на её пижаме с мишками. Мысли глупые и не подходящие, но её порождает та самая Фанни, которая обожает отца, которая душила его в объятьях, когда мать забрала её из приюта. Вторая её половина сжимается от ужаса при виде Крейна, его самодовольной полуулыбки. - Идеальный продукт их отношений, а значит, и идеальный рычаг давления, который стоит опробовать, - заканчивает Крейн, и Фанни понимает, зачем она здесь. Заложница, приманка. То самое слабое место. Внезапно все встает на места. Зачем она Крейну, почему её никогда не выпускали по вечерам из комнаты. Из горла рвется крик, но Фанни маскирует его под кашель. Ухмыляется в ответ. - Он придет за мной, - говорит она так, словно взрослая, - ты же знаешь, Крейн. - Слова, произнесенные детским голосом восьмилетки, звучат не так чтобы убедительно, но Крейн отодвигается от неё. - Вот и посмотрим, - улыбается Джонатан. Приятно, сладенько. Фанни воротит от этой идеальной улыбки. У отца, хоть и шрамы, но все же выходит правдивей и чуть лучше. - Проверим, нужна ли ты ему, а если да, будь спокойна, я приготовлю ему незабываемый прием. Фанни скрежещет зубами, плотно смыкает губы, но сделать ничего не может. Так и сидит на холодном полу. Время течет здесь медленно, не поймешь, который час. Вязкое время, наполненное страхом, слезами. Фанни держится долго. Так долго, как только может. Но слезы сами собираются в уголках глаз, текут по щекам. Чего таиться, она в ужасе. Вечером в подвал приводят мать. Фанни сопит носом, не будет плакать перед Крейном. Руки Харли закованы в наручники, спина сгорблена, лицо бледное и осунувшееся. Фанни очень давно не видела мать такой. Вечность. И синяки на скулах не дают покоя. Темные, страшные, гораздо страшнее всего, что Фанни видела на ней раньше. Харли садится на землю, руки ей развязывают, но на шею надевают такой же ошейник, как и у дочери. Крейн ничего не говорит. Показывает два пальца в знак победы и отбывает. Как только за ним закрывается дверь, Фанни позволяет себе расплакаться, уткнуться лицом матери в грудь, несмотря на легкий выдох боли, на то, что кое-где липко от крови. Она рыдает безудержно, от ужаса и безысходности, от всего того, от чего раньше никогда не плакала. Харли гладит Фанни по голове. - Детка, ты знаешь, как мы познакомились с Джеем? - спрашивает. Фанни поднимает заплаканное лицо. Мать никогда раньше не рассказывала и вечно обрывала все попытки Фанни задавать вопросы. - Как? - тихонько спрашивает Фанни. - Я работала в Аркхаме психиатром, уверена, ты уже успела прочитать об этом, старая история. Мне было двадцать пять. Джокер попал туда на пике своей известности, после одной из стычек с Бэтменом. Каждый врач хотел залезть ему в голову, каждый хотел вскрыть ему черепную коробку. Но его лечащим врачом стала я. Фанни слушает мать, затаив дыхание. Ждет, что ей откроется что-то, что заставит её снова поверить. Во что угодно, в то, что все будет так или иначе хорошо. - Я долго думала, почему. Почему выбрали вдруг меня? У меня не было выдающихся способностей, не было нужного опыта и умений. Я была никем, второй год практики, - Харли улыбается, притягивает Фанни к себе, душит в объятьях, - я думаю, что это он выбрал меня. А я выбрала его в тот самый миг, когда увидела. Он никогда не признает этого. Ни за что на свете. Но ведь мы обе знаем, что ты — тому живое подтверждение. Фанни улыбается. Смотрит вдруг на всю ситуацию совсем по-другому. Может, Крейн и прав. Может, это ловушка, самая лучшая приманка в мире, теперь ещё лучше, когда мать в таком же положении, как и она сама. Но ведь драконы ничем не хуже рыцарей, разве нет? 7. Фанни просыпается от стрельбы. Гремит так, словно за окном гроза. В комнате, где они с матерью томятся, окон нет, но Фанни может наверняка сказать, что это выстрелы, а не гром. Она улыбается, закусывает губу. Так-то лучше. Дождались все-таки. Есть в этом во всем некая высшая степень доверия — знать, что он тебя не бросит на смерть, даже если ты и не уверена, даже если страшно не только от нервно-паралитического газа, используемого Крейном, но ещё и от неизвестности. Фанни и хотела бы сама верить в то, что рассказала мать накануне, но все ведь зыбко, все не точно в их мире, безумно до безобразия. Матери нужно было успокоить дочь, ободрить её, в этом ведь её работа. А что до правды — хорошо, что она не ошиблась. Может, действительно Аркхам назначил её лечащим врачом Джокера не просто так. У отца бледное лицо, помада выделяется на нем резким мазком, словно кровью прочерченная кривая линия. Белила старые, скатались комками, Фанни знает, привыкла уже. В каждой руке у него по пистолету. Он не любит оружие, предпочитает ножи, но сегодня этого ведь достаточно, верно. Крейн пятится к стене, прижимает Фанни к себе, словно живой щит. Фанни так напугана, что не может ничего с собой поделать, дрожит всем телом. К горлу подкатывает тошнота. Плохо, так плохо, что ничего уже не поправить. Где-то на периферии сознания кричит мать. Громко и истерично. Отец коротко требует у неё заткнуться, но она не перестает. Пальцы дрожат, ходят. А у Крейна нож — самое лучшее оружие, чтобы познакомиться с жертвой поближе, чтобы узнать, чего же на самом деле стоит человек, о чем мечтает, чего желает. Фанни вдруг понимает, почему отец не любит пистолеты. Бездушно, так неаккуратно. Хлопья мозгов, кровь везде. А нож — это сила. И Крейн чувствует себя сильным, всемогущим. Он прижал Джокера к стене, заставляет того бросить оружие. И отец нехотя подчиняется. Медлит всего пару секунд, хватает сидящую на коленях мать за руку. Сжимает крепко. Облизывает шрамы безостановочно, по кругу вновь и вновь. Фанни подмечает все эти детали. Грубую хватку его руки. Чтобы мать не вырвалась, чтобы поддержать её, чтобы она не упала в обморок. Ещё тысяча «чтобы». Вторую руку на кармане тренча, там, где обычно лежит складной нож. Пот на лбу, бисером по усталой коже, нетерпеливую пляску языка по губам. Это так много для неё. Словно миг растянулся на пару часов. Она все видит, подмечает. И внезапно понимает — мать ей не врала. Все так, как есть. А может, даже гораздо лучше. Фанни дышит часто-часто. Гипервентиляция. Вместо воздуха в легкие проникает нервно-паралитический газ. И тогда она истерично смеется, по-детски хихикает. Это ведь удачная шутка у них получилась — девочка такая же красивая, как и мать, такая же больная, ненормальная, как и отец. Смешно же, очень! Фанни бьет Крейна локтем в солнечное сплетение. Никогда не делала так раньше, но видела сотни раз. Выходит плохо, но он удивлен. А этих мили секунд ей достаточно, чтобы выскользнуть из его объятий, упасть на землю, а отцу достаточно, чтобы выстрелить. Крейн падает на землю. Фанни на автомате хватает нож, вспарывает его щеку глубоко и неровно, но лишь с одной стороны. Полуулыбка — это так загадочно и так смешно. Крейн ревет от боли, катается по земле. Не убит, лишь покалечен. А голос в голове Фанни хохочет, поздравляет её с первой кровью. Это так дико, так неправильно и в то же время так хорошо, что ей хочется кого-то обнять. Отец поднимает её на руки, она цепляется за него, за лацканы тренча, напряженную шею. Он смотрит на её работу и разражается лающим смехом. Мать целует Фанни в шапку волос, прижимается к её щеке, шепчет нежности. - Добро пожаловать в семью, принцесса, - говорит Джокер. Фанни улыбается. Фанни смеется. Дом, милый, милый дом.