Стюарт

Когда у тебя есть близнец, ты не чувствуешь себя исключительным. Словно нет ни одного дела, где ты будешь единственным и неповторимым, потому что у тебя есть собственная копия с теми же возможностями. Так мне казалось до того, пока мы со Стюартом не начали меняться, становясь все больше и больше непохожими друг на друга. Я первая почувствовала свое превосходство – на меня начали обращать внимание парни. Они перестали видеть во мне копию Стюарта. А он злился, вечерами протирая лицо отваром от прыщей, который заботливо готовила нам мама. Потом нас расселили: Стюарт остался в нашей комнате, а я ушла в гостевую спальню. Родители сказали, что так нужно. Стюарт долго спорил: говорил, что нас нельзя расселять, рассказывал заезженные истории о ментальной связи близнецов. Я молча сидела на диване и безразлично разглядывала его раскрасневшееся лицо, теперь уже смутно напоминавшее мое собственное. С каждым новым годом он вел себя все страннее и страннее: часто торчал у меня в комнате, сминая простыни на кровати, разрушая порядок и нервируя меня. Он мог спокойно зайти в ванную комнату, когда я принимала душ, и завести со мной непринужденный разговор о чем-то совершенно нелепом, как свитеры для собак. Он раздражался и кричал на меня, когда я собиралась на свидание. Его поведение меня пугало. Я знала, что между близнецами складываются определенные отношения, отличающиеся от обычных отношений между братьями и сестрами – они более близкие, более интимные. Но я не хотела допускать и мысли о том, что Стюарт любит меня больше, чем сестру, и ревнует к другим парням. Это неправильно. Он не должен так поступать со мной, с родителями. Однако, сидя на холодной поверхности кухонного стола, крепко держась за мощные плечи собственного парня, пока тот, тяжело дыша мне в шею, размашисто трахал меня, отчего было немного больно, я продолжала думать о Стюарте. И даже стараясь отогнать эти мысли, я все равно возвращалась к ним. Когда Дэйв целовал меня, шептал, что любит, я продолжала представлять на его месте Стюарта – из-за этого кожа покрывалась мурашками, и хотелось свести ноги, но я лишь крепче сжимала плечи Дэйва и плотнее прижималась к нему. От Дэйва пахло терпким, дорогим одеколоном и потом, а от Стюарта – свежим дезодорантом и шампунем. Дэйв – студент, а Стюарт – мой одноклассник и брат…близнец. У Дэйва голубые глаза и черные волосы, у Стюарта – карие, чуть светлее моих, как плавленое золото, а волосы светлее, чем у Дэйва. Но я не должна думать об этом. Это вне морали. Этой ночью я долго не могла заснуть, ворочаясь в кровати и думая обо всем, что меня тревожило. А тревожил меня Стюарт. Я не могла выкинуть из головы то, что внушила себе сама. Я надеялась, что ошибаюсь. Когда дверь скрипнула, я напряглась, вслушиваясь в тишину. Половицы еле слышно стонали под чьим-то весом. Я надеялась, что это мама. Но это был Стюарт. Он пах морозной свежестью шампуня. Мягкий матрас прогнулся под его весом, и я почувствовала его холодные пальцы на своей щеке. Я перестала дышать. Стюарт аккуратно гладил меня по волосам, по щеке, плавно опускался на шею и плечи, а затем – руки. Я понятия не имела, зачем он делает это. Мысль о том, что, возможно, это происходит не в первый раз, прошлась холодом вдоль позвоночника. А Стюарт осторожно перевернул меня на спину и, судя по ощущениям, навис сверху. Если бы я открыла глаза, он бы испугался и ушел, а потом просил бы никому не рассказывать или перестал бы разговаривать со мной, игнорируя и делая вид, что ничего не было. Но почему я не открываю глаза? Его дыхание на моих губах. И все, что меня заботит: хватит ли ему смелости? Понимаю, что сама приоткрыла рот, а губы сухие, но облизнуть их нельзя – выдам себя. Стюарт медлит, возможно, разглядывает меня, но затем я чувствую влажный поцелуй на щеке, и он ложится рядом со мной. Стюарт берет меня за руку, переплетает наши пальцы и подносит к своим губам, потому что я чувствую его сбитое, теплое дыхание. Он, кажется, лежит на боку, лицом ко мне и смотрит. А я пытаюсь абстрагироваться от неправильного чувства внизу живота. – Я знаю, что ты не спишь, – он шепчет очень тихо, словно неуверен в своих словах, однако ему удалось меня напугать – сердце забилось быстрее. – У тебя ресницы дрожат, не как обычно. Он уже был здесь. Вчера. Неделю назад. Месяц. Я спала. А что делал Стюарт? Я выдохнула слишком громко, чем выдала себя. Стюарт усмехнулся и придвинулся ближе, обнимая меня: его нос уперся мне в щеку, а моя ладонь все еще была в плену его пальцев. Стало жарко, но мне этот жар нравился. – Я тебя раскусил, – он поцеловал меня в уголок губ, грань интима и целомудрия. – А я застукала тебя, – тихо прошептала я, открыв глаза и чуть подвернув голову к Стюарту. Его глаза блестели в полутьме, а слабый лунный свет помогал мне разглядеть его улыбку. Он смеется надо мной. – Давно ты так? – Хожу к тебе? Давно, – доверительно шепнул он. – Мне тебя не хватает. Ты же знаешь, что связь между нами... – Но то, что ты делаешь, неправильно, Стю! – оборвала я, чуть повысив голос. – Неправильно – любить свою вторую половинку? – он нахмурился. – Неправильно – трогать свою сестру так, как ты трогаешь свою любовницу. Не мне тебе объяснять. – Вот и не объясняй, – хмыкнул Стюарт. – И не ври, что не ревнуешь меня к другим девушкам, как я ревную тебя к парням. Я бы никогда не призналась себе в этом и никогда бы не произнесла вслух. Но он говорил о своем влечении, как о чем-то нормальном, само собой разумеющемся. – Никогда не представляла меня на месте Дэйва? Нет? Потому что на месте Рэйчел у меня всегда была ты, – он крепче сжал мою руку, но мне не было больно. – Прекрати. – Что? Тебе не льстит, что тебя представляют на месте школьной красотки, когда ту трахают? Когда она пошло стонет, я представляю, как ты это делаешь, но только твои стоны нежные, музыка для ушей. Внизу живота нещадно пульсировало и горело. Мне хотелось поцеловать Стюарта, наплевав на мораль. Но вместо этого я плотнее свела ноги. – Стю... – я легла на бок, повернувшись к нему. – Что "Стю"? Я уже семнадцать лет Стю, – он отпустил мою руку. – Это неправильно... – И? Альберт Эйнштейн спал со всеми своими родственницами, – горячо зашептал Стюарт. – Но при этом никто не считает его извращенцем и ублюдком. А ведь он ни одну из них не любил так, как я тебя, – он любовно коснулся пальцами моей щеки, но я убрала его руку. Стюарт оскалился. – Что? Я тебе противен? Дэйв лучше, да? Как он трахает тебя? – ядовито шепнул он. – Я думаю, что грубо и резко, а ты с силой вцепляешься в него, стараясь намекнуть, что тебе неприятно, но этот имбицил считает, что это твой порыв страсти. Ему нравится, что ты маленькая и узкая, и как напрягаются твои ноги, твое тело, когда тебя накрывает оргазм. Напрягается ведь, да? Вытягивается в струнку. – Замолчи... – я не знала, что ему ответить. Я была в ужасе, хотелось забиться в угол и плакать – самый близкий человек раскромсал словами, как ножом, мое сердце. – Я был бы с тобой другим. Я бы никогда не заставил тебя терпеть боль, – Стюарт протянул ко мне руку, но я ударила по ней. – Не заставил бы? Зачем же делаешь это сейчас, Стю? З-зачем? – Голос дрогнул, выдавая меня с головой. – Зачем ты говоришь все это? Зачем поступаешь так со мной? – Как я поступаю? – прошипел он. – Люблю тебя? Прости, что эта любовь не одобрена в Библии и не заверена нотариусом! – Ты не понимаешь... – Нет, это ты не понимаешь! Меня готовы назвать выродком, лишь потому что то, что я чувствую, "неправильно". Да? Тебе же нравится именно это слово! Неправильно, неправильно, неправильно, непра... – Стю... – Что?! Прекрати плакать, я не могу смотреть на это. Я разрыдалась. Слишком много вдруг навалилось, и я понимала, что одна не смогу вынести этого. Но у меня не было рядом того Стю, который побил соседского мальчишку, обозвавшего меня "дурой", который бы помог мне, рядом был только Стюарт, который ненавидел меня, потому что я не могла позволить себе полюбить его в ответ. Стюарт вдруг обнял меня, прижав к своей груди и коснувшись губами моего лба. Он успокаивающе гладил меня по спине, а я не знала, куда девать внутреннее напряжение, поэтому цеплялась за его рубашку, крепко-крепко сжимая ее в кулаке. – Прости, – тихо шепнул Стюарт. – Я не хотел... Мне не стоило... Я больше не буду. Забудем это разговор, ладно? – он чуть отодвинулся, чтобы посмотреть мне в глаза. Стюарт плакал. Я осторожно приблизилась и коснулась его губ своими: коротко, целомудренно, как целуются дети и как целовались раньше родные, пока это не начало считаться неприемлемым. Его губы влажные, а мои – сухие, потрескавшиеся и соленые. Ничто прежде не казалось мне настолько правильным, как это сочетание – полное соединение души, разделенной на двоих. Видимо, в чем-то Стюарт был прав: любить – всегда правильно, кем бы ни была твоя "вторая половинка".