Лекарство от простуды

Под ослабевшую руку вместо шершавой холодной стенки внезапно попадается плотное теплое тело. Нанаба поднимает голову. — Привет, любимый. Майк, тяжело вздохнув, привлекает её к себе, чтобы отдышалась, Нанаба упершись лбом в прохладную пряжку нагрудного ремня, неглубоко вдыхает ртом. — Вот куда ты собралась? Говори, что надо — я принесу. Покачав гудящей головой, Нанаба трется лбом о широкую мужскую грудь и шелестит: — В туалет. — Ну, пойдем. — Я сама. — Понятно, что сама. Я провожу. Романтика. Нежно придерживая Нанабу за плечико, Майк сопровождает её в уборную, на середине же обратного пути подхватывает под дрожащие коленки и возвращает в постель. — Я бы дошла. — А то. — Я не умираю. — Ещё не хватало. — Открой окно. Душно. Душно ей от отекшего горла и заложенного носа. Умудрилась же простыть, пока зима не настала. А он говорил: «Оденься», «Радость моя, накинь что-нибудь сверху», «Милая, не стой босиком, пол холодный». Нет же — Майк старый дурак, она одна умная с железным здоровьем, до туалета теперь доползти не может. Укутав Нанабу в одеяло, из-под которого теперь выглядывают лишь сухие воспаленные глаза, Майк открывает окно — проветрить в любом случае не мешает. Под одеялом Нанаба сопит, осторожно высовывает нос, думая, что Майк не замечает. Он только закатывает глаза, заваривая ей лечебный чай. — Вот, — он присаживается на край постели, предварительно переодевшись в домашнее и закрыв окно, хватит, проветрилось, ни к чему комнату выстуживать, — шиповник. Нанаба устраивается спиной на высокой подушке и послушно открывает рот, куда её заботливая усатая сиделка вливает ложку за ложкой теплый отвар. Нанаба уже не сопротивляется, сопротивлялась она позавчера, за что получила по сопливому носу. Пусть, руки и правда слабоваты, а кружка тяжелая. — Как день прошел? — горло дерет неимоверно, поэтому говорит Нанаба шепотом. — Хорошо всё: посовещались, потренировались, бумажки я с собой взял, напишу вечером. — Как Эрвин? Вернулся? Нанаба помнит, что командор уехал в столицу три дня назад, как раз в то утро, когда она, с неимоверным трудом проснувшись, едва нашла в себе силы встать и десять минут надевала штаны, а потом вертела в болезненно ломящих руках кожаные ремни и никак не могла сообразить куда просовывать ногу — тысячу раз их надевала, так куда же?! Насмотревшись искоса на её мучения, полностью собранный Майк подошел и припал губами к покрытому испариной лбу, а затем велел немедленно раздеваться и полезать обратно в постель. Через час привел врача из санчасти. Тот осмотрел, ощупал, послушал и выразил обеспокоенность как бы в ангину не перешло. «Давайте госпитализируем. Мест сейчас полно». Майк не отдал, сказал, что сам проследит, чтобы все назначения выполнялись. И следил. Так вот — что там с Эрвином? — Эрвин вернулся вчера. — Как вчера? — новая ложка шиповника. — А какой сегодня день? Среда? — Горе ты моё, среда была вчера. — А я что же делала? — Спала. Всё, помолчи, пожалей горло. Пока поит, рассказывает, что случилось нового. Как съездил Смит, что разболтала Ханджи, кого ругал Ривай, что рисовал Моблит. Передает от всех приветы и пожелания скорейшего выздоровления. — Рвутся тебя навестить. Я всем запретил. Не хватало тут чужих микробов. Нанаба посмеивается — это она источник заразы, а не другие. Потом Нанаба немного канючит и жалуется на немытую голову, Майк и думать запрещает о тазе с водой. Меняет пропотевшие простынь и наволочку, тщательно обтирает больную сырым полотенцем, помогает надеть чистое белье, а потом снова укладывает. Дает лекарства. Жар немного спал, и уже не так ломит в висках и суставах, но сильная слабость осталась. Майк смачивает маленькое полотенце в воде с уксусом и прикладывает Нанабе ко лбу. Запах уксуса не самый его любимый, от него щекотно в носу, но Майк терпит, потому что уксус помогает. Вечером он пишет, приглушив свет лампы, а Нанаба спит. Майк радуется тому, что спит она спокойно, не ворочается и не сбрасывает одеяло. Перед тем, как лечь, он касается запястьем её лба и чувствует, что жар совсем спал, лекарство помогло. Нанаба открывает глаза, но он шепчет «спи», целуя в висок, и поправляет сползшее с плеча одеяло. Спит Майк на диване. Маленьком, обитом тканью диванчике у стены, где, конечно же, не умещаются его длинные ноги, зато Нанаба спит удобно и не боится его заразить. Это, наверное, самый большой её страх, хуже ангины, но уложить Нанабу на диван, как она просила, а самому спать в кровати не позволяет совесть, а зудящая совесть противней затекших ног. Наутро, проснувшись, Майк застает Нанабу за чтением. — Я уж думала тебя будить. Не опоздаешь? — Успею. Он проверяет, не поднялась ли снова температура, но Нанаба абсолютно нормальная, всего лишь, как обычно, бледновата. — Я, кажется, в порядке. Только слабость. Майк прячет улыбку, орудуя щеткой во рту. Одевается, подтягивает ремни, проверяет хватит ли еды Нанабе и прикидывает сможет ли заскочить днем и что-нибудь ей принести, при выздоровлении её накрывает волчий аппетит. Нанаба отворачивается, когда Майк пытается её поцеловать и шипит: — Заразишься. Майк смеется: — Почти здоровая уже. Но пока лежи. Окно без меня не открывай. Впрочем, задвижка такая тугая, что она и не сможет опустить её своими ослабевшими ручками. Майк складывает документы в папку, приглаживает волосы и, довольно улыбаясь, выходит за дверь. День обещает быть солнечным. А, главное, сегодня, вернувшись домой, он застанет почти выздоровевшую Нанабу, сидящую с книжкой и булкой. Его лекарства всегда помогают.