Кошмар

Глава 13 Шепот Продолжение POV Сиэля Я выел с тарелки все, что можно и все, что, естественно, нельзя, то бишь, попытался грызть фарфор, но мне, конечно же, не разрешили. Смирившись со своей участью провести остаток жизни без фарфора в организме, я, аккуратно вытерев рот салфеткой, взял в руку большой, спелый персик, который ровно умещался своими габаритами в ладони. Проведя рукой, нацеленной Себастьяну в лицо, сощурил правый глаз, находившийся за повязкой. Затем я медленно расстегнул на рубашке ещё две пуговицы, чуть оттопырив воротник. Взяв персик обеими ладонями, я осторожно коснулся его верхней челюстью и нарочито медленно, растягивая кожицу, провел по нему языком к зубам и вниз, чуть пощекотав нижнее брюшко или попку, не знаю, на какие части внешне делится этот фрукт. Затем золотистый бархат царапнули зубы нижней челюсти там, где мгновение назад был спрятавшийся во рту язык. Я перевел взгляд исподлобья на дворецкого. Глаза Себастьяна обрели какой-то стеклянный оттенок и казалось, будто бы отражали в себе окружающие предметы. В том числе я видел в его глазах себя, с похотливым горящим взглядом и прижатым ко рту персиком. Неприятное зрелище, скажу я вам. Несмотря на притиснутые к фрукту зубы, язык, приподняв левую щеку, скользнул по кожице. Взгляд демона тут же метнулся вслед за ним. Он был будто бы под гипнозом, что навевало на нехорошие мысли и наталкивало на возможность того, что под конец представления ,если выдержит, Себастьян изнасилует меня тут же, если повезет, на столе, а если не повезет, то прямо в кресле… Но несмотря на все предупреждения моего, не побоюсь этого слова, отменного ума, я решил продолжить шоу, которое уже столь сильно затянуло моего слугу. Я чуть начал сжимать челюсти, а бархатистая кожица, кажущаяся очень тонкой, но в то же время очень прочная, не захотела так просто поддаваться и вместо того, чтобы выпустить на свет ярко-желтую мякоть, стала тянуться. На персике оставались отпечатки моих зубов, но я не спешил с прокусыванием тонкой защиты, а вместо этого оттягивал зубами кожу и языком возвращал её на прежнее место. Себастьян, как завороженный, следил за каждым моим плавным движением, несущем в себе какую-то непонятную нежность по отношению к фрукту. Достаточно растянув и поиздевавшись над несчастным персиком, я, полностью отстранив свой рот от кожицы, как гром среди ясного неба вонзил в плод зубы. Себастьян вздрогнул, явно не ожидая такого резкого насилия к несчастному фрукту, а фрукт, в свою очередь, брызнул соком, как будто слезами. Я даже проникся сочувствием к его горю, ещё бы! Сначала извращались как могли, а потом взяли и кожу порвали! Ну да ладно, сейчас не до этого. Я снова взглянул на Себастьяна, отмечая произошедшие изменения на его лице. Взгляд больше не был стеклянным и даже нес в себе осмысленность, а именно, ясно выражал фразу: Господин, что происходит? Ну, я, конечно, решил не утруждать себя ответом на сей немой вопрос, а просто погрузил зубы глубже в мякоть. Я чувствовал, как сок буквально расступается под ними, омывая эмаль и десны, что было, кстати, очень приятно. До сих пор я всегда только быстро съедал персики, а если быть более точным, десерт, без всякого наслаждения. Так сказать, съел и забыл. Но сейчас была совершенно иная ситуация, в которой я мог прочувствовать всю глубину и различные оттенки вкуса. Язык скользил различными чувствительными точками по маленькому кусочку мякоти, кожицу с которого уже благоразумно содрали зубы. На кончике персик казался совсем-совсем сладким, а ближе к центру – кисловатым, в этот момент очень хотелось попробовать на вкус как будет возле самого горла. Пока я думал, как осуществить эти детские мечты, мою голову внезапно посетила мысль, что я ем не персик, а выпиваю сок, которого, слава богу, во фрукте было предостаточно. Едва на меня накатило это озарение, как я, запрокинув голову, поднял персик выше. Фрукт находился в сантиметрах трех над носом, значит над губами примерно в пяти. Одна моя рука упиралась уже в это время в столешницу, а пальцы другой фалангами начали чуть сдавливать плод. Было ощущение, что мое тело тянется вверх, к лениво выползающей капле. Я сам заворожено следил за тем, как маленькие частички жидкости собираются с краев «ранки» и скатываются вниз, провисая большой, сочной каплей, но, тем не менее, не падая. Мой рот приоткрылся, а язык высунулся наружу в предвкушении. Эти действия я совершал непроизвольно, не думая, не понимая, что делаю. Где-то краем подсознания я понимал, что стоит моим фалангам надавить чуть сильнее, и сок тонкой струйкой побежит в мой рот, а точнее, полетит. Много сока, целый персик, наполненный желанным соком! Столько, сколько захочу! Сладкий, с едва заметной кислинкой, которая заставляет восторженно морщиться и снова погружаться в глубину сладкого. О, это восхитительно! Но нет! Я не предпринимал никаких попыток к скорейшему попаданию сока в мой организм. Я ждал, как раб, в вожделении ждущий, когда его госпожа нежно пропустит плеть сквозь ладонь, а затем подарит грубый поцелуй этой самой плети. И он будет страдать! Страдать и получать от этого наслаждение! От своего рабства, от этой боли, от животного желания, не имеющего выход наружу. Она будет в облегающем платье с огромным количеством различных рисунков и прочих украшений, обязательно с разрезом до самого бедра. Длинные перчатки будут покрывать руки от плеча до кончиков фаланг, а пальцы, в свою очередь, будут облеплены огромным количеством перстней. Все лицо обязательно должно быть раскрашено, а глаза просто обязаны гореть. А он, одетый лишь в набедренную повязку, лохмотьями свисающую по ногам и съежившуюся от старости, будет выгибаться под каждым ударом, а с его висков будут соскальзывать капли пота. Длинные темные волосы будут закрывать глаза и липнуть к лицу. Госпожа будет ударять его снова и снова, а на её губах будет играть дьявольская, торжествующая ухмылка. Совсем такая, как будет играть на моем лице, когда Себастьян сдастся и будет готов подчиниться мне, выполнять любые мои желания без помощи пентаграммы, заключенной в моем глазу. И я буду наслаждаться этим! Его покорностью, его рабством. Но не сейчас. Все это будет позже. А сейчас я сам нахожусь в плену, нет, в рабстве у этой сочной тяжелой капли, так и не желающей падать вниз. Все эти сравнения, которые нарисовало мое больное воображение, кажутся такими пафосными для такой ситуации. Но если рассмотреть все, если следить за представлением с самого начала, то невольно твоим разумом овладевает туман, затягивающий, гипнотизирующий… подчиняющий. Это слово стало так часто скользить в моем подсознании, будто на нем строится жизнь, мир, Вселенная. Но ведь это правильно. Я граф, у меня всегда были слуги, всегда мне кто-то подчинялся. Мне подчиняется даже демон, которому может подчиняться все остальное! Значит, я властвую над всем! Мой взгляд, застывший на одном предмете, задорно поблескивающем в лучах солнца, полетел вслед за ним, когда капля внезапно сорвалась вниз. Язык высунулся по самое основание и явно желал вылезти дальше, если бы не треклятая физиология человеческого тела, не позволявшая ему вырваться за пределы ротовой полости. Возможно, когда я поднимал руку с персиком вверх, что-то не рассчитал, или же, во время моего временного отбытия в свое подсознание, рука покачнулась в сторону. Но факт остается в том, что капля приземлилась на самый кончик моего напряженного языка. И тут же разбилась. Если бы мышцы органа так не напрягались, возможно, этого бы и не произошло, но, так как язык был крайне напряжен от долгого ожидания, у капли просто не было ни единого шанса. Однако, несмотря на совершенное расчленение, я явственно чувствовал вкус, отпечатавшийся на самом краю и легкой дымкой зависший снаружи. Мой язык тут же скользнул в рот, будто бы боясь того, что эта дымка может остаться снаружи и просто раствориться в миллиардах кубометрах воздуха, а так она, кажется, будет под надежной охраной. Язык снова выглянул наружу, будто бы поманив наблюдавшего сие действо дворецкого, а затем, дотрагиваясь до кожи самым кончиком, обвел вокруг губ. Мне казалось, что самого меня уже раздирает желание к самому себе… Все это, наверняка, для здравомыслящего человека казалось полным бредом. И все сравнения, все размышления, но сейчас я был безумным. Поэтому явственно не хотел чувствовать и осознавать, где находится грань между реальностью и, соответственно, бредом… Я, на время вернувшись в реальный мир, взглянул на Себастьяна, почти физически ощущая, что мой взгляд несет в себе некое, непонятное даже мне самому, превосходство. Взгляд Михаэлиса ещё не был заинтересованным или полным желания, он просто был загипнотизированным всей прелестью происходящего. Я хотел было усмехнуться, но поняв, что это может разрушить всю картину, решил воздержаться. Ведь одно неверное движение, один неправильный звук – и все! Все насмарку! Все мои предыдущие действия и планирования будущих. Сосредоточившись и примерно набросав план последующих действий, я снова перевел взгляд на персик, в «ранке» которого опять собиралась капля. Я какое-то время подождал, в этот раз не поддаваясь пленительному чувству рабства и наслаждения от ожидания. А затем резко сжал пальцы, ревностно обхватившие фрукт. Тихий бульк и сверху вниз, именно из «ранки», внутреннее давление не порвало кожицу в других местах, брызнул сок. Я зажмурился на мгновение, прочувствовав, как пару мельчайших частичек попало на веки, но после этого моментально открыл глаза. Пальцы так и не разжались, а продолжали, контролируя силу, дабы не выплеснуть всю жидкость, сдавливать плод. На мои, плотно стиснутые губы, полилась тонкая, сладкая струйка. Одна её часть пыталась пробиться внутрь, но я пока не позволял, а вторая потекла вниз, к подбородку. Я раскрыл рот, пропуская восхитительный сок внутрь и напряжением нижних лицевых мышц вызывая более сильный поток к подбородку. Я чувствовал, как совсем тоненькая струйка, виляя, тянется по шее. Стиснул персик ещё сильнее, порвав, все же оказавшуюся хрупкой, кожицу, и сок ударил мне в лицо объемной струей. Только маленькие капли попадали в рот, ведь жидкость дробилась о нижнюю губу и в своей основной массе стекала вниз. Мой воротник уже вымок в соке, и от него ощутимо несло нежным запахом персика. Взору представал зеленый, залитый теплыми солнечными лучами сад, с невысокими персиковыми деревьями, на которых распускались цветы. По крайней мере, лично у меня этот запах ассоциировался именно с этим. Я чуть прикрыл глаза, полностью окунаясь в свою фантазию. Лицо обдувал мягкий ветерок, я, расставив руки в стороны и запрокинув голову, заливисто смеялся. Ветер подул сильнее и я, будто подхваченный порывом лист, закружился по саду. Плавно скользя между деревьев и чувствуя, как приветливо щекочет ноги трава. Я танцевал, слыша музыку, льющуюся из ниоткуда, знал, что это ручей, расположенный в глубине сада, но неведомый моему взору. Трели и переливы, которыми благородно одаривала вода воздух, ласкали слух и казались настоящей музыкой. Вот там, у самого истока, будто смычок нежно ведет по струнам скрипки, а у подножия, где вода перекатывается по камням, вызывая удивительный рокот и низкое журчание, кажется, что томно, тягуче играет виолончель. Я останавливаюсь возле одного из деревьев, голова слегка кружится. И вовсе не от долгого непонятного танца, а от аромата, витающего в воздухе. Я приподнимаю одну тяжелую ветку и, взяв один из нежно-розовых цветков в ладони, опускаю внутрь нос. Обоняние внезапно взрывается фейерверком, а голова начинает кружиться сильнее. Перед закрытыми глазами все плывет, и мелькают яркие пятна. Запах, божественный, притягивающий и обволакивающий розовой дымкой, будто сводит с ума. Это восхитительно, великолепно! И мне кажется, будто от безумного, захлестывающего меня удовольствия, я сейчас умру… Но это будет… красиво! Вот с такой картиной у меня ассоциируется запах персика. Но сейчас я чувствовал его скромный, едва проступающий сквозь грешный воздух, который я отравляю пропусканием через свои легкие, аромат. Но все равно, он был удивителен. Я опустил руку, которая устала и уже отзывалась болезненным покалыванием. Откинув кисть назад так, что она безвольно повисла, снова сжал фрукт. Кожица, которая уже разорвалась во многих местах в период предыдущих издевательств, безвольно обмякла, оповещая меня о том, что сока персик больше предоставить не может. Но того, что выступило, мне было вполне достаточно. Неширокая струйка поползла сначала к моему запястью, дальше, виляя и опутываясь вокруг руки, вниз, к локтевому сгибу. Я наблюдал за ней. Чуть наклонившись, подхватил губами, не позволяя спрятаться в манжетах закатанных рукавов. Я слизнул капельку, которая стойко проделывала себе путь по моей коже, а затем, прижавшись носом к руке, глубоко вдохнул. Совсем как там. Запах щекочет обоняние, а кажется, будто это тычинки попадают в ноздри, приятно раздражая изнутри. Я долго вдыхал блаженный, любимый аромат, повергающий меня в экстаз. В порыве какого-то неконтролируемого желания, далеко вытянув язык, дотронулся им до руки, тщательно проводя вокруг. Вылизывая каждый сантиметр кожи, и в итоге самым кончиком касаясь запястья. Я перевел томный, затянутый дымкой взгляд на Себастьяна, который казался мне размытым пятном. Увлекшись своей игрой, от которой я получал наслаждение, совсем забыл про дворецкого, все это время стоящего здесь и наблюдающего за мной. Среди кляксы, оставленной в этом мире черной краской, в которой изредка проскальзывали белые пятнышки, я отчетливо различал красные, горящие рубины. Теперь весь мир мне казался невзрачным и серым, но темнее всего был Себастьян. Он был весь такой мрачный и черный и единственное, что выделяло его из общей серой массы – это гранаты, пылающие огнем желания. До моего, с трудом завоеванного наслаждением, мозга не сразу дошло, что моя цель уже достигнута. Себастьян готов вот прямо тут, даже не раздеваясь, взять меня. Однако мне почему-то было все равно. Теперь очень сильно заботил мой воротник, насквозь пропитавшийся персиковым соком. Смотря на чернильное пятно, я неопределенно хмыкнул и с трудом перевел потяжелевший взгляд на свой, некогда белый, воротник. Руки потянулись к пуговицам, явно собираясь их расстегнуть. Но они замерли на полпути, а я дернулся, несколько отрезвляясь сиплым, обволакивающим шепотом дворецкого: -Позвольте мне, господин…