Хорошая девочка

Проблемы у Сэми — действительно большие проблемы — начались в "Ретробуме", старом уже магазине, торгующим грампластинками, антиквариатом и прочими вещами из "Мира-Когда-Еще-Динозавры-Топтали-Эту-Землю". В первый раз она увидела его у полки с какими-то древними свистульками. Увидела — и тут же нырнула обратно за рекламный стенд, признав в этом жилистом парне бойфренда (которого уже по счету?) своей сестры. Как его там?.. Стэн? Или Эл... Или Мэл... Да, наверное, все же Мэл: Сэми не помнила, чтобы сестричка прибавляла к имени своего нового дружка какое-либо числительное, как она делала всякий раз, когда имя у очередного парня повторялось в длинной веренице контактов. Например, Ричард Второй, или Скотт Третий, или Джон Пятый. Стэн и Эл уже были, это точно, это Сэми знала наверняка. А вот Мэл... Мэла не было. Еще ни разу. До того момента Сэми не встречала Мэла в живую и узнала его благодаря одной-единственной фотографии (Эми жутко раздражало, что ее парень ненавидит фотаться), сделанной сестрицей осторожно и, понятное дело, втихаря. "Он — самый-самый в моем наборе", — с непонятным для самой себя содроганием вспомнила Сэми ее слова, пробираясь к полкам с грампластинками так, чтобы остаться незамеченной: Мэл даже не подозревал о существовании точной копии своей подружки. И если быть честной, Сэми не хотелось, чтобы он узнал. Зачем? Да и Эми злить лишний раз — себе дороже... Сэми схватила первую попавшуюся на глаза пластинку и бездумно уставилась на нее, чувствуя, как начинают гореть щеки — не то от страха, не то от смущения, не то от всего разом. "Точь-в-точь как на фотографии", — невольно подумалось ей. Точь-в-точь. Тот же смуглый, поджарый, высокий парень с темноволосой шевелюрой и челкой, небрежно спадающей на левый глаз — самый первый парень из огромного списка Эми, который ей понравился. Понравился до такой степени, что Сэми предпочла бы, чтобы он вообще о ней не знал. Все равно через недели две-три, в общем, когда Эми наиграется вдоволь, о Мэле ей будет напоминать лишь одна-единственная фотография — и то если не сотрут. Сэми выдохнула сквозь плотно сжатые губы и, набравшись смелости, осторожно выглянула из-за полок. И остолбенела: Мэла не было. Нигде. Ни около свистулек, ни около старых книг и журналов, ни около... — Воу, какая удача... Девушка едва не подпрыгнула на месте: голос над ухом, звонкий, но вместе с этим хриплый, негромкий, прозвучал совершенно неожиданно. Она резко обернулась, из-за чего Мэл — а это был он — приподнял руки в успокаивающем жесте. Сэми сглотнула, прижимая к себе пластинку, как щит. — Спокойно, — развел все еще приподнятыми руками парень. И, ухмыльнувшись, слегка склонился к замершей девушке — ее обдало свежестью мятной жвачки. — А вот Эми не из пугливых. И смутить ее не так-то просто. "Боже", — подумала Сэми. — "У него щербинка между зубов. Щербинка". Она тупо смотрела на Мэла и все больше осознавала, что ей очень, черт ее побери, нравится этот парень. Тысячу раз очень. А секунд через двадцать до нее дошло: он не признал в ней Эми, хотя знать не знал, что у той есть близняшка. Их путали все. Даже мама иногда. Он — нет. Как? Как? — Отвечу на вопрос, который читаю по твоим глазам, — Сэми стыдливо потупилась. — Во-первых, Эми терпеть не может весь этот бабушкин хлам. Во-вторых, она не слушает "Роллинг Стоунз". — Тонкие пальцы пуще прежнего стиснули грампластинку. — Ну и в-третьих, — Мэл склонился к едва-едва дышащей девушке ближе, снизив голос до мягкого шепота и перехватывая ее растерянный взгляд своим — неподвижным, тяжелым, темным, видящим все, что только можно увидеть, — у тебя нет этой дурацкой родинки. И пахнешь ты... — Мэл улыбнулся — и это был первый и последний раз, когда его улыбка показалась Сэми доброй, и милой, и... неопасной. — Хорошей девочкой. Да, Сэми была хорошей девочкой, очень. Но даже у столь хороших девочек иногда не хватает терпения, сил и масок, чтобы побороть нелюбовь к своим стервозным сестрам. В общем, Сэми была очень хорошей девочкой. И это не помешало ей не только не оттолкнуть ухмыляющегося парня своей стервы-сестры, но и ответить, уронив пластинку "Роллинг Стоунз", на его поцелуй, требовательный, грубый, жаркий, очень плохой для столь хорошей девочки; наслаждаться его языком, запахом мятной жвачки, жесткими волосами, в которые она вцепилась мертвой хваткой, и сильными руками, заключившими ее в свои стальные тиски. Они целовались в магазине, торгующим всяким "бабушкиным хламом", у полки с грампластинками, и Сэми постепенно теряла голову. И думала: "Вот оно, возмездие, твоя горькая пилюля, Эми, чертова ты стерва", а потом: "Боже, что я делаю". Уже позже, когда возмущенный дедок махнул на них тростью и они буквально вывалились из магазина (он — довольный, обнимающий ее за талию, она — смущенная, красная, с распухшими губами), Мэл решил, что самое время узнать, как ее зовут. — Сэми, — выдохнула она, до сих пор не понимая, что произошло. — Меня зовут Сэми. — Поехали со мной, Сэми? — Она заглянула в его до одури бездонные глаза — и уже навсегда увязла в них, не в силах ответить отказом. — Замечательно... Сэми даже под дулом пистолета не смогла бы объяснить, как она позволила этому случиться. Просто в какой-то миг поняла, что изначально не контролировала ситуацию, — вот и все. Она позволила Мэлу порвать пуговицы своей любимой рубашки; она позволила ему стянуть с себя джинсы и белье, мягкое, нежно-розовое; она позволила сильным пальцам скользить по своей коже, оставлять на ней красные следы, сжимать до боли свои бедра. Она позволила Мэлу докопаться до самой ее сути, переступить черту, зайти далеко-далеко-далеко... Настолько далеко, что уже поздно и бесполезно было бы возвращаться. Он любил ее — грубо, жестко, плохо, но любил. Любил больше дуры Эми, больше ее кружевного белья, ее яда, ее стервозности, ее блядского, мерзкого запаха. И не это ли, черт бы все побрал, самое главное?! Мэл. Ее. Любил. По крайней мере, так ей казалось. Сэми таяла в его руках. Таяла и кричала, стонала, проклинала все на чем свет стоит, билась — и умирала. Так сильно Мэл ее хотел. Так сильно, плохо любил. Так сильно выворачивал ее душу наизнанку, любуясь беззащитной, трепещущей сердцевиной. У Эми такой не было. У Эми там все прогнило напрочь, сочилось гноем и ядом, источая зловоние, и, кажется, уже не подлежало исцелению. С испорченной Эми Мэл пил, баловался травкой, буянил и трахался, а с Сэми ходил в магазин бабушкиного барахла, смотрел кино, читал книжки, готовил и занимался любовью. С Сэми он пытался жить, пытался наслаждаться театрами, пытался улыбаться по-доброму, пытался понять, а какого оно на самом деле, это хорошее. Пытался. Но каждый раз возвращалась Эми, впиваясь в него, как паразит, и утягивая обратно, на самое-самое дно их Богом забытого океана, полного окурков, пустых пакетиков и битого мутного стекла. "Это Майки был у нас славным малым", — зло думал Мэл, опускаясь на самое-самое Дно, делал первую затяжку и в раздражении, к которому примешивалось хорошо скрытое беспокойство, начинал потирать ноющую голову. — "Ну нет, сладкий, не сейчас, только не в этот раз". Они не остановились (он не остановился), даже когда Эми начала спрашивать у Мэла, все ли так, все ли в порядке. "Все о'кей, детка", — отвечал парень. Он действительно так считал. Он тянул Сэми за собой — туда, вниз, вниз, вниз, ниже — только Ад, где котлы, вилы и Сатана. Тянул и думал, что все о'кей. Как и сама Сэми. Она прогибалась, падала и тоже считала, что все о'кей. Ведь Эми чувствовала, Эми подозревала, Эми злилась и кусала локти, а Мэл любил. Однажды он признался Сэми: у него тоже есть своего рода близнец, но тот настолько хреновый парень, что он не любит вообще говорить о нем. Мэл сказал, что его "милый, сладкий близняшка Майки" пропал уже давно, и хотя на этом разговор о любимых родственничках закончился, Сэми догадалась: Мэл рад, и он не хочет, чтобы брат вернулся. В общем, все у них было о'кей: Мэл тянул Сэми вниз, а Сэми падала; Сэми уже навсегда увязла в его бездонных глазах, в опасной, недоброй улыбке, в головокружительном запахе мятной жвачки. Ей было плевать, что за таблетки он глотал время от времени, почему у него так часто болела голова и где он иногда пропадал. Главное, чтобы не у Эми, с которой, как Сэми подозревала, ей придется когда-нибудь покончить, потому что та тоже увязла (Мэл Первый оставался Мэлом Первым вот уже год как) и никуда не денется. Сэми плевать. И на хорошую девочку, которая умирает где-то глубоко внутри, ей плевать в самую первую очередь. Ведь Мэл любит ее. Плохо. Но любит.