***
Чонин не выносил криков. Он не выносил гнева. Насилия. Чувства, как каждый клочок надежды швыряют в мусорную корзину и испепеляют до золы. Он не мог вынести того факта, что его жизнь по самым трезвым оценкам была ничтожной. Где-то, сквозь запах текущей из носа крови, Чонин улавливал запах алкоголя. Сильный и острый. Отвратительно. Он закрыл уши, надеясь утопить просьбы его матери, проникающие из холла в его комнату. Он хотел, чтобы она заткнулась и смирилась с происходящим. Еще один ее жалостливый крик, и его сердце не выдержит. Он предложил помощь. Предложил побыть героем вместо того образа сына, который каждый раз прячется в комнате, ожидая, когда все это кончится. Но миссис Ким никогда не позволила бы ему так рисковать. Как никогда бы не допустила, чтобы он увидел налитые кровью глаза мистера Кима. Мистер Ким. Этот мистер Ким - фальшивка, о чем постоянно напоминал себе Чонин. Настоящий мистер Ким умер и был погребен. Оплаканный и почти забытый. И новая "фигура отца" должна была заменить его. Он должен был заставить миссис Ким и Чонина улыбаться. Водить их на ужины. В кино. Черт возьми, на регби. Чонин сделал бы что угодно, чтобы сидеть возле мистера Кима и не притворяться, что тот его отец, а в самом деле верить. Он сделал так только однажды. Или дважды? Плохое все равно подавило хорошее. Все, о чем он мог сейчас думать, были крики, вырывающиеся из горла его матери. Он хотел их остановить. Пожалуйста, пускай они прекратятся. Чонин больше не мог просто сидеть и слушать их.***
Солнечный свет лился сквозь забрызганное кровью окно квартиры. Кёнсу не мог видеть алую жидкость, стекающую по стеклу, но мог её слышать. И он знал, что эта кровь его - его запястья были все изрезаны, акт насилия, что был совершен не его руками. Он сидел на краю кровати, которую ненавидел. Впрочем, все же, он и любил ее. Это единственное место, где он может спать хотя бы немного спокойно, с крышей над головой, с одеялом над его холодным и дрожащим телом. Кровать - его дом. Кёнсу слышал поскрипывание матраса, когда он ворочался на нем. Простыни под ним шелестели. Какого они цвета? Кёнсу спрашивал Чанёля бесконечное число раз, но его похититель никогда не отвечал. Кёнсу казалось, что Чанёль не хочет, чтобы он знал, как что-нибудь выглядит. Он терпеливо сидел, ожидая, когда Чанёль вернется из университета. Он испустил печальный вздох, вспоминая, что тоже учился там. Казалось, прошли годы с тех пор, когда он мог еще видеть свое имя в самом верху списка учеников. 1. До Кёнсу. Он не ощущал себя номером один. Кёнсу опустил руки на ткань, на которой он сидел, и пробежался пальцами по ней. Он едва скользил по материи, осязая... хлопок? Или, может, полиэстер? Кёнсу прикусил губу, упорно терзаясь вопросом, из чего сделаны простыни. Он замер, когда дверь гостиной распахнулась. Резко врезавшись в стену. Кёнсу нашарил свою прогулочную трость и с сомнением медленно поднялся. Удар двери мог означать только одно - Чанёль в ярости. Кёнсу неохотно вошел в гостиную. Он услышал шаги приближающегося к нему Чанёля, как только владелец этих шагов увидел его. Он продолжал стоять, стараясь не создавать и звука, когда Чанёль грубо схватил его руку. - Что ты делаешь здесь, Су? - голос Чанёля на удивление спокойный, но Кёнсу уловил легкое раздражением, которым были сбрызнуты его слова. - Я ведь говорил тебе не покидать спальню, помнишь? Кёнсу едва был способен выдавить связками голос: - Я вышел встретить тебя. - Ты даже не видишь меня! - Чанёль засмеялся, жестче сжимая руку Кёнсу. - И ты хотел встретить меня? Что если бы это был вовсе не Чанёль? - Я бы знал. Кёнсу знал все. Звук шагов Чанёля. Его дыхание. Его смех. Его рыдания. Его крик ярости и ужаса. Он знал их. Он запомнил их, и они были единственной вещью, связывающей в некотором роде его с этим монстром. - Ты ничего не знаешь, - ответил Чанёль. - Ты бесполезный мусор. - Тогда почему я все еще здесь? - спросил Кёнсу. - Почему ты держишь меня здесь? Если я бесполезен? - Тебе не нравится здесь? - прорычал гигант в самое ухо Кёнсу. - Мне... Чанёль не дал ему ответить. Кёнсу почувствовал, как его вминают в диван так, что мебель с грохотом ударяется о стену. Неожиданный вес над ним подсказал Кёнсу, к чему все идет. Руки рвали его рубашку. Рубашку, которую он так долго застегивал этим утром. Он ощущал себя так совершенно. Слепой парень застегивает свою рубашку сам. Теперь же Чанёль кромсал его достижение на клочки. Эти руки медлили по голому торсу, лаская кожу. Кёнсу дрожал от этой нежной близости. Он знал, что стоило бы понежиться в ощущениях - это не продлится долго. Но он не мог. Он просто не мог. Чанёль не дал ему ни единой причины насладиться наказанием. - Не шевелись, - проворковал Чанель. - И постарайся не забрызгать кровью диван. Когда Чанёль соединил их тела первым грубым толчком, Кёнсу желал только одного: упорхнуть отсюда прочь.***
Чонин не мог терпеть боль. Он вошел в спальню матери, как рыцарь, но был вышвырнут точно уличная крыса. Его руку сгребают мерзкие пальцы, ногти режут кожу, словно канцелярский нож. Чонин шипит. Мистер Ким волочит его вниз в подвал, алкоголь шлейфом следует за ними. Чонин делает попытку вырваться, одну, вторую. Пока, наконец, мистер Ким не отвешивает ему пощечину, и Чонин не понимает, что он в ловушке. Его оттаскивают в дальний, темный угол. Рука отчима стягивает его волосы в кулак, задирая голову Чонина назад за белокурые локоны. Где-то выше, в балках, когда шею Чонина гибельно вытягивают, открывая ненавистному рту мистера Кима, он цепляет глазами паутину. Он растворяет в ней свое внимание, отвлекаясь от языка мистера Кима, который поднимается выше по его шее, затем, остановившись, жестко прижимается к адамовому яблоку. Это неприятно, и с секунду Чонин не может вдохнуть. Он все же яростно старается не выдать этого, слабость только разгорячит желание пьяного мужчины. Все происходит неотвратимо быстро, Чонин осознает свое обнаженное тело, придавливаемое к холодной стене подвала. Его член зажат его же корпусом, сдавливаемый и защищенный. Он молит, чтобы руки мистера Кима не нашли его. Чонин разводит свои ноги врозь, цепенея от бессилия, когда мистер Ким принуждает его их расставить. Холодный воздух сквозит вдоль бедер Чонина, пробирая до самых костей. Теплота плоти его отчима, которой тот трется о его дырочку, нисколько не помогает избавиться от ощущения могильного холода. Чонин кричит после первого, второго, третьего толчка; он наполнен до краев чем-то, что морально не может принять. Слезы стекают по его щекам, но он слишком сосредоточен на Папочкиных Длинных Ногах, опирающихся на балки, чтобы заметить. Он не отдает себе отчет, что плачет ровно до тех пор, пока принт паука неожиданно не размывается, а детали паутины не превращаются в месиво. Где-то сквозь рыдания Чонин слышит, как голос мистера Кима приказывает ему нагнуться. Он подчиняется, опираясь пальцами на холодную стену. Толстая плоть скользит внутри него в быстром ритме, искажая какофонию оглушающих криков о пощаде. Голос его матери неожиданно звучит посреди всего этого хаоса. Ее присутствие меняет все для Чонина. Ужас превращается в состояние паники, затем в замешательство, пока, наконец, не захлестывает ярость. Чонин чувствует, как адреналин галлонами качается внутри него. Я герой. Я герой. Я герой. Чонин не знает, как находит в себе силы, чтобы выпрямиться в полный рост. Он разворачивается с высоко поднятой головой, невольно охает от ощущения пустоты, когда Мистер Ким покидает его тело, его дырочка пульсирует. Его даже не заботит собственная нагота, когда он вытаскивает молоток с панели инструментов его отца. Настоящего отца. Где-то на задворках разума Чонин хранит вспоминания, как разбивал камни кувалдой под его присмотром. Картина прошлого помогает Чонину занести молоток над своей головой и затем обрушить его на отчима. Слышится резкий треск, когда удар раскалывает череп. Всплеск, когда кровь бьется о стену. Глухой стук, когда тело валится на пол. Вскрик паники женщины, овдовевшей во второй раз, и быстрое биение ускоряющегося сердца новоявленного убийцы. Чонин роняет кувалду с расширяющимися глазами, когда осознает, что только что совершил. Его пальцы бессознательно взметаются в волосы, реагируя на боль в висках от удара. Хотя молоток пробил не его череп, Чонин явственно ощущает это. Он не может это вынести. Его мать звонит за помощью. Невзирая на то, что она ненавидит Мистера Кима, она зависит от него. Она не может жить одна. Ей необходима поддержка. Чонин не может дать ей денег или крышу над головой. Ей нужно, чтобы монстр вернулся обратно. И как только скорая будет на месте, Чонин знал, полицейские нацепят наручники на его окровавленные запястья. В него ворвался страх тюремного заключения. Он не пойдет в тюрьму. Он не заслуживает сесть за решетку. Никто не будет разбираться, что это была лишь расплата. Чонин не дожидается, когда Миссис Ким свяжется с диспетчером скорой помощи. Он неистово натягивает свои штаны, не обращая никакого внимания на горячую струю льющейся крови по его бедру. Миссис Ким убирает телефон подальше и кричит Чонину, чтобы тот вернулся, как раз в тот момент, когда он мчится вверх по лестнице и скрывается через заднюю дверь. - Милый, вернись!***
Кёнсу выбрался на свободу поздно ночью. Он вдыхал воздух, слушая, как его палка стучит по бетонному тротуару. Он надеялся, что движется на восток, полагаясь на направление ветра. Идеальное направление - противоположное западу, который привел бы его к университету Чанёля. Кёнсу сбежал. Он хвалил себя за это. Глубокой ночью в темноте, пока Чанёль спал, Кёнсу одел свое ноющее от тупой боли тело, затем прошел ровно 20 шагов до прогулочной палки, 10 шагов до двери, 15 до лифта и 35, чтобы покинуть здание. Кёнсу не мог видеть луну, но он знал, что она там. Он осязал гул от ее света. Это было прекрасно, и ему нравилось ощущение гусиной кожи на обнаженных руках. Футболка, в которую он одет, превосходно пропускала воздух и лунное свечение. Его прогулочная трость на что-то напоролась, и он предположил, что это могло быть облицовкой здания. Он притормозил, пытаясь уловить, ударится ли эхо о какие-нибудь движущиеся объекты. Он должен точно удостовериться в отсутствии прохожих; кто-нибудь из них может сообщить, что слепой гуляет один, и Чанёль узнает, куда тот ушел. Не услышав ничего необычного, Кёнсу рискнул пройти внутрь. Щелк! Щелк! Звук был его единственным аккомпанементом, помимо разве что мягкого хлопающего шороха его обуви о дорожное покрытие. Кёнсу развлекал себя, выписывая ритм в голове. Он шел и шел, пока стук не сменился более приглушенным хрустом. Кёнсу медленно присел, опираясь на свою палку. Его рука скользнула на то, что было под его ногами, и он почувствовал, как острые щетинки легко покалывают его кожу. Он понял, что находится на траве. Кёнсу дошел до поля, до которого, в нем теплилась надежда, он рассчитывал добраться. Как раз за его пределам, если он все правильно помнил, был заброшенный склад. Он играл здесь с Луханом; когда они были детьми, они пинали футбольный мяч по пустым коридорам. Он пронесся трусцой через травянистое пространство, пока не услышал, что его подошва снова гарцует по тротуару. Он потянулся, нащупывая ручку двери, и испустил облегченный вздох, когда кончики его пальцев наконец задели ее. Он решительно зажал холодный металл прежде, чем толкнуть дверь. Кёнсу тихо стоял в дверном проеме. Никаких признаков другой жизни. Он один. Но это его не беспокоит. Ощущение от пустынности этого места последнее в списке его волнений. В действительности, заброшенное здание осчастливит скорее, чем атмосфера одиночества. Кёнсу блуждал внутри в темпе улитки. Он не остановился, пока ему не показалось, что он забрел в самый дальний угол от главного входа. Чувство нависающих стен с обеих сторон одобрило его выбор. Он сел. Прижал колени к груди и облокотил прогулочную трость слева от себя. Он иногда дотрагивался до нее, как бы успокаивая себя тем, что он все еще здесь. Он осязал порывы ветра, пробирающиеся через трещину в стене. Кёнсу дрожал, стуча зубами. Он свернулся клубочком и попытался опьянить себя фантазиями. Может, если он представит достаточно прекрасные вещи, они утянут его в сон. Он застыл в этой позе ненадолго, затем, все же опустившись, прилег. Его веки стали смыкаться, как только его начало клонить в дремоту. Кёнсу зевнул, и его глаза полностью закрылись. Они распахнулись на звук шагов, которые точно не принадлежали ему. Они не могут принадлежать ему. Он не двигается. Или нет? Кёнсу поднялся, стараясь доказать себе, что он действительно не сходит с ума, что он слышит сейчас эти звуки. Его губы заговорили прежде, чем он успел взять их под контроль. - Кто здесь? Шаги остановились. Кёнсу внимательно вслушивался, ожидая их возобновления. Единственное, что донеслось до его слуха, было завыванием ветра и его собственным дыханием. Кёнсу потряс головой. Может, это в самом деле галлюцинации. Может, он в самом деле сходит с ума. Бесчисленное количество ударов Чанёля по его голове сделали эту возможность вполне реальной. Кёнсу вздохнул, укладываясь обратно. Если бы у него все еще было зрение, Кёнсу увидел бы испуганного парня, пристально вглядывающегося в него. Внешность Кёнсу загипнотизировала его, стоило лунному отблеску коснуться лица. Пока Кёнсу спал, Чонин тонул в любви.***
Чонин пораженно разглядывал юношу. Он опустился на колени рядом со спящей фигурой, так томительно желая коснуться безупречного, хоть и в кровоподтеках, лица. Розоватые щечки немного подергивались каждый раз, как тот спорадически изгибал губы в маленькой улыбке, и когда она представала перед глазами Чонина, для него это было словно подарком. Чонин был рад, что темнота скрыла его присутствие этой ночью. Разумеется, это прекрасное существо убежало бы, сломя голову. К счастью, Чонин имел привилегию следить за ним. И этот благоговейный трепет не позволил ему сомкнуть глаз. Он наблюдал за юношей так пристально, что у него начало ломить голову. Это было не так мучительно, как прошлой ночью. В этот раз он наслаждался этим. Такая боль, вызванная созерцанием этим произведением искусства, была ему по душе. Он не на шутку начал паниковать, когда парень зашевелился. Чонин подскочил и неловко отпрянул назад, нащупывая стену и чуть не споткнувшись несколько раз. Небольшой зевок срезонировал по пустому помещению склада. Чонин вдавился в стену. Только не убегай. Только не убегай. Останься со мной. Он держался абсолютно бесшумно, наблюдая, как юноша садится. Руки взметнулись над головой, потягивая спину. Чонин жадно ловил каждое его движение, стараясь обуздать разгоняющееся дыхание в более плавный ритм. Он застыл, когда взгляд коснулся его. Юноша смотрел прямо на него. Чонин нервно улыбнулся, немея опять, не получив ответной реакции. Он заключил, что этот парнишка, должно быть, не особо счастлив его видеть. Но когда тот ухватился за белую палку, до Чонина наконец дошло. Его сердце разбивалось от вида этого поднимающегося идеального юноши, изучающего палкой пространство перед собой. Чонин никогда ничего не хотел так сильно, как взять его руку и помочь. Он не знает о моем присутствии, - говорил себе Чонин, - Никто не должен знать. Даже слепой может сдать меня. Юноша шел по комнате, все время скользя рукой по стене, словно чтобы поддерживать себя в вертикальном положении. Чонин сдержанно шагнул, и, наконец, последовал за ним по периметру комнатки. Его шаги были приглушенными, когда он поднимался по ступенькам вслед за юношей, выставляя перед собой руки в страхе, что тот опрокинется назад. Его удивлению не было предела, когда тот достиг верха лестницы без каких бы то ни было проблем. Юноша бесцельно блуждал, меланхолично вздыхая. Каждый такой вздох разрывал, как хотелось Чонину обнять его. Но, увы, он каждый раз отдергивал себя. Они продолжали свое странствие, пока луна вновь не поднялась. К концу дня юноша обследовал каждую комнату по меньшей мере дважды. Чонин любопытствовал, что это здание может предложить тому, кто ничего не видит. Почему этот парень так им заинтересован? Юноша вернулся в свой угол и изогнулся, как гусеница, когда те прячутся в своих коконах. Чонин тихо приблизился, наблюдая беспрестанно, как юношу начинают съедать сновидения. В этот раз Чонин набрался храбрости и лег рядом, растягиваясь совсем близко от него. И с тех пор так происходило каждый день и каждую ночь. Чонин следовал за парнем без ведома того, как брошенный щенок, когда солнце всходило. Ночью же он ждал пока юноша уснет, а его сердце разбухало все сильнее и сильнее от любви каждый раз, когда он сжимал того в своих руках. Чонин ощущал себя счастливчиком, даже если этот юноша не принадлежал ему. Чонин почувствовал любовь.***
В один из дней, когда Чонин неосторожно отпустил контроль, Кёнсу проснулся раньше него. Он открыл свои бесполезные глаза, улыбка на лице не ослабела - остаток его сновидений. Его перестали мучить кошмары, кое-что, чему он был благодарен. И он не знал, как произошло это чудо. Его обволакивало тепло, которое он внезапно осознал. Прекрасное тепло. Кёнсу предположил, что такой восхитительный, долгожданный жар не мог исходить от солнца. Он устремился ближе, чтобы почувствовать больше, и удивился, осознав, что что-то, напоминающее руки, удерживало его на месте. Он скорчился, испугавшись, что был пойман Чанёлем. Кто бы ни был перед ним, он, должно быть, охраняя, крепко стянул руки вокруг талии Кёнсу - и вот он оказался заключенным в чьих-то объятьях. Кёнсу внимательно прислушивался к дыханию. Изучая. Звучит совсем не как у Чанёля. Он прижался ухом к груди, отмечая разный ритм сердцебиений. Это не Чанёль. Кёнсу нерешительно позволил своей руке двигаться согласно собственной интуиции. Она скользила вверх, подушечки пальцев плыли по чему-то, что он принял за плечи. Он разрешал своей ладони исследовать дальше, вверх по шее, наконец достигая лица. Его пальцы призрачно бродили по углам лица. Он разыскал сначала губы, изумляясь нечеловеческой плюшевостью их текстуры. Затем он сдвинул их на щеку, раскрывая под пальчиками их мягкость и юношескую гладкость, затем на середину на нос. Он вздрогнул, когда реснички ударились о костяшки его пальцев. Он замер, понимая, что тот проснулся. Наступило молчание, сохраняемое только для дыхания. Кёнсу отдернул руку, его рот приоткрылся, позволяя освободиться удушью. Он был напуган, но заинтригован. Кто мог приобнимать его так? И с какой целью? Кёнсу в конце концов подал голос первым и разбил чудовищное молчание. - Привет. И ничего не получил в ответ. Захват на его талии стал ослабевать, и Кёнсу понял, что он просто не может позволить этому человеку уйти. Он не отпустит его, пока тот не объяснит, кто он и что делает. - Я сказал, привет, - Кёнсу скривил губки. - Пожалуйста, ответь мне. - Привет. Голос глубокий и успокаивающий. Кёнсу осознал, как бессознательно подтягивается ближе к его владельцу, и он приближался, напрочь забывая оценить расстояние между их телами, пока они не соприкоснулись. Так тепло... - Как тебя зовут? - Скажи сначала свое имя. - До Кёнсу. - слепой парень улыбнулся, надеясь выглядеть хоть немного презентабельно в чужих глазах. - А тебя? Последовала пауза. Вопрос Кёнсу повис в воздухе, и он гадал, означает ли это, что тот представится псевдонимом. Когда он все же отозвался, Кёнсу мог твердо сказать, что тот не лжет. - Ким Чонин. - Что ты здесь делаешь, Чонин? - Я в бегах. Что насчет тебя? - То же самое. Как долго ты здесь? - С некоторое время. - И ты со мной все время? - Да. - Ты обнимаешь меня каждую ночь, Чонин? - Д-да. Затем наступила еще одна точка молчания. Кёнсу ждал каких-то комментариев по поводу его инвалидности. Он ненавидел жалость, но знал, что вызывает ее. Он был готов, когда дыхание Чонина прервалось, готовясь заговорить. - Это сложно? - Что именно? - Быть слепым? Кёнсу потряс головой. - Нет. Не особо. Я уже привык. - О. - Снаружи солнечно? - Извини? - Снаружи солнечно? - эхом повторил Кенсу. Чонин повернул шею к окну. - Нет. Все в облаках. Видимо, скоро пойдет дождь. - Выведи, пожалуйста, меня наружу? Кёнсу услышал, как пульс Чонина существенно ускорился. Парень возбужденно подскочил. Он взял Кёнсу за руку и мягко поднял его на ноги. Наконец он может помочь ему, прямо как того и хотел. Кёнсу позволил Чонину вести себя. Он доверился этому человеку. Кёнсу несколько усомнился в своем решении, но что, в конце концов, плохого мог сделать ему Чонин? Изнасиловать его? Кёнсу уже прошел через это. Убить его? В конечном счете, это закончит все его проблемы. Чонин вывел его наружу, увлекая на поле, пока Кёнсу не остановился. И когда тот замер, Чонин поравнялся с Кёнсу, медленно придвигаясь, пока их плечи не соприкоснулись. - Останься здесь со мной, пока не начнется дождь. Чонин кивнул, вспоминая тут же, что Кёнсу не может его видеть. - Хорошо. Они стояли бок о бок друг к другу, как солдаты на карауле. Кёнсу поднял свое лицо к небу, чувствуя тучи, которые, как поведал Чонин, были здесь. Он не врал, как это всегда делал Чанёль. Кёнсу широко улыбнулся. Когда упала первая капля, Кёнсу не смог сдержать визг. Он взметнул руки в воздух, рыдая от восхищения, когда дождь стал капать на его кожу. В этот раз, Кёнсу был уверен, небо плачет слезами радости за него. Чонин смотрел на него заинтригованно, и его восхищение сбрызгивалось в микс. Он обратил лицо к небу так же, щурясь от капель, попадающих ему в глаза, и позволяя слабому ливню очистить его. В разгар их авантюры, рука Чонина снова нашла ладонь Кёнсу. Румянец проступил на щеках Кёнсу, но он не выдернул руку. Вместо этого он крепче сплел их пальцы. Кёнсу почувствовал любовь.***
- Тебе нравится клубничное мороженое? Кёнсу повернул голову на голос Чонина. Он вслушивался, ожидая его, ровно с того момента, как Чонин сказал этим утром, что уходит в магазин. Время искажалось, и у Кёнсу создалось впечатление, что он прождал его не меньше вечности, хотя в реальности симбиоз Чонина и магазинов ограничился 50 минутами. - Ты купил мороженое? Чонин сел рядом с ним в их уголке. - Ага. Хочешь немного? Кёнсу ответил, открывая рот. Его не заботило, что челюсть начинает затекать, он слушал, как Чонин разрывает упаковку стаканчика мороженого и отгибает её край. Пластиковая ложка вскоре оказывается у него во рту, и небольшой кусочек мороженого падает ему на язык. Кёнсу терпеливо ждет, пока оно растает. Только когда кусочек перестает быть твердым, он сглатывает. Он прикрывает глаза, смакуя вкус, не припоминая, когда в последний раз он пробовал что-то такое же сладкое. - Тебе нравится? Я купил еще шоколадное и ванильное. - Ты купил только мороженое? Чонин засмеялся. - Скажешь тоже! Конечно, нет. Кёнсу сдавленно прыскает и ищет руку Чонина своей. Юноша сжал его ладонь, переплетая пальцы. Кёнсу хочет сказать еще что-то, но его губ снова касается пластиковая ложечка. - Открой пошире. Ванильное. Кёнсу жадно поглощал бы его, даже если бы это не было его любимым вкусом. Это было чистым удовольствием, и он упивался каждой гранулой сахара в каждой ложке, обожая каждую из них. У него не было времени оправиться от холодящей мозг волны, когда Чонин скользнул другой ложкой в его рот. Шоколадное на этот раз. Из губ Кёнсу случайно вырвался маленький стон. Он шоколадозависимый. Он проворковал с восторгом, преклоняясь перед вкусом, которого его лишали столько времени. И он чувствовал себя по-ненормальному особенно от того, что его кормили этим мороженым. Следующее, что коснулось его губ, было слишком мягким для пластиковой ложки. Слишком жарким для холода мороженого. Его глаза удивленно расширились, когда он понял, что губы Чонина накрыли его. Это был другой поцелуй. Такой нежный, такой хрупкий. Не та грубая прелюдия к сексу, которую часто использовал Чанёль. И когда Кёнсу начал отвечать, их губы стали двигаться в мягкой, идеальной гармонии. Это было странно и волнующе. Это определенно что-то значило. Это не вызвало в Кёнсу отвращение, не заставило чувствовать себя использованным или как-то патологично. В самом деле, это ощущалось, как самая естественная вещь в мире. Губы Чонина поверх его. Чонин стянул свою футболку через голову, опуская Кёнсу на пол. Юноша под ним услышал, как Чонин шикнул, отгоняя фабричных мух прочь. Его руки нашли обнаженный торс Чонина, и он почувствовал его полностью над собой, изумляясь выдающемуся масштабу рельефа. Кёнсу не испугался, когда Чонин стянул с него футболку. Он прогнулся в спине, реагируя на пальцы Чонина, скользившие по его коже. Чонин прикрыл глаза и почувствовал кожу Кёнсу, все шрамы и гематомы, читая историю прикосновениями вместо зрения. Он видел живую картину, что описал ему Кёнсу за эти несколько дней, под закрытыми веками. Кёнсу нравилось, как серьезно и медленно они двигаются. Никакой спешки. Все дело в Чонине. Все дело в нем. В честности, сострадании, уважении, и во всем, что Кёнсу никогда не надеялся испытать. Вскоре он остался совсем обнаженным, и кожа, чрезмерное количество кожи Чонина касалось его собственного тела, как бы подтверждая равность их наготы. Не боялся Кёнсу, ни когда Чонин начал готовить его, ни когда он сказал, что собирается войти в него. Когда их тела соединились, это не ощущалось чем-то грязным или противоестественным. Это казалось в высшей степени правильным.***
*** Было около полуночи, когда Кёнсу услышал знакомые шаги. Он запомнил их. Боялся их. Молил никогда не услышать их вновь. Они легко вырвали его из сна, и теперь он вжимался в тело Чонина, надеясь, что мышцы того спрячут его. Шаги нарастали. Нижняя губа Кёнсу начала дрожала. Он надеялся, что спит. Он желал, чтобы все это оказалось иллюзией. Но что-то говорило ему, все же, что он не такой уж счастливчик. Чонина оторвали от него. Кёнсу услышал глухой звук, когда тело Чонина ударилось о стену. Раздался стон, и Кёнсу побежал стремглав, уповая убежать настолько далеко, насколько это было посильно, не врезавшись в стену. - Кёнсу, милый. Я наконец нашел тебя, - голос Чанёля звучал угрожающе, - Почему ты убегаешь? Почему бы нам просто не вернуться домой? Ты так встревожил меня. Кёнсу закричал, когда его резко поймали за бедра, ногти Чанёля впились в кожу. Они стали острее? Казалось, Чанёль отрастил их только для того, чтобы причинить Кёнсу еще более жгучую боль. - Какая же ты шлюха! - Зашипел Чанёль. - Трахаешься с кем-то у меня за спиной. - Уходи! - завопил Кёнсу. Руки скрутились вокруг его шеи, от чего зародили в Кёнсу еще один повод закричать от столь грубого обращения. Чанёль заставит его заплатить свою цену за такое неуважение к нему. Кёнсу захрипел, воздух медленно переставал просачиваться вниз по трахее. Где-то сквозь звон в ушах пробирались звуки шевеления Чонина. Чанёль, кажется, совсем не заботился об этом. Он упорствовал, преследуя только одну цель: покончить с Кёнсу, жизнь которого так обременяла его. Кёнсу в самом деле начал верить в это, когда Чанёль назвал его мусором. Чонин же, напротив, был не согласен с этим названием. Оно совсем не подходило Кёнсу. Ему потребовались буквально секунды, чтобы осознать, что его драгоценную жемчужину, которую он так отчаянно старался заставить сиять, полируя все эти дни, измельчают в песок. Чонин не понял, как, так все мгновенно пронеслось у него в голове, он схватился за нож, которым чистил для Кёнсу фрукты. Клокочущая ярость, или ненависть, или даже зависть подтолкнули его, ноги сами рванули к монстру, который пытался уничтожить единственный комочек счастья, что был в его жизни. Я герой. Я герой. Я герой. Чонин всадил нож в спину Чанёля, ощущая себя Суперменом, спасающим Лоис Лейн.***
Дождевая вода стекала вниз по улице. Кёнсу слышал, как хлюпает вода, когда его ноги рассекают ее. Контрастировал с этим звук меньшей силы, когда его прогулочная тросточка плюхалась по лужам, которыми был усеян весь тротуар. Температура ниже нуля, но Кёнсу тепло так, словно сейчас лето. Он точно уверен, что не пальто так согревает его, а рука, которая крепко держит его, и молодой человек, идущий рядом. Кёнсу остановился посреди тротуара. Ботинки Чонина перестали шлепать в одиночестве, и Кёнсу понял, что тот обернулся. Слепой парень закрыл глаза, хихикая от ощущений, как капли адгезивно заcтревают на его ресницах. Чонин залился смехом. - Ты никогда не устанешь от дождя, так ведь? Кёнсу освободил их руки, чтобы сложить ладошки лодочкой. Капли дождя собирались в его руках, формируя крошечные каналы в углублениях его линий жизни. Он плеснул воду себе в лицо, наслаждаясь, как она стекает по коже. - Никогда. Губы Чонина встретили щеку Кёнсу нежным чмоком. - Ты слишком милый, ты знаешь об этом? Кёнсу залился румянцем. - Я? - Да, ты, - Чонин накинул капюшон на голову, завидев проезжающую полицейскую машину, - Ты прекрасен. Кёнсу сложил свою прогулочную трость и убрал ее в карман. Он протянул ладошку вперед, улыбаясь шире, когда Чонин сунул в ответ свою. Парень снова повел его по тротуару. - Чонин? - Ммм? Кёнсу облизнул капли дождя с собственных губ. - Я хочу мороженое. Три шарика. Одно клубничное, одно ванильное и одно шоколадное. - И помадку сверху? - Ты хочешь, чтобы я скончался зубной боли? - Полагаю, мои сладкие чары уже делают это. - У тебя нет чар. - О, правда? - провоцировал Чонин. - Правдааа. Кёнсу мгновенно порадовался тому, что он слепой. Элемент неожиданности добавился к его почти физической радости, когда Чонин внезапно поднял его над землей и поцеловал под падающим дождем. Он таял в его руках. Кёнсу желал, чтобы это никогда не кончалось.