Первое, что видит Тэён, открыв глаза, после, кажется, вечности сна, – небо. До бликов в глазах белое, чистое и осязаемое. Когда он привыкает к собственному дыханию, все ещё неровному и поверхностному, то понимает, что небо это и вовсе потолок.
Боль прознает от кончиков пальцев до костей, стоит ему попытаться пошевелиться. Лучший признак того, что он все ещё жив. Хотя верится с трудом. Тэён оглядывается – стены такие же светлые, как и всё вокруг. Не хватает только одной детали – добродетели, спасшего его хрупкую кровососущую жизнь.
Последнее, что он помнит, – тиканье бомбы, металлические петли цепи, затянутой вокруг чужого горла, поднимающееся из глубин отчаяние и ярость. Говорят, перед смертью видишь лучшие моменты жизни, но Тэён почему-то видел только самого себя, смертельной хваткой вцепившегося в барахтающегося мальчишку и выжидающего последние секунды перед их смертью. Может быть, ему было частично жаль, что всё заканчивается вот так, что он не смог защитить прокурора Ю, не спас доктора и не спасся сам.
А ведь это уже второй раз, когда ему приходится почти умирать.
Тэён осторожно поднимается, кривя губы и морщась, голые ступни обжигает холодный пол. Он шаркает до двери, хватаясь за стены, чтобы устоять на ногах. Объяснение подобному состоянию одно – он провалялся в коме не один день. И даже не неделю. Скорее всего, взрыв был достаточно мощным, и его тело долго собирали и восстанавливали, словно картинку, по кусочкам. Если хорошенько подумать, это могло занять годы.
Придерживаясь за косяк, экс-прокурор дергает дверь на себя. И оказывается на кухне. Обычной такой среднестатистической кухне, прибранной и вылизанной. И опять все такое кристально-белое, что режет глаза и с силой давит на психику. Тэён, грешным делом, думает, не забрал ли его к себе хён, как сделал с Чхан Чхолё.
Но надежды осыпаются, как штукатурка с монумента, когда он обнаруживает полный холодильник крови. Пакеты, бутылки, графины – всё наполнено кровью до самых краев. Причем – Тэён по запаху чувствует – кровь свежая и очень, очень молодая, как будто жертву только недавно выпотрошили и высушили.
Челюсть сводит от шальной мысли, на чьи методы это похоже, за
кем он наблюдал такое обращение с мертвецом. Тэён стискивает дверку холодильника пальцами – металл скрипит и неохотно проминается. Организм требует живительной пищи, а красная и вязкая жидкость так и манится сделать глоток-другой. Но Тэён сдерживается, он не знает, откуда эта кровь и кому он обязан жизнью. Кроме того, в свой первый день после-жизни не слишком-то хочется снова окунуться в психометрические предсмертные видения.
Предположения лучше оставить на потом. Прокурор он или нет? В таком деле только доказательства и улики обладают действительной силой, и никаких пальцев в небо.
Тэён закрывает холодильник и устало протирает глаза, подходя к не зашторенному окну, из которого льется приятный посеребренный свет. На улице накрапывает ни то дождь, ни то снег, а по тому, во что одеты люди, трудно понять, какой сейчас месяц и день.
––
Четверг. 24 ноября, 2014 год, – миролюбиво вещает девушка-синоптик с радиоканала, достаточно полистать пару каналов, и Тэён против воли хмурится и садится перед телевизором, внезапно теряя остатки сил.
Выходит, он провалялся в отключке больше года. За это время его по-любому уволили с работы. Какая потеря. Остается только понадеяться, что
стерву тоже поперли с кресла за то, что упустила его и виновного в смерти Луны.
Смерть ведуньи… Тэён до конца жизни будет винить себя в этой трагедии. Девушка, подарившая жизнь стольким людям, пожертвовавшая собой ради спасения маленькой Чжэхи, она боролась за остатки человечности в каждом. Даже в вампирах. Она не заслуживала такой жестокой смерти, она вообще не должна была умереть.
Тэён сжимает пальцы в кулаки, чувствуя движение крови по циркулярам и ощущая слабость и истощение во всем теле. Сон заботливо раскрывает для него свои объятия.
И не только он.
*
На сей раз Тэёна выдергивают из сновидений против воли. Он находит это странным – ощущение посторонних прикосновений и плавные движения тени перед плотно закрытыми веками. Он считает до трех прежде чем открыть глаза, и осознание бьет наотмашь.
– С пробуждением, спящая красавица.
И ухмылка на пухлых сардонических губах. Он столько раз пытался стереть её, но так и не получилось. Кто бы мог подумать, что жизнь (или лучше сказать
смерть?) подложит ему такое испытание. Прочность, твердость и уверенность.
Но разве стена может сдвинуть стену?
Злость берет от отчаяния. Тэён не хотел выживать после взрыва – только не таким способом. Быть спасенным Дурной Кровью, бывает ли что-то ещё позорнее? Ненависть застилает глаза и придает силы, выуживает из-за каких-то только ей знакомых камер хранения. Он уже не понимает, что делает, с рыком вскакивает с кровати, преодолевает разделяющее их расстояние и припечатывает парня к стене, хорошенько встряхивая за грудки.
Глаза окрашивает ледяным неоновым светом – одиноким и диким, как у загнанного зверя. Но грязнокровка только смеется. Хрипло, весело и с душой. Тэён слышит за этим облегчение и подумывает, что тот тоже не теплил надежд на его воскрешение.
– Соскучился? – выдыхает в плотно сжатые губы бывшего прокурора, гонявшего его по всему городу и буквально требовавшего к себе внимания, растягивает удовольствие, наблюдая, как холодная лазурная радужка вспыхивает ярче, словно температура падает на тысячу градусов в минус. Странно, что с губ не слетает пар и на ресницах не застывает иней.
Взгляд глаза в глаза не пугает,
нет, не отправляет сжавшийся комочек иссушенного сердца в психотропный пляс, между ними есть только электрический ток, пускающий волнообразные дуги, подобные тому, как грифель строчит на бумаге прогнозы землетрясений.
Ненависть на грани животной страсти. Нежность на грани смерти.
Кто сдаст позиции и вскинет к небу безоружные руки? Кто не устроит и бросится с края горы?
Тэён падает первым. Клацает клыками в паре сантиметров от аритмично дергающейся венки, сжимая побелевшие пальцы на теплом горле и чувствуя, как кровь приливает куда угодно, но только не в голову. Его мутит и кружит осознание, что цепи и кандалы сброшены.
Кажется, мальчишка под ним издает смешок, но Тэёну всё равно. Слишком давний срок этим приблудным порочным желаниям. Их стоило бы устыдиться и выбросить из головы, но нет, сейчас, когда цель так близко, а по данным всех отчетов и личного дела он мёртв и празднует освобождение на том свете, можно не сдерживать зверя внутри себя.
Можно творить беспредел.
– Давай, Мин Тэён, – глаза, налитые багровым светом, похожие на красный цвет светофора – запретные, пагубные и безотказные. Тэён не помнит, когда последний раз на него смотрели с таким обожанием и
голодом, –
Трахни меня. Укуси меня.
Он склоняется ниже, отгибая ворот чёрной куртки, обнажая смуглую кожу. Кровь никогда не была какой-то особенной на вкус, у всех одинаковая, чуть солоноватая с привкусом металла и земли. Но свою последнюю предсмертную трапезу бывший прокурор помнит очень хорошо.
Дурная кровь и вовсе не так дурна на вкус (что за каламбур). Может быть, всё дело в том, что мальчишка регулярно питается, а, может, всё дело в адреналине, кувалдой выбивающем все остальные чувства и мысли. Отравлять ей губы, словно змеиным ядом, перекатывать на языке, сглатывая и ощущая, как она стремительно спускается по пищеводу в желудок, подобно умелым ласкам, подстрекающим к оргазму невинное тело.
Тэён нервно и нетерпеливо облизывает губы, чем вызывает предвкушающую дрожь. Клыки врезаются под кожу, лопающуюся слой за слоем под натиском челюстей, тело в его руках конвульсивно дергается, но также быстро обмякает. Прокурор с наслаждением чувствует, как чужие пальцы запутываются в темных волосах на затылке, и раздвигает ноги мальчишки бедром, предоставляя все удобства и услуги.
– Блять, – ругается тот, откидывая голову и прикрывая мутные красные глаза.
Клыки на красивом, искаженном гримасой боли и удовольствия лице, делают его ещё более хищным и жестоким. Тэёну нравится видеть этим преображения, нравится держать под контролем сильного и алчущего до человеческой крови юношу.
Убийцу. Противника. Жертву.
«Люди сделают всё, чтобы выжить. Они готовы убивать, чтобы защитить то, что принадлежит им».
Почему-то смысл сказанных в машине слов становится понятен только сейчас. Острота намеков, последовательность вмешательства в его жизнь, угрозы, прогнозы и последняя схватка – всё ложится на поверхность прозрачным тюлем, мягко обтекая все шероховатости и углы.
Понятно теперь, почему умирать в объятиях друг друга было так естественно.
Первый удар по спине приводит Тэёна в относительное чувство. Кровь, стекающая теплой обволакивающей жидкостью из разодранной артерии, скапливается во рту, кусочки прочной кожной ткани вертятся на языке, но прерывать долгожданный обед не хочется совершенно. В эту минуту они становятся одним целым.
Единым организмом.
– Тэён…
Боже, как же сладок его голос с навязанными хрипящими нотками возбуждения и слабым импульсом мольбы. Но утробный рык звучит ещё прекрасней. Силы в нем нисколько не убавилось, мальчишка с легкостью отталкивает мужчину от себя, упираясь ладонями в широкую грудь.
Оба улыбаются чему-то своему, но Тэён подозревает, что подобная тяга к проявлению эмоций вызвана исключительно тем, что теперь нет нужды прятаться за масками.
Занавес опущен, зрители разошлись, театр опустел. Но остались актеры. И теперь сцена принадлежит только им.
– Ты прав, – кивает он запоздало, но от этого не менее претенциозно, вытирая губы тыльной стороной ладони; дурная кровь манит одним только запахом опасности, отчужденности и пыльных трущоб, – Я соскучился.
Возбуждение, повисшее в воздухе и сделавшее его густым и плотным, притягивает их друг к другу, вынуждая сплетаться всеми частями тела. Отсвет северных ледников на дне глаз и горячие прикосновения кожи к коже создают немыслимые контрасты.
Взрывы, взлеты и падения.
Тэёну потребовалось умереть, чтобы понять это. Понять свою важность и нужность.
«Чего ты хочешь?»
«Тебя! Сказал же, мне нужен ты»
Теперь это уже не имеет значения. Ошибки прошлого – не более. Тэёну больше не за что его ненавидеть, больше не за что упрекать. Зачем тратить на это драгоценное время их бесконечной жизни?
– Твою мать, давай же…
Это не похоже на секс или занятие любовью. Животная похоть, апофеоз лжи и порока. Тэён растягивает его, сходя с ума от жажды. Он слизывает выступивший на напряженной шее пот, скользит языком дальше, путешествует, намечивает на карте путь, изучает вдоль и поперек. У них ещё будет много таких ночей и дней, но первый раз самый важный.
Самый долгожданный.
«Ты очень важен для меня».
– Ты этого так хотел? – одурманенный зверь диктует свои права, Тэён не умеет его сдерживать и не хочет, только не сейчас, когда штаны спадают с бедер, складками собираясь на уровне щиколоток. Он сплевывает на ладонь, проводит по своему члену.
– Хотел, чтобы я жестко тебя отымел?
Господи, как же хорошо. Тэён закатывает глаза, погружаясь внутрь. Стенки тесно обхватывают его всего, сантиметр за сантиметром, пока он не делает завершающий рывок. С чужих губ слышен первый ласкающий слух стон. Такой правильный, гармоничный и очень, очень эротичный.
– Да… Блять, Тэён…
Со стороны слышится, как бывший прокурор хмыкает, удовлетворенный полученным признанием. В этот раз подозреваемый ведет себя сговорчивее. Пожалуй, его вполне можно за это поощрить.
Тэён раздвигает чужие ноги, заставляет мальчишку прогнуться для него, оттопыривая упругий и невероятно узкий зад. С искусанных в порыве страсти губ стекают алые ручейки по подбородку, грязнокровка ухмыляется, смотрит из-под слипшихся от пота и чего-то ещё ресниц, пушистым веером обрамляющих миндалевидные совершенно неистовые глаза.
– Сильнее…
А больше и не нужно.
Ритм движений сбивается, Тэён ловит ртом не то поцелуй вперемешку со стонами, не то стоны вперемешку с поцелуями. Языки становятся продолжением друг друга, будто хвост ящерицы снова стал на свое законное место. Экс-прокурор срывается, прикусывает пухлые губы, которые так хотелось разбить, с которых век не сходила эта гребаная соблазняющая ухмылка.
«Ты должен защитить меня».
Слетали с них слова, но Тэён не слушал, не придавал значения. А надо было послушать. Прислушаться. Хоть раз.
– Я спасу тебя, – выдыхает он, обрывая себя перед последней чертой на пути к первому в новой жизни оргазму. Он кажется смутный, невероятным, непотребным. Экс-прокурор ловит истерзанные губы в поцелуй, кусает, ранит и вгрызается в плоть, срывает хныкающие стоны сильными глубокими толчками.
Он впивается пальцами в смуглые бедра, резко натягивает на себя под характерный звук столкновения двух обнаженных тел. Кажется, мальчишка под ним кричит, но на периферии Тэён слышит лишь приглушенное сердцебиение и сорванное дыхание.
Одно на двоих.
Впредь они будут теми, кто залижет раны друг друга.
