Чужое утро, своя ночь

Сидней пахнет так странно, что хочется задержать дыхание – или же наоборот жадно глотать воздух, пока не закружится голова. Хару начинает понимать слова Рина, глядя сейчас на тусклый блеск воды: берега Австралии и Японии омывает одна и та же вода, пахнет одинаково. Но все же немного по-разному. Харука вздыхает, растерянный невозможностью привести мысли в порядок. Встряхивает головой, чтобы откинуть челку с глаз, однако ветер снова ерошит волосы, сводя все усилия на нет. - Как думаешь, через год все будет иначе? – голос Рина тих, он почти сливается со свистом ветра. Хару смотрит на Рина и замечает, что тот закрыл глаза – чтобы волосы не лезли, наверное. - Уже завтра, - порыв ветра ударяет Хару в лицо, будто заставляя своим свистом замолчать на секунду. - Уже завтра все будет не так, как сегодня. - С чего ты взял? - Ну ведь сегодня так сильно отличается от вчера, - говорит Хару и неожиданно даже для самого себя смеется, тихо-тихо. Перемены всегда приходят – незаметно или резко, становятся целой эпохой или делят жизнь росчерком на части. Но неизменно порождают ностальгию. Хару знает точно: уже завтра ему удастся почувствовать светлую тоску по вчерашнему дню. По нынешнему вечеру. Но сегодня он волен, свободен от тяжелых чувств – и эта свобода продлится до следующего утра. Рин подхватывает смех и глядит так, будто все понимает. Может, и правда понимает – черт разберет, что у него в голове творится. - Пойдем в отель, Хару. Дождь собирается. Ночью обещали бурю. Оглушительный свист ветра словно уговаривает Хару вместе с Рином, и ему ничего не остается, кроме как кивнуть. Молчать с ним рядом всегда было очень уютно, но только сейчас повисшая между ними тишина обрела особое значение. Глядя на океан, Хару думает, что Рин удивительно на него похож – словно соприкоснулись водами Япония и Австралия, Рин помог Хару коснуться своей мечты. И это правильно. Кто, если не Рин? У них есть темная, душно-прохладная ночь и небольшая комнатка в отеле. Удивительно, как порой бывает мало для счастья. - Хочешь обратно в Японию? – спрашивает Рин, когда они уже едут в почти пустом поезде. - Нет, - Хару слабо мотает головой в разные стороны. - Так тут нравится? - Просто не хочется домой, - вздох. - Я точно вернусь еще сюда. Снова с тобой. Рин теряется на секунду, но затем усмехается. - Откуда такая уверенность, а? Я еще не соглашался, может, тебе придется долго и упорно меня уговаривать. «Не придется» - думает Хару, но ничего не говорит. Только вздрагивает, от неожиданности, когда чувствует спиной касание руки Рина, которая лежала на спинке сидения. Когда неловкое прикосновение превращается в объятие, он успокаивается. Рин пялится в окно и не смотрит на Хару так старательно, что на щеках даже проступил румянец. *** - Я не хочу засыпать. - Бодрствуй, кто запрещает, - бурчит Рин, расстилая свою постель. Старается изо всех сил не обращать внимание на пристальный взгляд Харуки, на его редкие улыбки, которые этим вечером стали появляться особенно часто. Хару встает со своей кровати и идет к окну – ему действительно никак не уснуть. И пусть он знает, что из окна не видно моря, все равно – в холодном ветре, который врывается в комнату, стоит распахнуть створки, слышится что-то нужное, просто необходимое сейчас. В такие ночи хочется делать что угодно, но не спать. - Идиот, холодно же, - вздыхает Рин и кладет руку поверх ладони Хару на створку окна, пытаясь закрыть. Чужая рука не позволяет. Хару держит крепко, не дает закрыть. «А, черт с ним, - думает Матсуока и улыбается, - Если ему так нужно». Даже если они замерзнут, продрогнут до костей и заболеют чем-нибудь ужасным, бесценные мгновения навсегда останутся бесценными и не позволят о себе жалеть. Даже понимая, что в них говорит лишь юношеский максимализм, они продолжают бесцельно мерзнуть – и только рукам тепло, Рин ведь так и остался стоять, не отняв ладонь. Первому надоедает Харуке. Пытается отпустить чертову створку – получается, но рука Рина вдруг сжимается на ладони крепче. Мгновенный контакт взглядов: непонимающий – Хару, уверенный – Рина. Попытка вырвать руку прерывается на корню. Хару почти не сопротивляется: его оказывается совсем легко толкнуть, уронив животом на постель. Теперь он лежит, уткнувшись носом в пахнущее кондиционером одеяло. Матсуока тяжело наваливается сверху. - Рин… - слово прерывается негромким прерывистым выдохом. Губы Рина мягко касаются сильно выпирающего позвонка, обтянутого тонкой кожей. Греют своим теплом секунд двадцать, а затем спины-шеи касается что-то мокрое, до ужаса горячее. Кончик языка щекочет кожу, дыхание опаляет теплом. На чуть влажном месте особенно остро чувствуется ледяной воздух. Хару обнаруживает, что вцепился ладонями в одеяло, что, кажется, его руки ничего не удерживает очень давно. Плавно переворачивается на спину – это оказывается не слишком легко в их положении. Рин глядит на Хару – долго, пристально. Когда тот невольно облизывает губы, к сосредоточенному ранее взгляду примешивается что-то похожее на обожание. Рин наклоняется так мучительно медленно, что Хару ничего не остается, кроме как взять его за плечи и притянуть к себе. В щеки ударяет жар, хотя они даже ее не поцеловались – столкнулись носами, соприкоснулись щеками, почувствовали чужое дыхание. А дышат они горячо, почти задыхаются от этого невозможно горячего воздуха между их лицами. В тот момент, когда губы касаются губ, Хару уже совсем не соображает. Началось все слишком неловко. Секунды назад они забыли все на свете, но нужно совсем немного времени, чтобы вспомнить истинное значение человека, губы которого сейчас ласкают твои губы – и неловкость сходит на нет, утопленная под шквалом чего-то по-настоящему чувственного. Рин наваливается на Хару, прижимается. Чувствовать на себе вес чужого тела - это восхитительно. Поцелуй заканчивается через целую вечность. И если раньше кто-то думал о том, что эта ночь потеряется в тысячах других, то сейчас точка пройдена, что-то важное уже началось, пусть никто этого и не понял до конца. Но, возможно, почувствовал. Рин задирает чужую футболку и гладит-мнет Хару - это что-то на грани кнута и пряника, касания приносят удовольствия, но не дают на нем сосредоточиться. Тело вздрагивает, покрывается мурашками. Завтра шея Рина расцветет алым, а сегодня он вздрагивает от слишком сильных укусов Хару - больно, но поверх них нежные поцелуи ощущаются в разы острее и ярче. Черт бы побрал этого Харуку, Рин такими темпами обнаружит в себе мазохистские наклонности. Теряться в ощущениях, захлебываться вздохами. Первый серьезный всхлип-стон звучит из уст Нанасэ - Рин упирается бедром ему в пах, надавливает. Бедра Хару невольно вскидываются вверх, в поисках такого необходимого сейчас давления. - Я хочу... - шепчет Хару. - Тихо, - зло шипит на него Рин и непослушными руками разбирается с ширинкой Харуки, ругаясь сквозь зубы. Все происходит почти что в тишине, но от крови стучащей в ушах действо кажется до невозможности громким и оглушительным. - Быстрее. Рин и так ужасно торопится. На нем самом уже пижамные штаны, и Хару легко удается их спустить и запустить руку - туда, где безумно горячо. Он решительно обхватывает член Рина. Громкий вздох того заставляет крупно вздрогнуть. Это совсем не так, как дрочить себе, куда жарче, непривычно. Хару действует медленно, делает так, как было бы приятно ему самому. Неспешность кончается тогда, когда Рин все же справляется с брюками Хару - в полупьяном состоянии ему удалось это не быстро. Но зато сейчас, когда Нанасе по-настоящему ярко ощущает это касание чужой руки: хорошо. Так хорошо, что даже стыдно. Абсолютно прекрасно чувствовать дрожь чужого, такого близкого тела, которое жмется к тебе невыносимо сладко. Ритм срывается так скоро - скорее, нет сил уже терпеть. Частое дыхание срывается на всхлипы, когда бедра ходят ходуном. Хочется целоваться, но не получается - выходит лишь прижиматься губами к чужому рту, жадно ловить дыхание. Чувствовать тихие стоны - одни на двоих. Рин кончает первым, Хару - сразу следом за ним, чувствуя, как напрягается до предела Рин, как крепко он сжимает свою ладонь на плече Нанасэ, наверняка оставляя заметные царапины. Минуты все длятся и длятся, но тишина не давит, утопая в громком дыхании. Рин скатывается с Хару и натягивает на них одеяло. Тот даже не открыл глаза - да и не надо, сейчас встреча взглядов была бы слишком болезненной откровенностью. А ведь на самом-то деле ничего не произошло. То еще событие: пообжиматься с кем-то, лаская друг друга, обнимая. Но два маленьких мира пошатнулись и изменились уже необратимо. Рин и Хару синхронно закрывают глаза и в унисон желают друг другу спокойной ночи. Сон застает улыбку на их губах. *** Просыпаться оказывается немного стыдно. Объятия друг друга смущают, а потому в течение минут десяти оба притворяются спящими, правдоподобно сопят и замирают порой. Этим утром они разговаривают мало, ругаются меньше обычного, но зато тихий смех звучит чаще. Несмотря на теплую погоду, Рин натягивает шарф. Хару сначала не понимает, но затем оттягивает его ниже, чтобы поцеловать порозовевшую там кожу. На этот раз без укусов. Если ночь казалась неотъемлемой частью их самих, то утро будто бы чуждо. Ничего, это дело непривычки. Хару чувствует, что сильно изменился, и мир вокруг него уже те таков, каким он его привык видеть. Это по-своему здорово. Он больше не боится в нем заблудиться. Пока Рин рядом, они оба в нужном направлении, куда бы не пошли.