Слёзы Нимуэ

У моего кофе был какой-то странный привкус. Впрочем, когда за столом напротив сидит надменно ухмыляющийся Малфой, мерзким начинает казаться все, даже мой собственный кабинет. Я демонстративно наложил на дверь запирающие и заглушающие чары и хмуро посмотрел на него. За последние полчаса он меня порядком утомил. — Ну? Доволен? Теперь ты точно можешь быть спокоен и рассказать мне, кто замешан в покушении. Он кинул на меня быстрый изучающий взгляд и стряхнул невидимую пушинку с безупречного рукава мантии. Идеальная белесая бровь взлетела на полдюйма вверх. — Может быть, и могу, Поттер. Но не вижу большого смысла. — Малфой! — я медленно начинал закипать. — Целых полчаса ты мне выносил мозг, что не можешь делиться информацией, потому что нас могут подслушать. Я создал тебе все условия. Мы одни. На двери Заглушающие. Сюда никто не войдет. И теперь я хочу, чтобы ты рассказал мне всё. Или у тебя родились новые отговорки? — М-м-м. Напомни мне, когда это я делал то, что ты хотел, Поттер? — очередная ухмылка искривила его губы, и я неожиданно завис, полностью игнорируя суть сказанного, не в силах оторваться от их созерцания. Его губы притягивали меня. Они завораживали. С большим трудом я перевел взгляд с малфоевского рта на его большие темные зрачки и почувствовал, как пол уходит у меня из-под ног. Я хотел его. Сильно. Нестерпимо. Безумно. Я неловко сглотнул, анализируя свои чувства, и испуганно дернулся. Внезапно вспомнилось, откуда мне знаком этот сладковато-мускатный привкус кофе. “Слезы Нимуэ”. Запрещенное зелье, мощнейший афродизиак нового поколения, фаворит теневого бизнеса в этом сезоне, противоядие к которому Невилл пока еще только разрабатывает в своей лаборатории. Непосредственно перед моим школьным врагом я допрашивал прыщавого хастлера из притона мадам Жози. Очевидно, новый вкус моего кофе — прощальная месть подлого мальчишки, его ироничный подарок самонадеянному аврору. Новоявленное зелье похоти, нарастающее действие которого я все сильнее ощущал на себе с каждой минутой, похоже, было действительно удачным продуктом. Я вцепился руками в край стола так, что побелели костяшки пальцев, и попытался сделать глубокий вдох. Если бы это хоть что-то меняло. Меня всё сильнее адски жгло и распирало изнутри. Я так резко вскочил на ноги, опрокинув стул, что Малфой наконец-то потерял свою фирменную ухмылку, взглянул на меня с непривычным испугом и тоже торопливо поднялся. — Мал-фой... уходи... быстро, — я тяжело дышал, слова давались мне с трудом. — Ты же дверь запер, — он недоуменно смотрел на меня. — Открой. Я поднял руку, попытавшись выпустить заклинание, но оно мне не удалось. Все мои мысли и чувства скатились к одному дикому животному желанию, с которым я боролся из последних сил. Я стискивал зубы, ощущая, как от неимоверных усилий по моей спине и вискам скатываются холодные капли пота. — Поттер, тебе плохо? — он неразумно шагнул по направлению ко мне и протянул руку, попытавшись потрогать лоб. Я рявкнул на него так, что он отлетел от меня на два ярда и замер у соседнего стола. — Уйди, Малфой, уйди, умоляю. Сделай что-нибудь. Спрячься. “Слезы Нимуэ”, — выдавил я из себя в надежде, что он знает, что это такое. Очевидно, он знал, потому что в его глазах зажегся нехороший огонек, и мерзкая ухмылка вернулась на красивые ровные губы. На его восхитительные, идеальные, манящие губы. Я с трудом оторвал от них взгляд и уставился в пол. С каждой минутой сдерживаться было все сложнее. Я изо всех сил сжимал кулаки, стискивал челюсти и смотрел вниз, чтобы не кинуться на него. — Вот значит как. Хочешь меня? Мило, — донесся до меня привычный протяжный голос. Малфой снова взял себя в руки и с интересом рассматривал меня, как придурковатого гамадрила в сетчатой клетке. Примерно так я себя сейчас и чувствовал, отчаянно сдерживая древние инстинкты своего тела. — Давай, Поттер, дерзай. А я предъявлю тебе обвинение. Наш многоуважаемый аврор меня зверски изнасиловал, — засунув руки в карманы мантии и небрежно опершись на стол, он глумился надо мной, а его насмешливые глаза с любопытством блуждали по моему лицу, выискивая признаки желания. — Бьюсь об заклад, мне это даст немало интересных привилегий. Этот идиот все болтал и не унимался. Он не понимал, что меня тянуло к нему словно толстой якорной цепью. — Малфой, ты не знаешь... Прошу тебя, уйди, — я уже мог только шипеть. Услышав мой болезненный шепот, он нервно сглотнул. Я, глядя на то, как вздрагивает это прекрасное беззащитное горло, не выдержал и сделал шаг по направлению к нему. Маленький такой шажок. Который стал началом моего большого грехопадения. Он нагло ухмыльнулся мне в лицо: — Ты не посмеешь! У тебя же принципы, По-о-оттер... Жена, дети и все такое... Наш благочестивый аврор никогда не позволит себе... С мучительным стоном я рванулся к нему, обхватил за тонкие плечи и швырнул в стену. Успел заметить только, как широко и удивленно распахнулись серые глаза, и провалился в любовное безумие. Его кожа на вкус была как сливки и мед одновременно. Он пах какими-то цветами и дубовой корой. Его губы были неприлично сладкими и желанными до бреда. Я стонал. Я умирал от невозможности происходящего. Он же мужчина. Он не может быть для меня таким... Таким... Желанным. Я дурел от вкуса его кожи. Я сходил с ума от его запаха. И больше не мог себя контролировать. Я знал, что если немедленно не получу его здесь и сейчас, я умру, не сходя с этого места. Я торопливо стягивал с него мантию и запускал руки под рубашку, скользя пальцами по его шелковистой гладкой коже, губами проводил длинные уверенные дорожки по его шее, зубами прикусывал надменные губы, языком вылизывал его всего — скулы, шею, ключицы, плечи, уши, — всё, до чего только мог дотянуться. Сквозь туман в голове я лишь удивлялся, что он не только не вырывается, но, напротив, непрерывно хрипло и громко стонет от наслаждения и подается мне навстречу. Он откинул голову к серой казенной стене, разметав по засохшей старой штукатурке блестящие светлые пряди, и закрыл глаза, с готовностью подставляясь под мои ласки. Я жадно обхватил его лицо руками и с жалобным стоном впился ему в рот, пропихивая язык куда-то в самую глубину и вжимаясь в него всем телом. Зверь внутри меня неистово хотел эту белобрысую сволочь. Нет, не так. Эту нежную, восхитительную белобрысую сволочь, которая сейчас самозабвенно меня целовала, едва ли не более страстно, чем я его. Нежный Малфой. Я или сплю, или уже умер. Но мне сейчас было не до душевных метаний. “Хочу. Хочу”, — выло в моем теле проклятое зелье, пока мы, не расцепляя языков, не разрывая поцелуя, судорожно рвали друг с друга ремни. “Хочу. Хочу”, — долбилось оно в мои уши, пока я, путаясь пальцами, торопливо расстегивал пуговицы на белой рубашке, жадно вылизывая его небо. “Люблю”, — внезапно стукнуло сердце, и мне стало нечем дышать. Наивное “люблю” было явно из другой оперы, но я все равно уже ничего не соображал. “Джинни”, — придушенно пискнули мои задавленные остатки порядочности. “К черту Джинни", — торопливо послал я их под аккомпанемент безумных инстинктов, втягивая в себя нежную кожу тонкой ключицы и едва уловимый аромат нарциссов, — "секс у нас всегда был хреновый. Могу я хотя бы раз...”. Что именно “хотя бы раз” я не успел додумать, потому что Малфой сам потянулся к моим джинсам и запустил руку внутрь. Я задохнулся от желания. — А-ах. Что ж ты делаешь, Малфой? Сука ты, Драко... Драко... Дра-а-а-ко... — повторяя его имя, как заклинание, я вжимался в него всем телом, впивался в прекрасную шею, оставляя на ней похабные лиловые пятна, лихорадочно и жадно шарил руками по голому стройному телу, стараясь одновременно заполучить как можно больше. Я готов был кончить только от звуков его имени, его жарких стонов и его ладони в моем паху, но у зелья были на нас свои планы. Я не мог от него оторваться, я целовал его снова и снова, я вылизывал его жаркий влажный рот, пока он сам не начал судорожно выгибаться и прижиматься ко мне. — Пот-тер... Да сделай же что-нибудь уже, ты, сволочь, — прошипел он, отчаянно вдавливаясь в меня бедрами. Я спускался голодными жадными поцелуями все ниже и ниже по его телу. Господи, я и не представлял, что Малфой может так стонать. Что он может так хотеть. Меня. Наверное, ему тоже перепало моего зелья. Иначе зачем... От его хриплых стонов у меня в голове мутилось, и я вообще переставал соображать. В полнейшем любовном безумии хотелось лишь одного — сделать так, чтобы он стонал еще сильнее, чтобы хотел меня еще больше. Чтобы то жадное вожделение, которое пеленой стояло в огромных серых глазах, не уходило оттуда никогда. Я скользнул рукой вниз в долгожданное тепло и обхватил рукой его возбужденный член. Он уже мог только тяжело дышать и смотреть на меня мутными от желания глазами. Я размазал по нежной головке теплую вязкую каплю, услышал его прерывистый вздох и, сминая его губы своим ртом, резко двинул вверх и вниз крепко сжатой в кулак ладонью. Он отчаянно уставился мне в лицо невидящим взглядом и тихо прерывисто задышал мне в рот. Если он хотел свести меня с ума еще больше, он этого добился. Хотя я не представлял себе, что это еще возможно. Я хотел его так отчаянно, что мне было все равно, как это случится. Кто из нас будет сверху. Какая разница? Лишь бы скорее. Кинув свою мантию на пол, я рывком опрокинул на нее свое белобрысое наваждение. Взлохмаченные светлые волосы, рубашка, сползающая с плеч, припухшие губы, светящаяся в своей белизне кожа — он раскинулся подо мной такой открытый, такой откровенный, такой... мой. От страсти перед глазами поплыли красные пятна. Я хотел его каждой клеткой, каждым чертовым атомом своего тела. — Можно, Драко, можно? — жалкими остатками разума я вымаливал его согласие, стаскивая с него брюки. — Да. Да. Поттер, да! Железный ты, что ли, придурок? — он тихо всхлипнул и снова хрипло зашептал мне в шею вереницу своих “да”, опаляя кожу неровным дыханием и позволяя мне делать с ним все, что я так отчаянно желал. С трудом сосредоточившись на простейшем заклинании, я призвал себе на всю руку какую-то жирную смазку и наконец-то закружил пальцем возле заветного входа, разглаживая маленькие складки, страшась причинить боль и еле сдерживаясь от мучительных резей у себя в паху. И снова, и снова целовал отзывчивые податливые губы. Откуда-то я совершенно точно знал, что нужно делать, хотя прежде никогда не играл за другую команду. Очевидно, сама Нимуэ ехидно толкала меня под руку и подсказывала верные действия. Я резко выдохнул — в глазах уже роились полчища звезд — и мягко, но настойчиво проник одним пальцем в обжигающе узкий проход, склоняясь над ним и одновременно прикусывая его изящное, чуть эльфийское ухо. — Поттер, ты придурок, Поттер. Ты меня уже сто раз порвать должен, как же ты терпишь, — быстро шептал он, притягивая меня к себе, пока я ласково расслаблял внутри него упругие стенки. — Не мучай себя, идиот, давай уже, начинай. — Я люблю тебя, люблю. Люблю, — глупо шептал я ему, осторожно добавляя второй палец. Как будто это все объясняло. Но у меня не было сил на внятные слова, и он, кажется, понимал все и так. У этого зелья было поистине странное действие. Моя перевозбужденная плоть уже одеревенела от желания, а яйца мучительно и занудно ныли. Но я все еще медлил. Не выдержав, он дернул мои пальцы, жестко схватил мой член рукой и сам направил его внутрь себя. Я почувствовал, как мой стояк уперся в упругое кольцо его входа, голова закружилась, а сердце зашлось от бешеного желания. Пути назад не было. Я надавил всем своим весом, медленно проталкивая головку в его жаркое тепло, стараясь протиснуться как можно глубже, и одновременно зашептал ему на ухо ласковые успокаивающие глупости, сам не понимая, что несу. Он тяжело дышал и, кажется, впервые в жизни не огрызался на мои слова, зачарованно вслушиваясь. Внутри него было так узко и горячо, так невероятно хорошо, что за здравый смысл я цеплялся жалкими осколками разума. Нестерпимо хотелось быстрее, жарче, глубже, но меня сдерживала нетронутая теснота. Так тесно... При мысли, что вряд ли кто-то входил в него до меня, я чуть не завыл от собственнического отчаяния. Что же я делаю? Но он уже обвил ноги вокруг моей талии, облегчая доступ, встретил мои губы своими, и мои покаянные мысли мгновенно растаяли в греховном тумане. С трудом удерживая себя, я медленными толчками входил в него, следя за отчаянно трогательным выражением его лица. Еще рывок. В серых напряженных глазах блеснули слезы. Я испугался за него так, что даже нашел в себе силы остановиться. — Больно? Малфой, я... — Не будь придурком, Поттер. Нашел время для беседы, — голос у него был решительный, тихий и злой. Он закусил губу, зажмурился и сам резко подался мне навстречу. Да! Один длинный толчок, и я был полностью в нем. Мой. Я замер, стараясь не шевелиться. В уголках его глаз скопились мелкие слезы. Он прерывисто, тяжело дышал, морщился от боли и искал мои губы. Он мой. Наконец-то он принадлежит мне целиком. Я давным-давно забыл о том, что это мой бывший враг, и что я, кажется, когда-то его ненавидел. Ненавидел? Это не может быть правдой. При взгляде на распластанное подо мной стройное тело в моей груди закипала грубая животная страсть, а в противовес ей в животе трепыхались невесомые щекотные бабочки. Он осторожно оттолкнул от себя мои бедра, и я снова взглянул в его перечеркнутое болью и желанием красивое лицо. Я почувствовал, как он опять сердито толкнулся мне навстречу, и я, теряя голову, наконец-то осмелел и начал двигаться в нем сам, задавая нужный ритм для нас обоих и все больше изнемогая от страсти. Разумная осторожность сдавалась и уступала место моей невыносимой похоти. Я вбивался в него с какой-то первобытной жадностью, все сильней и сильней. Он был для меня долгожданной родниковой водой, которую я, как измученный жаждой путник, жадно глотал, но никак не мог напиться. Такой прекрасный. Такой беззащитный. Такой бесстыдно раскрывшийся для меня. Мой внутренний зверь бесновался, ревел и нашептывал свое, звериное: “Никуда не отпущу. Не отдам. Прикую на цепь. Поставлю клеймо. Помечу. Будет мой!” И сам я, с каким-то неприличным животным рычанием, все яростнее вколачивался в желанное податливое тело. В голове гулко крутилась только одна мысль: “Мой. Мой. Только мой!” В моем мире не осталось ничего, кроме наслаждения и бешеного темпа любовной гонки. Мой. Он мой. Мой. Внезапно близкие серые глаза, нездешние от желания, распахнулись, встретились с моими, и его губы шепнули, словно он мог прочитать мои мысли, а может быть, и правда их читал: — Твой. Этого короткого слова оказалось достаточно, чтобы мир внутри меня взорвался безумными искрами, забился, запульсировал и начал выплескиваться вглубь него вязкими струями. Сквозь пелену оргазма я почувствовал ответную теплую влагу чужого семени на своей коже и без сил рухнул на него, придавливая всем своим весом. Я уже с трудом отделял действительность от морока. Поэтому, когда я краем сознания зацепил его отчаянное “люблю тебя”, то смог убедить себя, что это всего лишь галлюцинации. Шуточки Нимуэ. Никто еще толком не знал, как действует это зелье. И, конечно, Малфой не мог сказать ничего такого, особенно мне. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я пришел в себя и обнаружил, что расслабленно и нежно целую его в губы. И он почему-то так же лениво и ласково мне отвечает. Но у меня просто не было сил думать об этих странностях. Действие зелья понемногу кончалось, превращая мое тело и мысли в желе. Мы лежали с ним плотно обнявшись, переплетаясь частями тела так, что сложно было понять, где кончаюсь я и начинается он. Пусть это было глупо, невероятно, но сейчас я точно знал, что секс с ним — это самое лучшее, что случалось со мной в жизни. Наверное, я всегда хотел его. Наверное, я всегда любил его. Но почему-то никто не сказал мне об этом. А я, как обычно, был слишком тупым, чтобы догадаться самостоятельно. Меня переполняли умиротворение и тихая благодарность. И еще что-то жгуче-щемящее, чему я никак не мог подобрать названия. И мутный стыд при мысли о том, что вряд ли жертва моей необузданной похоти чувствует себя так же. Поежившись, я нехотя оторвался от его теплого тела и сел, стараясь не смотреть в его сторону и проклиная все на свете. — Я... — мой голос сорвался, я закашлялся, но тут же хрипло продолжил. — Я покажу тебе, куда отнести заявление, Малфой, — на моих губах еще оставался вкус его поцелуев. Я в отчаянии запустил руку в свои растрепанные волосы, но постарался, чтобы мой голос прозвучал как можно более официально. — Ты можешь это сделать прямо сейчас. Он недобро усмехнулся за моей спиной, одним стремительным рывком вскочил на ноги и принялся одеваться. Я тоже неуклюже стал натягивать на себя брюки. Моя жизнь рушилась на глазах, и я ничего не мог с этим поделать. Больше всего сейчас меня страшили не дисциплинарные взыскания, не увольнение и даже не будущий суд, и отчаянные, полные слез глаза Джинни. Меня пугало, что через минуту он исчезнет из моей жизни навсегда, и я больше никогда не смогу прикоснуться к нему. Ни разу. Мой невольный любовник неторопливо подошел поближе и встал передо мной, насмешливо оглядывая мои лохматые волосы, покосившиеся очки и голую грудь. Сам он — и когда только успел — снова был элегантно одет и безупречно причесан, будто бы не он десять минут назад стонал подо мной на полу в самой беззащитно-развратной позе из всех возможных. От этих воспоминаний кровь снова прилила к моим щекам. — Значит, говоришь, заявление... — он продолжал меня разглядывать с вежливым интересом. Терять мне было нечего. Я поднял голову, уверенно посмотрел ему в глаза и кивнул. — Пятнадцатый кабинет. Ханна Эббот, отдел жалоб. Она все оформит. Он усмехнулся и кивком идеально причесанной головы небрежно указал мне на дверь. Я больше ничего не мог сделать. Мог только снять с двери заклинание и смотреть, как его губы прощально-высокомерно кривятся в подобии вежливой улыбки, как он величественно отворачивается от меня и спокойно уходит. Надменный, холодный и прекрасный, как статуя. Он коснулся дверной ручки, навсегда отрезая мой мир желаний и безумств от всего остального серого мира, на секунду замешкался в дверном проеме, неторопливо оглянулся и внезапно мне подмигнул. Я совсем было решил, что это очередные глюки колдовского зелья, но его слова подтвердили высшую степень моего безумия: — Каким ты был придурком, Потти, таким придурком уже, видимо, и помрешь. Отель “След Единорога”. Четверг, в шесть. Я пришлю тебе порт-ключ, господин аврор. Уж не обессудь, зелье с собой брать не буду, надеюсь, ты теперь и сам справишься. Я тупо смотрел на захлопнувшуюся за ним дверь, а в ушах, из-под толщи озерной воды, плескался тихий издевательский смех Нимуэ. Он сказал... Он не мог... Он? Так это его рук дело? СВОЛОЧЬ! Проклятый слизеринский хорь. Да я ж его голыми руками... Я рванулся за ним. Магия возмущенно всколыхнулась вокруг меня сизыми смерчами. “Я же его просто убью”. Проклятая дверь снова не открывалась, видимо, он снаружи припечатал ее заклинанием. “Да я его.. Да я с ним сделаю...”. Я дергал дверную ручку, отмахиваясь от магии, точнее, напрочь позабыв о ней. “В четверг. Уже в четверг”. Я внезапно выдохся и прислонился пылающим лбом к холодному косяку. “Уже в этот четверг я с ним сделаю все, что пожелаю. Опять поцелую эти наглые, вечно ухмыляющиеся губы. Снова прикоснусь к нему, к его нежной шелковой коже, поглажу, дотронусь. Возьму все. Или все отдам... Или убью гада”, — меня снова разрывали надвое противоречивые эмоции. А разве с Малфоем когда-то бывало иначе? Кипя от злости, я треснул кулаком по двери, и острая боль, прошившая руку, слегка меня отрезвила. Я не знал, что именно я с ним сделаю, когда увижу. Но мог с уверенностью пообещать одно — больше этот слизеринский гад никуда от меня не денется. Он теперь мой. Навсегда. Это была самая правильная и полезная мысль за весь сегодняшний день. Я невольно бросил рассеянный взгляд на растекшиеся по столу остатки кофе, и оттуда, внезапно и зыбко, мне подмигнул незнакомый ехидный женский глаз, впрочем, тут же растворившийся без остатка в коричневой луже. Я вздрогнул, неловким пассом отгоняя прочь излишне бойкий дух озерной девы, снова перевел взгляд на закрытую дверь и неожиданно глупо и счастливо улыбнулся.