Всё залеплено штукатуркой

Она просто шла. Стараясь прикрыть глаза и не оборачиваться, не смотреть по сторонам. Наверное, именно это и подвело – невысокий каблук зацепился за сетку, и женщина кубарем полетела на землю. Так она и сидела на холодном полу в шикарном платье, потирая ушибленное колено. Сквозь пустой оконный проём как-то неправильно проходили солнечные лучи. Они ведь должны были ласкать, озарять, но как-то не получалось, всё не то – просто делали предметы видимыми, как, например, длинные русые волосы упавшей. Наннали было больно. Не только от ушиба (ну, синяк, проблем-то). Больше от того, что творилось. Что особенного? Вечер, решила срезать путь и пройти по галерее, где был ремонт, но рабочие ушли до завтрашнего дня… Ну, упала и порвала платье. Буднично. Обычно до чёртиков. Только вот было другое во всём этом – второе дно, от которого саднило не кожу, а душу. Зачем она сюда пошла? Вот зачем? Знала же, что будет больно. Не физически, но… К чёрту. И что не просто душу будет разрывать, что тело за ней следом – всё знала. Но пошла. И зачем ей это? Наннали просто хотелось пройтись по этому памятному месту. Старый коридор, который помнил ещё молодого отца и даже сохранил насечки на дверном косяке, означавшие, что Чарльз прибавил ещё несколько сантиметров в росте. Сделал ещё несколько шагов к трону. Здесь же – только не оставляя зарубок – мерились уже дети императора. «Я скоро буду как папа!» – говорил с блеском в глазах Шнайзель. «Только сильнее и лучше», – добавлял он в мыслях. Старый коридор, часть стен которого дали расписать Кловису, такому искусному в живописи. Фрески на стене, изображающие мирную жизнь, гармонию природы, контрастировали с картинами на противоположной стене – баталии и триумфы: покорённые враги, покорённая природа. Старый коридор, по которому так любила убегать Наннали, подшутив над братцем. И кажется, что стены впитали эти радостные крики. Старый коридор… пришёл в полную негодность. Может быть, потому что за ним как-то особо не следили, не ухаживали. Просто дали жить так, как он может и хочет. Простая часть дворца, не используемая для торжественных приёмов. И штукатурка на стенах облупилась, и деревянные панели стали отходить, и хрусталь потускнел. Столько лет. Пятнадцать лет Наннали на престоле. Кажется, она второй раз в этом коридоре. Она была здесь в тот год, когда умер Лелуш. Одна – оставив Сузаку дожидаться чуть поодаль. Девушка тогда испытала трепет, смешанный со страхом: всё как будто то же, но чуть изменённое временем, деталь за деталью. И потому создавалось впечатление, что всё уже не то, совсем. Или она не та. Как будто кого-то из них подменили. Хотелось снова зажмуриться и спрятаться в объятиях любящего братика. Которого больше нет. Как и её самой нет. И стало так страшно сразу – и девушка села на пол, обхватив лицо руками, уставилась на стену: там был семейный портрет. Потрет, который, кажется, был неуместен. Смеющиеся дети, добродушный отец, обнимающий маму за талию. И из-за дивана выглядывают две фигуры, которых, кажется, быть не должно. Но они были, были, были. То ли действительно в тот раз присутствовали, то ли Кловис их дорисовал, чувствуя, что они всегда тенью следуют за семьёй. V.V. и С.С. Робко улыбающаяся ведьма и хмурый «ребёнок». Было всё так чудесно… папа, мама и лето. И вот, кажется, на миг закрыла глаза – и все стали иными. Папа и мама мертвы. Братик умер. Сестрёнка Юфи умерла. Братик Кловис умер. Братья Шнайзель и Одиссей ходят как роботы. Корнелия стала жестокой машиной для убийств с пустыми глазами… И сама Наннали – она знала – теперь совсем другая. Подбородок новой императрицы дрожал. Слёзы вот-вот готовы были хлынуть из глаз. И тут кусок фрески отвалился на пол. С лица Лелуша. Вместо левого глаза было сплошное пятно кирпичного цвета, не выражающее никаких эмоций, а вместо части лица была серость, будто кости черепа обнажились. И в тот раз Наннали убежала с криком ужаса, насколько позволяли ещё слабо разработанные ноги. В этот раз от фрески почти ничего не осталось: она как будто повиновалась закону времени и уносила в прошлое то, чего давно уже нет. Зря она пришла сюда, зря. Только растравила старые раны. Как всё-таки странно: раньше хоть какая-то улыбка появилась бы на лице в этом памятном месте, месте, где она хоть на миг соприкасалась с семьёй, беззаботным счастливым прошлым… но не теперь. Время меняет сильные чувства на суррогаты: радость с болью сменяют ностальгия и дискомфорт. Императрица отряхнулась и, опустив глаза, чтобы не видеть стен, а лишь строительный мусор и чью-то забытую каску, направилась прочь. Мир изменился. И изменилась она сама. Как это ни прискорбно. Пытаясь научить сына складывать журавликов из бумаги, Наннали поняла простую вещь – она делает это по наитию, по остаточной памяти пальцев, которой уже не хватает, чтобы птичка получилась с первого раза. Даже со второго. Некогда было. Дела. Вот и не получалось. Да и зачем? Она императрица, властительница мощнейшей державы Сверштатов, она может творить историю сама, а не загадывать желания в надежде, что кто-то их исполнит. Наверно, может. Только как-то разучилась чего-то желать. Всё залеплено штукатуркой, замазано свежей краской. Проведено много мелких работ. Как вернуться в другую жизнь, которая кажется сказкой, когда всюду прошёл ремонт?