Боль

Боль. Она стремительно расползалась по всему телу, притупляя остальные чувства и не давая крику вырваться наружу. Курт лежал на промерзшей земле и дрожа от холода думал о том, что ему знакомо это леденящее чувство, сковывающее своими цепями все его существо. Он уже испытывал нечто подобное. Ему было восемь, когда умерла его мать и он прошел через все стадии принятия потери, пытаясь научится жить заново. Жить без нее. Сначала он отрицал случившееся и при каждой попытке отца поговорить с ним сбегал из дома, часами бродя по улицам, пытаясь разглядеть среди прохожих знакомое лицо, с морщинками в уголках глаз и доброй, светлой улыбкой. Спустя несколько недель это состояние сменилось гневом и Курт в припадках бился о стены, раздирая кулаки в кровь и порываясь порвать все фотографии на которых была мама, чтобы ничто больше не напоминало ему о ней и о том, что ее больше нет. Но всякий раз, когда Курт заходил слишком далеко его отец, Берт, крепко сжимал его своими сильными руками и не отпускал до тех пор, пока крики и попытки вырваться не сменялись тихим плачем. Тогда он по-отцовски нежно обнимал сына и тихонько шептал ему на ушко, что все будет хорошо. После гнева на Курта нашла жуткая депрессия, свалившаяся откуда-то сверху без всякого предупреждения. Он не мог спать, не мог есть и почти не разговаривал. Сидя на краю кровати и уставившись в одну, никому кроме него не видимую точку он практически не выходил из своей комнаты. Обычно людям требуется несколько месяцев, для того, чтобы прийти в себя после утраты, но Курту на это потребовался год. Год, чтобы снова начать улыбаться. Год, чтобы вновь полюбить жизнь. Да, он определенно уже чувствовал нечто подобное. Правда в тот раз было намного больше слез и гораздо меньше крови. Курт попытался встать. Он оперся на дрожащие руки и присел, издавая тихий стон и искривлясь от боли, будто ножом полоснувшей его по пояснице. Немного придя в себя он сделал глубокий вдох и слегка пошатываясь поднялся на ноги. Ему пришлось схватится за стену, чтобы не упасть, так как в его глазах сразу потемнело, а голова закружилась из-за так быстро отлившей крови. Курт тяжело дыша пытался разглядеть свои руки. Постепенно они становились все более четкими и он смог рассмотреть пятна крови на бывшей всего несколько часов назад идеально белой рубашке. Он стоял, не издавая ни звука, и стараясь не шевелиться, пока ветер трепал его слипшиеся от мороза волосы. Каждый, раз, когда при вдохе его грудь поднималась на его лице появлялась вся та боль, которую он чувствовал просто потому, что должен был дышать. Кости ломило, а раны неприятно покалывало, но Курт молчал. Он просто стоял и ждал, когда его отпустит и он сможет дойти до ближайшего кафе, чтоб переодеться в чистую одежду и хотя бы попытаться смыть с себя грязь, которую он чувствовал даже у себя во рту, вместе с отдающим металлом вкусом крови. Спустя где-то пятнадцать минут Курт очень медленно, все еще держась за стену попытался добраться до валяющегося в нескольких метрах от него рюкзака. Дойдя до него он издал полный отчаянья стон, потому как половина его вещей были раскиданы достаточно далеко друг от друга и ему пришлось опуститься на колени, чтобы собрать их. Он медленно протягивал руки пытаясь свести свои движения к минимуму, но все равно чувствовал боль. Снова. Ближайшее кафе находилось всего через улицу, но Курт двигался точно в замедленной съемке, стараясь не свалиться от боли, пронзающей на сквозь его измученное тело. За стеклянной дверью кафе горел свет, а запах свежей выпечки чувствовался даже на другой стороне дороги. Курт надавил на деревянную ручку и зашел внутрь. На его счастье посетителей было немного и он, сопровождаемый абсолютно безразличным взглядом пожилого мужчины, сидящего в самом дальнем углу зала, быстро направился к двери на противоположном конце помещения. Он закрыл дверь на замок и, поставив рюкзак на столик, стоящий возле раковины стал спешно стягивать с себя рваную одежду. Он посмотрел на себя в зеркало и ужаснулся. Огромные синяки покрывали его бледное тело. Тут и там виднелись кровоподтеки, а руки и грудь были исполосованы ярко - красными царапинами. Включив теплую воду Курт стал смывать с себя кровь, недовольно выдыхая, когда вода попадала на еще не зажившие раны. Вытеревшись уже никуда не годной рубашкой он достал из рюкзака новую, которую тут же одел вместе с вынутыми оттуда же синими джинсами, скрывая тем самым полученные увечья. Курт всегда носил с собой запасную одежду. Ему было не в первой оказываться в подобном ситуации и он не мог позволить отцу узнать о том, что творится с его сыном. У Берта было больное сердце, а новость о ставшими регулярными избиениями его сына вряд ли могла оставить его равнодушным. Курт тяжело вздохнул. Его отец был удивительным. Сколько Курт себя помнил, Берт всегда поддерживал его. Он не отвернулся от сына даже когда два года назад тот сказал ему, что он не такой как все. Он не знал как отец отреагирует на то, что его сына совершенно не интересуют особы противоположного пола, но когда Курт, зажмурив глаза и сдерживая себя чтобы не заплакать сказал что он гей его отец лишь обнял его и сказал: "Я знаю". То, что Берт принял его дало Курту силы на настоящее признание и он раскрылся перед своими друзьями и учителями. С тех пор его жизнь превратилась в настоящий ад. Но отец не должен был об этом узнать. Курт, еще немного порывшись в своем рюкзаке, достал черную толстовку с большим капюшоном, скрывающим его лицо и одев ее вышел в зал, напоследок взглянув на свое мрачное отражение. Он опустил голову вниз и стараясь не смотреть по сторонам направился к выходу. Курт раскрыл дверь и уже собирался выйти на встречу холодному воздуху, как вдруг столкнулся с парнем, на всех парах влетевшим в кафе. Вместе с болью от удара по ребрам Курта будто прошибло током от прикосновения к незнакомцу, который развернулся к нему лицом, чтобы извинится. Но Курту было не до разговоров и он решил как можно скорее скрыться за стеклянной дверью. Он так быстро выскочил на улицу, что даже не успел разглядеть парня, который так нелепо впечатался в него в самый не подходящий для этого день. Как будто бы для этого бывают подходящие дни.. Единственным, что Курт успел запомнить был красный шарф, обмотанный вокруг шеи незнакомца и приятный запах апельсина с корицей исходящий от его темных кучерявых волос, на мгновение показавшихся Курту до боли знакомыми.