Тварь

Во влажном, пахнущем затхлостью и гнилью подвале – полумрак, разгоняемый слабой сорокаваттной лампочкой, болтающейся на лохматом толстом проводе. Окно забито фанерой, на которой небрежно нарисован христианский крест. Перевернутый. Потому что его Тор нарисовал на фанере еще до того, как забить окно. А когда обнаружил, что прибил неправильно, не стал заморачиваться. Черт с ним. Что так, что эдак, главное, чтобы действовал. – Подъем, тварь, – Тор, не особенно заботясь о том, что может причинить боль, влепляет привязанному к стулу новообращенному пощечину. От удара голова вампира откидывается назад, с разбитой губы по подбородку скатывается алая капля. Но рассечение затягивается на глазах. Начала действовать регенерация. Потому что ни ожогов от святой воды, ни ссадин, ни раны в плече от всаженного Тором кола – ничего этого уже нет. Вампир, мать его. Новообращенный вампир. Года двадцать три. Черные волосы, сейчас неопрятно растрепанные и слипшиеся от засохшей крови, тонкие губы, длинные ресницы. Мальчишка. Руки заведены назад, за спинку тяжелого, привинченного к полу стула с серебряным покрытием. Запястья покраснели, распухли. Еще бы. Веревки пропитаны святой водой из собора святого Петра. Хотя разницы никакой. Тор вполне мог бы сковать руки вампиреныша серебряными наручниками. Но те сжигали тварям кожу вообще до кости. А у новообращенного кожа была нежной и портить ее так сильно оказалось почему-то жаль. Тор вообще не знал, зачем подобрал этого выродка, голодными глазами следившего на пустой парковке за складывавшей в багажник покупки домохозяйкой. Еще минута - и тетка осталась бы без четырех литров крови. Литр бы выпил вампиреныш, а три вытекло бы на асфальт. Новообращенные не умеют пить нормально. Тор успел вовремя. Кол в грудь, ровно рядом с сердцем, веревка, пропитанная святой водой, вокруг шеи и пригоршня соли в лицо. Багажник. Подвал. Обычная схема. Так Тор поступал с теми, кого требовалось допросить. Но этот явно еще не нашел никого из себе подобных, да и, кажется, не совсем понимал, что с ним происходит. Через такое сумеречное состояние сознания проходят все новообращенные. Они не понимают, что с ними стало, почему все тело жжет, словно по венам пустили раскаленное железо. Почему во рту привкус крови. Почему в глазах двоится, а руки дрожат, словно ты наркоман, пропустивший дозу. Некоторые бежали к врачам, но заканчивалось это обыкновенно кровавым шоу прямо в кабинете. Найденный же Тором вампир еще не успел никого убить. И, скорее всего, даже не осознавал, что глупая домохозяйка скоро станет его первой трапезой. Забавно... Тор никогда не жалел таких, прекрасно понимая, что ничем помочь не сможет. И лучшее, что можно сделать в такой ситуации, убить без мучений. Но мальчишка с черными, как смоль, волосами, стискивающий в кулаки трясущиеся пальцы, зацепил. Одинсон и не думал, что когда-нибудь притащит в свой дом вампира просто так. Не для того, чтобы убить. Кстати, нужно все же покормить его. Пару капель, чтобы не сдох. – Эй! – еще одна пощечина. – Больно... – потрескавшиеся губы едва шевелятся. На Тора смотрят мутные зеленые глаза. Сосуды полопались так, что белок кажется розовым. – Конечно больно, – участливо кивает Одинсон. – В тебе пол-литра святой воды. А стул с серебряным напылением. Было бы странно, если бы ты ничего не чувствовал. – Что... происходит? – зеленые глаза медленно моргают, в уголках собирается влага. – Что... Извечный вопрос. Его Тору задавали все. Каждый раз... Только вот после этого вопроса он обыкновенно втыкал кому-то кол в грудь. Ровно во все еще бьющееся сердце. Вместо этого Одинсон предлагает: – Попробуй догадаться сам. Если догадаешься – получишь пожрать. – Я чем-то болен... – шепчет хрипло. – У меня бред. Вы... Вы можете вызывать "скорую"? У меня как будто... – ...раскаленное железо по венам? – интересуется Тор. – Да, а как вы... На этот вопрос Одинсон предпочитает не отвечать. Слишком часто слышал. Каждый раз, когда... Почему бы просто не убить тварь? Не избавить от мучений раз и навсегда. В зеленых глазах стоят слезы. Тор молча достает из кармана складной нож, легко царапает запястье, так, чтобы выступила капля крови, и подносит к лицу вампира. Тот издает что-то вроде хриплого всхлипа, подается вперед всем телом, в глазах появляется тот самый алчный звериный блеск. Мысль из них исчезает. – Хочешь, да? – Одинсон почти касается поцарапанным запястьем приоткрытых в немой просьбе тонких губ. – Дай! – рвется так, что тяжелый стул, намертво прибитый к полу, жалобно скрипит. – Вот что с тобой, – Тор слизывает алую каплю и одергивает рукав. Ответа не следует. Новообращенный тяжело дышит, пытаясь справиться с приступом сердцебиения. Сейчас оно у него под триста ударов. Это Тор тоже прекрасно знает. – Что... это было?! – а вот теперь истерика. – Что со мной?! Я хотел... хотел... Не может облечь эмоции в слова. Вернее, может, но это страшно. Страшно признать, что хочешь кого-то убить, чтобы насытиться. Одинсон считал себя хладнокровным убийцей, но это... Парень ведь не хотел. Совершенно точно. Он не из тех, кто просит укусить. Скорее всего, студент. Может, подрабатывает на полставки. Оказался не в том месте, не в то время. Поэтому нужно убивать сразу. Не слушать. Не слышать всего этого. – Ты хотел впиться зубами в мою руку, разодрать кожу и выпить всю мою кровь, – размеренно и четко проговаривает Одинсон, глядя в зеленые глаза. – Это не я... – отчаянно мотает головой. – Я не мог! Боже, зачем нужно было тащить тварь сюда?! Тварь, которая не кажется тварью. Которая похожа сейчас на испуганного человека. – Ты не жрал сутки, – Тор вертит в кармане складной нож. – Сейчас твои вены ссыхаются, твоя собственная кровь сворачивается, создавая тромбы. Но регенерация не позволяет тебе умереть. Это невыносимая боль. И чем дольше без крови, тем слабее ты будешь и тем большую боль будешь испытывать. – Я не понимаю... – кашляет, на пол летят мелкие капли крови. Тор даже представить себе не может, как парню должно быть больно сейчас. Он ведь новообращенный. Если вампиры, уже пившие человеческую кровь, обладают гораздо более высоким болевым порогом, силой, скоростью, сумасшедшей регенерацией, то у этого все в зачаточном состоянии. Он почти человек. Регенерация не дает ему умереть, только и всего. Пока что не дает. Без крови ему осталось пару дней жутких мук, и все закончится. Он просто обмякнет на этом самом стуле и все. Все... Тор снова задирает рукав, надрезает запястье уже чуть глубже, поднимает выше, ждет, пока кровь скопится, и капает ею на губы корчащейся, пытающейся вырваться твари. Пара капель. Вампиреныш замирает, слизывая их языком. На лице отражается почти что блаженство. Как у ребенка, раскусившего конфету. Тора передергивает. Он разворачивается и быстрым шагом идет к лестнице. *** Запасы крови Тор пополнил за счет местной больницы. Знакомый врач только кивнул понятливо и выписал задним числом пять пакетов положительной. Три второй группы и два третьей. Возвращался домой Одинсон намеренно медленно. Потому что с того самого дня, как дал твари пару капель своей крови, в подвал он не заходил. А прошло уже сорок восемь часов. И голодный вампиреныш снова будет рваться и шипеть, учуяв запах. Дверь в подвал поддается не сразу. Вернее, Тор просто не хочет открывать ее с первой попытки. Он позволяет ключу не сразу войти в замочную скважину, скребет им по металлу. Едва створка распахивается, в нос бьет этот отвратительный запах. Святая вода застаивается, как и любая другая. Но и протухшей свойств своих не теряет все равно. А проветривать подвал ради тварей... Одинсон включает свет и невольно вздрагивает: голова вампира запрокинута, а на висках видны влажные дорожки. Плачет от боли. Так бывало часто. Это нормально. Ничего, что должно волновать. Тор молча нацеживает в стакан красной густой жидкости и, не обращая внимания на загоревшиеся глаза вампира, идет к стулу. Жестко берет парня за черные волосы на затылке и подносит к его губам стакан. Жадно глотает, давится. Кровь льется на подбородок. – Не спеши, – Тор насильно оттягивает его голову, не давая сделать следующий глоток. – Тише. И только тогда, когда вампиреныш слегка успокаивается, позволяет ему пить дальше. Глоток за глотком. – Сыт, тварь? – это Одинсон спрашивает, когда стакан уже пуст. Вампир не отвечает. Только опускает голову. Грязные волосы топорщатся в разные стороны, словно у больной вороны перья. – Как тебя зовут? – Тор не знает, зачем ему это нужно. Но слова сами срываются с языка. – Локи, – через паузу отзывается парень. – Лафейсон. – Пей, – Одинсон цедит в стакан еще немного крови и подносит к его губам. – Как твое имя? – видно, что парень еле держится, чтобы не присосаться к стакану. Клыки удлинились, а в глазах зажегся красный огонек. Выдержка у твари есть, этого не отнять. – Тор, – Одинсон зачем-то чуть ослабляет хватку на волосах Локи. Теперь это выглядит так, будто он поддерживает вампира под затылок. – Очень приятно, Тор, – фраза, которая должна служить данью вежливости, звучит сейчас донельзя неуместно. – Пей, не мучайся, – Одинсон насильно прижимает стакан к губам Локи, заставляя сделать глоток. И через несколько мгновений ставит пустой стакан на пол. Лафейсон облизывает окровавленные губы, сглатывает. – Что со мной будет дальше? – в его голосе обреченность. – Не знаю, – честно признается Тор. – Я убиваю таких, как ты. – Оптимистичный прогноз, – Локи как-то горько усмехается. – Учитывая то, что я даже не понимаю, что происходит. Я подцепил какой-то вирус, а ты работаешь на правительство? Чумной доктор? Смешной шутка не кажется. Да и Локи, кажется, не ставил себе задачу ее таковой сделать. На его висках капли испарины, губы измазаны в красном. Одежда в засохших бурых пятнах. – Ты – вампир, – Одинсон зацепляется взглядом за катящуюся по грязной коже виска Локи прозрачную каплю. Тот истерично хихикает. Смотрит на Одинсона, словно на потерявшего разум. – Как в "Сумерках"? – в его голосе насмешка. – Буду светиться на солнце и все такое? – На солнце ты сгоришь, – спокойно поясняет Тор. – Получишь множественные ожоги, несовместимые с жизнью. – Я получаю такие ожоги каждое лето на пляже, – Лафейсон ерзает на стуле и охает. Мучительно закрывает глаза, стискивая зубы. Больно. Еще бы. В ответ Тор молча идет к окну, одним резким движением отдирает хлипкую фанеру. Полный боли крик эхом отскакивает от стен. Солнечные лучи нещадно жгут белоснежную гладкую кожу твари. Ожоги безобразно пузырятся, лопаются. Тор спокойно ждет еще секунд десять, а потом ставит фанеру на место. За спиной слышны всхлипы и тяжелое дыхание. Одинсон заправляет за ухо выбившуюся из стянутого резинкой хвоста прядь волос и поворачивается. Зрелище, как и следовало ожидать, не из приятных. Регенерация у вампиреныша все еще слабая, так что ожоги затягиваются медленно. Тор подходит к стулу, грубовато берет Лафейсона за обожженный подбородок, вызывая хриплый стон. Из-под обожженных, покрасневших век катятся крупные слезы. Одинсон молча берет пакет и, игнорируя стакан, подносит его к губам вампира. Тот жадно присасывается, глотает кровь крупными глотками. И Тор почему-то не останавливает его, позволяя выпить все до конца. – Что это было?! – этот вопрос Локи задает уже тогда, когда на месте страшных ожогов остаются только розовые пятна. – Ультрафиолет, – Одинсон мнет в руках пустую упаковку. – Если выйдешь днем – сгоришь за пару минут. – Но я же учусь! – Лафейсон бросает испуганный взгляд на закрытое фанерой окно. – Как я буду... – Никак, – Тор пожимает плечами. – Технически – ты мертв. – Это какой-то бред... – прикусывает губу, кажется, пытаясь взять себя в руки. – Я не понимаю. – Я могу отвязать тебя от стула, – предлагает Одинсон. – Заменю его цепью. Она не серебряная. Но буду колоть тебе по пять кубиков святой воды в день. – Ты маньяк, – Лафейсон истерично смеется. – Ты... Тебе нужно лечиться! Серьезно! Тебе требуется серьезная помощь серьезных специалистов! Какая, к черту, цепь?! Я не бешеная собака и не собираюсь на тебя бросаться! – До поры, – Тор пожимает плечами. – Ты захочешь. Потому что кровь из пакета никогда не заменит вампиру укус. Так ты согласен? – Как будто тебе нужно мое согласие на что-то, – фыркает Локи. – Ты в любой момент можешь меня убить, но зачем-то спрашиваешь, хочу ли я на цепь. Бред. – Да или нет? – Тор заставляет себя сдержаться и не влепить наглому вампиренышу пощечину. Локи не отвечает. Только вскидывает гордо голову. – Как хочешь, – Одинсон разворачивается и идет к выходу. Локи его не окликает. *** В итоге на цепь Локи все же согласился, потому что серебро, которым был покрыт стальной стул, постепенно разъедало его кожу, и на пятый день боль стала невыносимой. Кровь из пакетов всего лишь поддерживает вампиру жизнь, но не наделяет его всеми возможностями, которые имеет вампир, убивающий людей. Так что когда Тор пристегнул к ноге Лафейсона толстую цепь, прикрепленную к вделанному в пол кольцу, и развязал его руки, буквально с мясом отдирая пропитанную святой водой веревку от его запястий, и помог подняться, поддерживая за локоть, стоять Локи не смог. Он со стоном осел на грязный пол, неловко лег, повернувшись на живот и замер. Вся его спина, ягодицы и бедра представляли собой сплошную рану. Кровь проступала сквозь одежду. Тор молча достал нож, разрезал ткань рубашки, брюк и белья и отдал вампиру пакет с кровью. Локи выпил двести граммов крови меньше, чем за двадцать секунд. А потом, едва раны затянулись, молча позволил Одинсону ввести в его вену на сгибе локтя обещанные пять кубиков святой воды. На то, как вампир корчится на полу, Тор предпочел не смотреть. *** – Сколько уже прошло? – Локи облокачивается спиной о стену и подтягивает колени. На его лодыжке тускло поблескивает толстое кольцо из стали. – Полтора месяца, – отзывается Одинсон. – Сорок пять дней, если быть точным. Теперь Тор приходит сюда чаще и остается дольше. Подвал давно не воняет тухлятиной, исчезли хлам и пыль, у стены теперь лежит надувной матрас, аккуратно застеленный чистым бельем. Одинсон приносит Локи книги, журналы. Учебники из общественной библиотеки. И все чаще замечает его голодные взгляды на своей шее. Лафейсон всегда быстро отводит глаза, трет переносицу и ненатурально улыбается. Но Тор прекрасно знает, что это значит. Жажда у вампира – непреодолимый инстинкт, бороться с которым невозможно. Количество святой воды возрастает до десяти кубиков. – Меня отчислят из университета, – криво улыбается Локи. – Прямо с последнего курса. – Ты получаешь прекрасное образование и здесь, – Тор кивает на стопку учебников. – Ты мне и диплом выдашь? – склоняет голову набок Лафейсон. Тор не отвечает. Он вертит в руках наполненный шприц, почему-то не решаясь сказать Локи, что пора. За последнее время многое в их отношениях изменилось. Тор больше не испытывал ненависти к вампиру. Скорее, болезненную жалость и еще странное чувство, классифицировать которое не мог. – Давай, – Локи протягивает руку. Одинсон перетягивает плечо Лафейсона специально купленным ремешком, снимает с иглы контейнер, ждет, пока Локи несколько раз сожмет кулак, вводит иглу в чуть набухшую вену и давит на поршень. Локи зажмуривается, стискивает зубы. А Тор просто набирает из фляги еще воды и повторяет процедуру. От этого Лафейсон со свистом втягивает воздух и прячет голову в колени. Его трясет крупной дрожью. Кожа в месте прокола краснеет и покрывается мелкими пузырьками ожогов. Тор заносит руку, чуть медлит, а потом неуверенно опускает ладонь на черноволосую макушку вампира. Приглаживает чуть вьющиеся черные пряди. Локи кашляет, на его пальцах остаются мелкие алые брызги. – Сейчас будет легче, – зачем-то говорит Одинсон. – Нет, – глухо отзывается Локи. Тогда Одинсон садится рядом и неловко обнимает его за плечи. От Локи пахнет железом и чем-то болезненным. Его кожа уже давно нездорово-сероватого цвета, хотя все такая же гладкая на ощупь. Тор бесцельно гладит его по руке, слушая тяжелое неровное дыхание. А потом Локи вдруг поворачивается, смотрит пару секунд Одинсону в глаза и неуклюже и коротко прижимается к его губам своими потрескавшимися сухими губами. Реакция срабатывает мгновенно. Тор инстинктивно отталкивает вампира от себя, опрокидывая на матрас, и через мгновение уже сдавливает его горло в железной хватке. Но Локи, кажется, даже и не думает сопротивляться. Лежит, безвольно раскинув руки. В воспаленных глазах нечитаемое выражение. – Что ты творишь? – хрипло интересуется Одинсон, чувствуя, как накатывает неуместное, извращенное возбуждение. Еще отец отучил его от этой отвратительной склонности. Тор как сейчас помнил его слова о мерзости мужеложства. И о том, как важно оставаться стойким тогда, когда вокруг царит разврат. – А на что это похоже? – едва выговаривает Локи. Будь он человеком, лежал бы уже без сознания. – Ты мне скажи, – наверняка Лафейсон уже почувствовал его, Тора, возбуждение. Как давно у него никого не было? Год? Близость с женщиной никогда не приносила Тору нужного удовлетворения. А мужчины... Тор привык к тому, что должен испытывать отвращение к подобным своим желаниям. Но сейчас его тело предавало разум. Сомнения и желания, годами копившиеся во мраке подсознания, разом выплыли на поверхность. И эта сокрушительная волна лишила Тора какой-либо возможности сопротивляться самому себе. Своей греховной природе, которую так отчаянно пытался искоренить с самого детства. Демоны все же взяли над ним верх. Тор медленно расцепляет пальцы, позволяя Локи нормально вздохнуть, и осторожно гладит его бледную щеку. Прикосновение простреливает почти что болезненным возбуждением. Наверное, именно это чувствовал Адам, вонзая зубы в гладкий бок запретного плода. – Это отвратительно, – зачем-то говорит Тор, глядя в зеленые глаза вампира. – Это извращение человеческой природы. – И что? – Локи быстро, по-змеиному, облизывается. – Не знаю, – еще никогда в жизни Одинсон не чувствовал себя таким беспомощным. – Значит, да? – тонкие пальцы Лафейсона опускаются вдруг на сжатый тканью одежды возбужденный член Тора. В ответ Одинсон просто наклоняется и целует тонкие холодные губы. Локи вздрагивает, а потом поддается, приоткрывая рот. Поцелуй получается неуклюжим, неловким, но от этих прикосновений возбуждение накатывает волнами. Тор судорожно, непослушными пальцами расстегивает молнию на штанах, дергает их вниз вместе с бельем, спуская на бедра. Дергает вниз надетые на голое тело застиранные шорты Локи. Тот с готовностью приподнимается, позволяя себя раздеть. И Тор уже не замечает ни голодного блеска в его глазах, ни удлинившихся клыков. Им овладевает какое-то ненормальное, нездоровое возбуждение. Единственным желанием Одинсона становится подмять под себя худое гибкое тело вампира и... Локи охает, когда Тор грубо раздвигает его ноги и рывком притягивает ближе. Но не сопротивляется. Наоборот, подается навстречу, приподнимаясь. Два пальца, смоченные слюной, входят с трудом. Но Локи только тяжело дышит, грубовато лаская себя. Его напряженный член поблескивает от смазки. И Тор, размазывая слюну по собственному члену, думает о том, как ему повезло, что у вампиров высокий болевой порог. Первое движение выходит неловким, Локи хрипло стонет, царапая спину Одинсона ногтями, выгибается, запрокидывая голову. А Тор, прихватив его за худые бедра, толкается еще. И еще... Внутри Локи теплый. Стенки сжимаются так сильно, что Одинсону было бы даже больно, если бы не возбуждение, от которого давно темно в глазах. Локи что-то нечленораздельно выстанывает, вскидывается, подаваясь на каждое движение. Снова и снова облизывает искусанные губы. Сладко... Как и всякий грех. – Тор... – Лафейсон выдыхает это срывающимся, каким-то беззащитным шепотом. Тянет руки, пытаясь обнять. И Одинсон обнимает его в ответ. Теперь они так близко... Мальчишка, требующий ласки. Не тварь, убивающая людей. Локи дрожит под ним, цепляется пальцами за плечи, мажет приоткрытыми губами по шее. Кажется, клыки царапают кожу. Но Локи только стонет жалобно, отворачивает голову. А Тор стискивает зубы, чувствуя, как тяжело пульсирует внизу живота. Еще немного и... Вампир ахает, подается вверх, скребет пальцами по одеялу. А потом вдруг резко дергает Тора вниз. К себе. Шею пронзает сладкая боль. В глазах темнеет. Одинсон каким-то неосознанным, почти инстинктивным движением вплетает пальцы в черные волосы Локи, притягивая его голову ближе, и замирает, выгибаясь в сладкой судороге. Становится мокро и горячо. Локи сжимает бедрами его бока, стонет глухо. А Тор вдруг понимает, что... Тянет руку к шее, ощупывает пальцами влажную от слюны кожу. Крови нет. Локи просто... поставил ему засос. Чертов обычный засос. Локи как-то грустно улыбается и безвольно откидывается на спину. Его руки медленно соскальзывают со спины Одинсона. – Почему нет? – хрипло спрашивает Тор. Ему и правда более чем интересно. Ни один новообращенный не смог бы проконтролировать себя. Особенно в такой момент. – Это неправильно, – Локи слабо пожимает плечами. – Тем более, я просто хотел поцеловать тебя. Тор не отвечает. Он осторожно выскальзывает из его расслабленного тела, скатывается вбок и заставляет Лафейсона повернуться лицом. Запускает пальцы в его растрепанные волосы, прижимается лбом к его лбу и закрывает глаза.