Don't break my heart (аnd I won't break your heart-shaped glasses)

And I don't mind you keepin' me On pins and needles If I could stick to you And you stick me too Don't break Don't break my heart And I won't break your heart-shaped glasses Little girl, little girl You should close your eyes That blue is getting me high And making me low She reminds me of a one I knew That cut up the negatives of my life I couldn't take my hands off her She wouldn't let me be anywhere but inside. © Marylin Manson – Heart-Shaped Glasses - Охуеть заглянул, - шипит Миллер, неловко выпрямляясь, как проржавевшая и закоротившая меха. Оцелот молча натягивает штаны обратно и застёгивает ширинку. На столе – полный бардак, сметы и договоры разбросаны по полу, пепельница перевёрнута, чернильница колеблется на одной из своих восьми хрустальных граней. Укус на шее Каза не увидит разве что слепой. - Надень шарф, - хрипит Адамска, затем прокашливается и показывает себе на шею. Миллер вздыхает и усаживается на стол, морщась. - Подай костыль. *** Оцелот всегда думал, что Миллер – верная подстилка Снейка. Мальчик на побегушках, чудной зверёныш, которого можно притащить к себе в койку особо одинокими ночами, а с недавних пор ещё и пожалеть в порыве щедрости. Миллер подачки ловил на лету, раззявив рот, вился чуть ли не у ног Босса, прямо как Ди сейчас. Поэтому первый раз на столе у Оцелота вышел совершенно случайно. Серьёзно. Просто Миллер вручил ему список поставщиков и похромал вон из отсека. А потом оказался на столе из чёрного дуба кверху жопой и кусал свой единственный кулак, пока Оцелот присовывал ему сзади. Каз закричал только когда кончил. В силу обстоятельств, без рук. Когда Адамска вспомнил свою сперму, текущую вниз по усыпанным шрамами бёдрам, то почувствовал, что ещё немного, и у него встанет прямо на полигоне. И что по столу, по хорошему, надо бы ещё раз пройтись тряпкой. *** Второй раз вышел сознательно, если кому-то из них было интересно. Пока эти макаки, которые каким-то чудом научились обращаться с оружием, горланили в столовой свои песни, а Босс сидел у себя и второй день подряд драконил карту местности, Оцелот и Миллер дрочили друг другу в каком-то глухом коридоре, заканчивающимся тупиком. Каз то и дело норовил свалиться кулем вниз, но Адамска крепко прижимал его к холодному углу. Дыхание Миллера с присвистом вырывалось из-за стиснутых зубов, и Оцелоту это в какой-то момент надоело – он поцеловал-укусил Каза в губы. Тот не постоял за ответом. Пока Оцелот кончал, Казухира слизывал кровь с его узких губ. А потом Адамска просто опустился на колени и отсосал Миллеру, удерживая за бёдра. - Этого больше не повторится, - шепчет Миллер, переводя дыхание. – Никогда, ясно? - Да, - отвечает Оцелот по-русски, вставая с колен. *** На следующий день возвращается Миллер-собачка-Снейка. Каз ходит за Боссом, как привязанный, скрипя зубами, соглашается со всем и терпит назойливые обнюхивания Ди. Оцелот следит за этим с балконов верхних уровней и углов полигонов. Когда Босс уходит на задания, Адамска не приходит в радиорубку. Странное разделение территорий проходит то ли незаметно для Снейка, то ли он просто не хочет вляпываться ещё и в это дерьмо. Он просто один раз подошёл к нему в столовой и, положив механическую ладонь на плечо, прошептал на ухо: - Когда комрады срутся друг с другом – жди беды. Конечно, чуть ли не отвечает Адамска, но вовремя прикусывает язык, лучше, когда они ебутся. *** На седьмой день Каз приходит к нему сам, и, оказывается, он ещё способен дать пизды, даже с костылём и одной рукой. Адамска дерёт его так, что, кажется, они расшатывают всю базу. Казухира царапается и кусается. - Трахает он тебя так? – шипит он, сам подобный змее, на алое от румянца ухо, - Или настолько не даёт, что ты готов стелиться под меня? Миллер воет и кусает Оцелота в плечо. Такой ответ того тоже устраивает, и он поднимает бедра Каза повыше и берёт размашистей. Трахать Миллера в мозг и жопу одновременно – бесценно. *** Они не становятся любовниками, не требуют ничего друг от друга, и как будто бы даже ничего не меняется. Просто иногда Миллер и Снейк орут друг на друга, а потом Каз идёт в кабину Оцелота и они ебутся. И когда в один прекрасный день Миллер приходит к нему со вспухшей дыркой и синяками на заднице, Оцелот без слов понимает, с кем сегодня тот ночевал. Миллера, кажется, положение дел устраивает. Адамску устраивают оргазмы на постоянной основе. А со Снейком у Каза изо дня в день всё хуже. Оцелот иногда смотрит, как они переругиваются – Снейк рубит механической рукой воздух, пока Каз, оперевшись на перила балкона, стискивает кулак и хмурится, изредка что-то отвечая. Оцелот гадает, разверзлась ли пропасть между ними еще давно, девять лет назад, возможно, за секунду от того-самого-взрыва, или тогда, когда Каз в первый раз оттолкнул руку помощи Босса, едва только встав на костыль. Адамска видел, как иногда Снейк смотрит на Миллера – невообразимо печально, как старик разглядывающий фотоальбом. Возможно, в этом и есть их проблема – они всё ещё смотрят друг на друга и видят самих себя – чуть более молодых, чуть менее искалеченных, чуть более счастливых, чуть менее уставших. Эти годы откололи от них по кусочку, и дело даже не в телах. Возможно, это, в итоге, сделает их ближе. Возможно – разведёт по разные стороны окончательно. Оцелот сам себе напоминал кота, затаившегося в углу кухни – разведутся или закончится только битьём посуды? *** В конце концов, Каз заявляется к нему посреди ночи. Пьяный и злой. Оцелот даже не спрашивает, откуда у него ключи. Он просто приподнимается на кровати и ждёт. Миллер стоит, пошатываясь, и Адамска ясно, как днём видит, как что-то в нём ломается прямо сейчас. Как будто «нет – значит нет». «Хватит – значит хватит». А потом Каз молча разворачивается и уходит. *** Оцелоту хватает ума встать, одеться и отправиться следом, а не плюнуть и перевернуться на другой бок. Лунный свет заливает базу, а Миллер сидит в самом конце взлётной полосы, свесив ногу и пустую штанину. Адамска садится рядом так тихо, как может, но Казухира всё равно вздрагивает всем телом, когда Оцелот опускается рядом. От него за милю разит этим жутким африканским самогоном, одно время широко гулявшим по всей базе. - Значит, всё? – спрашивает Оцелот, и тут понимает, что этот вопрос он должен был задать ещё тогда, в кабинете, на столе. Миллер пожимает плечами, поджимает губы. - Я уже не знаю, зачем я здесь. Девять лет назад знал, год назад знал – а теперь забыл. - Ты будешь об этом жалеть, - замечает Адамска шёпотом . – Он будет об этом жалеть. Миллер утыкается подбородком и смотрит на Оцелота из-под отросших волос. - У него сейчас много других важных дел. Я никогда не был ему хозяином. Слепой мудень, хочется сказать Оцелоту, но слова умирают где-то на вдохе. После всего, через что они прошли, после того, что Снейк снова стал отмирать после «Пожирателя змей», сейчас это будет ножом в спину. Снейк не забудет, Снейк не... - Не сейчас, - просит Оцелот. – Пусть это закончится. Он нужен нам в полной боеготовности, а не убивающийся по тебе. Каз улыбается грустно-грустно. - Я потом сам не смогу. И Адамска понимает, что сегодня, именно сейчас – он даст Миллеру уйти. Не из-за стола или ещё какой-то белиберды. - Спасибо, - шелестит в тон разбивающемуся о волнорезы морю голос Казухиры. Он понимает всё без слов. *** Босс выглядит... потерявшимся. Это первое слово, которое приходит на ум Оцелоту. Иногда он оглядывается через плечо, чтобы поделиться какой-то пришедшей ему на ум идеей. За плечом у Снейка больше никого нет.