Четвертьвековой

Годовщина Ты впервые видишь его, стоя рядом с кроваткой его новорождённого ребёнка в родильной палате. Ты знаешь, что это он, потому что узнаёшь его по глазам — что-то в них остаётся неизменным, всё-таки, — и тому, с каким теплом он смотрит на свою чудесную жену и чудесного ребёнка. Ты не задерживаешься, чтобы проверить, узнает ли он тебя. Двухлетие Он бледен, прекрасен и неподвижен, как всё, о чём ты всегда будешь помнить в самой глубине своей непостижимой души. Его солдатская форма залита кровью, кровь, кровь, столько крови. Падая ему на грудь, ты только успеешь подумать, что вы хотя бы воевали на одной стороне в этот раз. Трёхлетие — Я тебя никогда не забуду, — говорит она (он), и её (его) пальцы выскальзывают из твоей руки. Тебя забудут. Ты простишь. Четырёхлетие Её руки такие же могущественные и красивые, идеально ложатся в твои, как всегда. Когда они от волнения вздрагивают, ты, как всегда, улыбаешься. Даже когда твой лучший друг надевает на её палец кольцо. Пятилетие — Привет, — говоришь ты, и от ответной улыбки весь мир растворяется. Всё как впервые и как никогда больше, и ты не перестанешь быть благодарен за то, что у тебя это есть. Он улыбается тебе и берёт за руку в первый-последний раз. Шестилетие Ты открываешь газету и не замечаешь его до самого конца. Просто имя и даты. В некрологе. Семилетие — Всегда, вечно, я люблю тебя, — говоришь ты, надевая кольцо на (его, её, разве есть теперь разница?) палец, и тебя целуют так, будто каждый раз это чудо. Три этих истины ты будешь до конца беречь в своём сердце. Ты всегда будешь очень упрямым. Восьмилетие — Спасибо за то, что любишь меня, за всё это. Но ты можешь перестать теперь — можешь перестать любить меня. У меня больше нет сил ждать тебя, прости. Девятилетие — Всё не так просто, и ты об этом знаешь. Я люблю тебя сейчас, и в прошлом, и в будущем тоже буду. Даже когда тебе это не будет нужно больше. Десятилетие — Не знаю даже, какой была бы моя жизнь без тебя. — И хорошо, что тебе не нужно узнавать. Я у тебя уже есть. Одиннадцатилетие Ей семнадцать, а тебе восемьдесят девять, и она смеётся, забираясь на мотоцикл позади своего бойфренда. Она выглядит счастливой. И впервые за восемьдесят девять лет всё в порядке. Двенадцатилетие Его бёдра на ощупь гладкие и поджарые, и он вдыхает жизнь тебе в рот и исследует кожу поцелуями. Будто пытается запомнить вкус, прикосновения, запах, тебя. Ему не нужно этого делать — в конце концов, для него ты всегда будешь тем, кто ему нужен. Тринадцатилетие Тебе кажется, будто ты торчишь в этом кабинете химии уже долгие годы, когда он входит, тревожно улыбаясь, с волосами, растрёпанными невидимой рукой, и рюкзаком на плече. — К нам перевёлся новый студент. Твоя жизнь только начинается. Четырнадцатилетие Он замечает тебя первым, узнаёт в море людей, когда ты не видишь его совсем. Но он находит тебя, как-то отыскивает и является перед тобой, как по мановению волшебной палочки, как чудо, и он берёт твоё лицо в ладони, и целует, будто ему это снится. — Я устал ждать, поэтому нашёл тебя сам в этот раз. Пятнадцатилетие Давным-давно, в какой-то жизни, она плакала у тебя в объятиях. — Я бы хотела остаться так навсегда, чтобы мы очнулись наконец. Чтобы никогда не сомневались в том, что у нас есть. Ты не говоришь ей, что думаешь так же, потому что пока она есть хоть где-то на свете, этого тебе достаточно для счастья. Шестнадцатилетие Вы оба не помните, было ли это в первый раз, в третий или в последний, но у него были голубые глаза. Почему-то в тот раз вам это особенно запомнилось. Когда глаза у него были голубые, как небо, которое вы вдвоём трогали руками, как моря, которые вы пересекали вместе, — вы жили, как в подростковой мечте. Семнадцатилетие Ты был буквально — частично — не от мира сего, а он родился из стали и крови, и всё равно вы сумели найти друг друга. Из стольких-то миллиардов людей к одному. Шансы никогда не становятся лучше, но оно всегда того стоит. Восемнадцатилетие Он целует тебя, будто пытается пробрать до самой души. Вы оба умираете, может, по разным причинам и с разной скоростью, но конец всё равно один. В ответ ты можешь разве что пить его поцелуи и надеяться затопить ими ощущение безысходности. Девятнадцатилетие — Я скучал, — смеётся он, закидывая руку тебе на плечи, и добирается до твоих губ цепочкой поцелуев. Ты смеёшься и вдыхаешь запах волшебства и жизни, настоящей жизни. А потом спихиваешь его в бассейн и смеёшься, когда он утаскивает тебя следом. Двадцатилетие В другой жизни, в другое время, вы были Королём и Королевой, или наоборот, или и то, и другое понемногу. Времена монархов давным-давно миновали, но ты всегда будешь слушать, что он тебе говорит. Особенно если он будет говорить тебе: «Что бы ты ни делал, не смей, чёрт тебя возьми, останавливаться». Двадцатиоднолетие В этот раз вам выпал всего час вместе. Он отдал тебе свою почку. В следующий раз, сказал тебе он, сможешь меня отблагодарить. Двадцатидвухлетие Он рядом с тобой с детского сада, и это его ты приглашаешь на все школьные танцы, вы приезжаете на выпускные друг друга, стареете и седеете вместе. Ты не променяешь это ни на что на свете. Даже если твоя очередь прощаться подоспеет первой. Двадцатитрехлетие Он ждёт тебя в домике на дереве с пачкой крекеров и двумя бутылками содовой. У тебя с собой полный рюкзак комиксов, одолженных у старшего брата, и печенье, которые вы готовили с дедушкой. — Начнём с «Людей Икс» или «Мстителей»? Двадцатичетырехлетие — Ты с брекетами выглядишь как идиот. — Это значит, что ты меня не поцелуешь? — Этого я не говорил. Двадцатипятилетие — Меня зовут Тим. — Привет, Тим. Всегда рад встрече с тобой.