Сказка

Ну вот, опять. Каэде глубоко вздохнула и закрыла дверь. «Считай до десяти, Каэде. Считай до десяти». В первый раз она это заметила, когда Барнаби Брукс-младший приехал к ним в гости. Сложно было не заметить. Бабушка, конечно, в самые опасные моменты отсылала Каэде из дома куда подальше, например, купить рису, которого на кухне и без того хватало. А вот со стонами по ночам даже бабушка ничего поделать не могла. Нет, она, конечно, честно предложила Каэде беруши, но Каэде отказалась. Она никогда не пользовалась ими ранее, а мотивировать необходимость их присутствия в ушах Каэде бабушка не смогла. Слово «мотивировать» Каэде узнала совсем недавно и очень этим гордилась. И мечтала смотивировать Барнаби Брукса уехать из их мирного дома куда подальше. Желательно, поскорее. Потому что стонал именно он, и стонал не иначе как нарочно, чтобы Каэде все поняла. Она ведь была образованной девочкой и уже знала, откуда берутся дети. Или не берутся. В данном случае появление детей было невозможно, только это и радовало: братиков и сестричек, рожденных от Барнаби Брукса-младшего, Каэде не хотела совершенно. А папа, наверное, думал, что за стенкой ничего не слышно, вот и не затыкал своего… напарника. Была бы на его месте Каэде, она бы наградила Барнаби еще каким кляпом! Пусть не разговаривает с папой так, будто имеет на него право, пусть не смотрит на него так, папа — только ее, Каэде! Страшно подумать, раньше ей нравился этот мерзкий Барнаби. После того, как он спас ее во время происшествия на катке… Девочки всегда создают себе кумира. Кто-то влюбляется в поп-звезду, кто-то — в известного актера или писателя, кто-то — в боксера, кто-то пишет в своем блоге восхищенные посты о выдающихся политиках. А кто-то выбирает героев. Герой Каэде был всем героям герой. Статный, красивый, высокий, с длинными светлыми волосами, в которые руки сами тянулись запустить пальцы. И с очками. Каэде очень нравились мужчины в очках. Ее одноклассник Такеру, известный четырехглазый, в этот список не входил, потому что не обладал талантом носить свои очки. О, с этим талантом еще надо было родиться! Где-то Каэде слышала, что люди, которые носят очки, пытаются скрыть за стеклянными линзами свой настоящий взгляд, защититься от мира. Холодные и величественные, отстраненные от всего мира, они не идут — плывут по миру, как по морю плывут айсберги. На поверхности — самая вершина, большая часть скрыта под водой, и ничего не понять. Как же Каэде нравились такие люди, с тайнами! Она мечтала встретить такого человека, отрешенного, одержимого своими кошмарами, невидимыми для окружающих, и исцелить его своей любовью, раскрыть от начала до конца, чтобы никаких тайн не осталось… А может, она просто слишком много седзе-манги прочитала. Там многие принцы были именно такими, замкнутыми и недоступными, постоянно что-то скрывающими, в том числе и свою любовь. Именно таким принцем Каэде показался Барнаби Брукс-младший. Она собирала его фотографии. Она хранила журнал с его автографом, который папа как-то умудрился раздобыть. Барнаби был для Каэде не просто героем — ожившей мечтой. Ах, его красота! А какие правильные вещи он говорил! Он восхищал ее неимоверно. А потом оказалось, что ее папа — тоже герой. Что он тоже был тогда в павильоне и хотел ее спасти, но Барнаби Брукс-младший стоял к ней ближе и успел раньше. То ли чтобы угодить папе, то ли чтобы позлить его — Каэде могла только гадать. Спросить прямо она бы никогда не решилась. Она вообще теперь очень мало говорила с папой, боясь, будто он поймет: она раскрыла его секрет. Он ведь не хотел ей рассказывать, что Барнаби — его… Да что там, он даже о том, что Барнаби его напарник, не рассказывал. Выпросил у него автограф, все ради нее, Каэде… А она все это время восхищалась этим очкастым лицемером. Этим притворщиком. Ух-х, как бы ей сейчас хотелось швырнуть этот журнал в лицо Барнаби Бруксу-младшему. Пусть знает, что у него стало одной поклонницей меньше! Впрочем, Барнаби Брукс-младший в поклонницах не нуждался. Его заботило мнение всего одного человека… который, похоже, в детстве тоже перечитал седзе-манги. Притом неизменно представляя себя принцессой. Иначе в жизнь бы на такого, как Барнаби, не запал. Спрашивать у папы, читал ли он седзе-мангу, Каэде не решилась. Хотя, если не читал, как он ухитрялся вести себя будто ее главная героиня? Барнаби Брукс-младший постоянно ловил его на руки, а папа совершал глупости одну за другой и все время лез, куда не просят. Чем не стереотип? «Может, любовь к таким айсбергам у нас — наследственное? — размышляла Каэде. Она уже отлипла от стенки рядом с закрытой дверью и теперь направлялась в «свою» комнату. Вроде бы в запасе у нее была еще одна-другая фотография Барнаби Брукса-младшего. Застукивая этого… притворщика… с папой, Каэде всегда разрывала его фотографии. Ее это очень утешало. — Но я-то поняла, какой этот Барнаби лицемер! А папа так и не понял. Папа его простил! Этот Барнаби только и делал, что ошибался, он столько раз едва не убил папу, столько раз его подставлял, ему вредил… Да он дальше собственного носа не видит! Недаром очки носит». Каэде не так давно прочитала, что близорукость может возникать вследствие того, что человек боится своего будущего и не решается заглянуть в него, а причиной дальнозоркости может служить взгляд, постоянно направленный в прошлое. Поэтому дальнозоркость и возникает чаще всего у людей постарше, близорукость же появляется в молодости. Старым Барнаби Брукс-младший не казался. Следовательно, у него была близорукость. Притом прогрессирующая. Каэде сама слышала, как он говорил с папой о покупке очков с дополнительными диоптриями. Конечно, в будущее Барнаби привык не заглядывать. У него там месть какая-то была вроде, а если у тебя месть, с безбоязненным взглядом в будущее не особо разбежишься. Месть свершилась, во всяком случае, частично, что делать дальше, Барнаби не очень-то и представлял, вот и повис на ее папе, как репей у тигра на хвосте. А папа мало того что этот репей не скидывал, так еще и носил с такой гордостью, будто это Орден Хризантемы, ни больше ни меньше. Неудивительно, что притворщик Барнаби так к папе прикипел. Любой нормальный человек давно бы избавился от неуживчивого и неуверенного «принца» без четкой жизненной мотивации — Каэде с удовольствием употребила в своем внутреннем монологе с недавних пор горячо любимое слово. Любой, но не папа. Да и когда папа был нормальным? Скрывать от Каэде, что он герой. Как он мог? Неужели он думал, что недостоин того, чтобы она им восхищалась? Обязательно было выставлять себя всякий раз с самой невыгодной стороны? Да еще и помогать лицемеру Барнаби проложить путь к ее сердцу. Ну зачем папа подарил ей тот журнал? Лучше бы другой подарок сделал — рассказал бы, как все есть на самом деле. Вот это была настоящая тайна. У Барнаби-притворщика никаких тайн на самом деле не было. Какая-то месть. Кому вообще это интересно? Каэде бы еще поняла, если бы он страдал от несчастливой любви или от того, что родители постоянно его бьют. Так нет. На самом деле Барнаби просто не мог смириться с тем, что кто-то посмел разрушить его мир. Мир Каэде, между прочим, тоже был разрушен, когда ей и семи лет не исполнилось. Но она не собиралась мстить врачам, которые плохо лечили ее маму, или папе, за то, что он маму не спас. Она просто продолжила жить дальше. До тех пор, пока не пришел этот Барнаби, вознамерившийся ее папу отобрать. Каэде сжала кулаки. Месть? Никакой мести. Она попросту не позволит лицемеру-Барнаби отнять у нее отца. — Каэде? — От неожиданности девочка вздрогнула. Она испугалась, что папа услышал ее мысли… Хотя такого, конечно же, быть не могло. — Да, папа? — Каэде обернулась. — Ты давно пришла? И на что это ты смотришь? — Взгляд папы упал на фотографию Барнаби, лежавшую на столе. Каэде собиралась ее разорвать, как обычно, но за всеми этими мыслями руки никак не дошли. Папа выглядел благодушным и расслабленным, как тигр, который только что вкусно поел. Например, кроликом подкрепился, мрачно подумала Каэде. В последнее время папа часто так выглядел — верный признак того, что где-то здесь недавно был Барнаби. И не только был. Так вот, папа выглядел расслабленным. Ровно до того момента, как увидел фотографию Барнаби. Тут у папы, как это Каэде мысленно называла, «шерсть дыбом встала». — Ты так любишь Кролика? — печально спросил папа. — Больше, чем меня. В ответ Каэде, что называется, прорвало. — Люблю?! — выкрикнула она, подхватываясь на ноги. — Да я его ненавижу! Обрывки фотографии полетели остолбеневшему папе под ноги. Не менее остолбеневший Барнаби замер на пороге, как памятник самому себе. Каэде посмотрела на обрывки фотографии… на папу… на Барнаби… Оценила их ошеломленные лица… Поняла, как больно папе и его бывшему напарнику… А потом с плачем выбежала из комнаты, по дороге нечаянно толкнув Барнаби локтем. *** Каэде всегда была хорошей девочкой. Она не любила Барнаби Брукса-младшего и не хотела, чтобы он отбирал у нее папу. Ей частенько казалось, что Барнаби над ней издевается, специально выпячивая свои «особенные» отношения с папой. Он всем своим видом будто говорил: «Он — мой и тебе никогда не достанется. У тебя нет прав на его внимание. Ты уже взрослая девочка и сама можешь о себе позаботиться. А у твоего папы своя жизнь». Конечно, Барнаби не хотел, чтобы папа что-то заметил. Поэтому он говорил с Каэде очень вежливо, даже, можно сказать, тепло, пытался проявлять о ней заботу (заботу! Ха! Будто она сама не могла о себе позаботиться, тоже мне, принц нашелся!). Но Каэде видела притворщика насквозь. Такое вежливое обращение было только еще одним способом поиздеваться, притом утонченно. А папе доказать, что он — хороший и его есть за что любить. Ух Каэде бы ему и задала, этому Барнаби! Но тогда папа мог решить, что она плохая. Он ведь ничего не замечал. Не потому, что был слеп, как Барнаби, нет, ее папа видел больше, чем многие, просто не все это понимали. Папа был очень добрым и всегда думал о людях лучше, чем следует. Поэтому и не замечал, что между его дочерью и… напарником идет холодная война. Но сама Каэде об этой войне знала прекрасно и, как ей казалось, даже понимала правила, по которым данная война ведется. Только вчерашний инцидент заставил ее пересмотреть свое отношение. Барнаби было действительно больно. Он не притворялся ради папы. Первую реакцию невозможно скрыть, а папа его все равно не видел. Когда Каэде разорвала его фотографию, Барнаби выглядел так, будто только что случилось нечто непоправимое. Будто Каэде разорвала его самого — на множество мелких кусочков. Будто она отняла у него нечто очень важное, разрушила то, что восстановлению не подлежит. И после этого взгляда Барнаби Каэде начала вспоминать множество неожиданных вещей. Например, она вспомнила прогулку. Не так давно они с папой и Барнаби собрались на прогулку. Была зима, и Каэде очень хотелось взглянуть на вечерний Штернбилд накануне Рождества. Папа привез ее в город. Он обещал, что пройдется с ней по городу, и они будут только вдвоем, а потом на намеченную встречу явился с Барнаби. Ух, как Каэде тогда разозлилась! Целый час ни с папой, ни с его напарником не разговаривала. Самым обидным было то, что они едва ли это заметили. Более того, через какое-то время они начали бросаться друг в друга снежками, совершенно позабыв о прогулке. Папа смеялся, Барнаби вторил ему, немного смущенно, но искренне. Каэде чувствовала себя третьей лишней. Тогда-то в нее и угодил снежок. Его запустил мерзкий Барнаби, и Каэде, больше не сдерживая своего раздражения, слепила свой снежок и запустила в ответ. А потом она увлеклась. Снежная битва длилась довольно приличное время. Вскоре они смеялись уже втроем. Папа был счастлив… и Каэде тоже. В тот момент Барнаби совсем не казался ей чужеродным элементом. По дороге домой Каэде стало холодно. У нее не было шарфа, и Барнаби отдал ей свой. После он долго ломался, когда папа предлагал ему разделить один шарф на двоих, и согласился уже перед самым домом. Каэде тогда очень обиделась. Ей показалось, что Барнаби отдал ей шарф, только чтобы папа поделился с ним своим. Хотя по росту Барнаби больше подходил, дабы разделить с ним шарф и не быть придушенным — в этом смысле Каэде папу вполне понимала. Но смириться все равно не могла. И потом, почему сам папа не предложил ей шарф? Хотя папа и о ее дне рождения мог запросто забыть… Да, кстати, о дне рождения. Каэде была просто счастлива отпраздновать свой день рождения, впервые за все прожитые годы (в Штернбилде дни рождения отмечали, это в Японии было не принято). Тем более, отпраздновать его с папой, которого до сих пор крайне редко видела. Но того, что папа подарит ей какую-то дурацкую игрушку, якобы сейчас очень популярную, она никак не ожидала. Она ведь повторила ему про то платье раза три, а то и четыре, так, чтобы даже папа запомнил. Но он, кажется, пропустил ее просьбу мимо ушей. Ох уж эти взрослые. Вечно дарят не то, что по-настоящему нужно, а то, что нужно по их мнению. А потом на праздник явился Барнаби, которого Каэде хотела бы видеть в последнюю очередь… и привез то самое платье. Папа сиял не хуже начищенного чайника. Он сразу панибратски обнял Барнаби за плечи и, лучась улыбкой, изрек, что, конечно же, не забыл про платье, просто они с Барнаби выбирали его вместе, ведь у того больше опыта в подборе одежды, а сам Барнаби, у которого осталось платье, на праздник несколько припозднился. Барнаби согласно кивал и не спешил вырываться из «дружеских» объятий, даже, кажется, крепче прижимался. Каэде их насквозь видела. Ни о каком платье папа даже близко не помнил. А вот Барнаби запомнил. Он, наверное, был рядом с папой, когда Каэде говорила об этом платье по телефону. Барнаби вообще очень часто оказывался рядом с папой… и пытался подольститься к нему, как только мог. Именно так Каэде восприняла тот случай с платьем — даже носить подарок не стала. Впрочем, и выбросить не выбросила. Платье до сих пор висело у нее дома в шкафу. Или еще один случай. Как-то раз папа, Барнаби и гостившая в Штернбилде Каэде вместе варили варенье. В разгар веселья папе позвонила Агнес из «Хиро-ТВ» и сказала, что какое-то там интервью перенесли с завтрашнего дня на сегодняшний, и лучше бы папе поспешить, если он не хочет всех подвести и лишиться премии. Неизвестно, что папу испугало сильнее, скорее все же первое, чем второе, но он снял фартук и вскоре отбыл. Сердитая Каэде осталась с Барнаби наедине. Не столь давно она, наверное, обрадовалась бы такому повороту событий, но сейчас Барнаби ее раздражал. А папа, предатель, бросил ее, оставил с этим притворщиком. Каэде дулась ровно до того момента, как Барнаби предложил ей соревнование. Он взял две кастрюли, насыпал в них одинаковое количество ягод и сказал, что кто быстрее засыплет ягоды сахаром, а потом его размешает — тот и победил. Победить Барнаби Каэде хотела всем сердцем, хотя бы в таком незначительном деле, как приготовление варенья. Правда, пришлось подождать, пока ягоды пустят сок, но это ничего! Каэде все равно обошла противника по всем параметрам. Барнаби кивнул и признал ее победу с чуть менее замороженным видом, чем обычно. Под «обычно» Каэде подразумевала тот вид, который был у Барнаби на всех одиночных снимках без исключения. Рядом с папой Барнаби всегда оттаивал. Но сейчас папы поблизости не наблюдалось. Была только она, Каэде. И еще было варенье. Впрочем, Барнаби, кажется, не настолько любил сладкое, чтобы «оттаять» от его потенциального наличия. А может, все же любил? Каэде решила это проверить. В итоге они оба вымазались в варенье, но ей все же удалось уломать Барнаби попробовать пенку. За этим их и застал папа, вернувшийся несолоно хлебавши — то интервью, как оказалось, отменили совсем. Увидев смеющихся Барнаби и Каэде, перемазанных в варенье, папа умилился и сказал о том, какая у него замечательная семья. Остаток дня Каэде провела, запершись в ванной. Она не считала Барнаби каким-либо боком причастным к их семье и очень обиделась, когда папа поставил между ней и бывшим напарником знак равенства. По мнению Каэде, Барнаби этого не заслуживал. Небось специально с этим вареньем расстарался, знал, что папа так скажет… Так Каэде думала тогда. В свете того, что произошло вчера, когда Барнаби увидел, как она разорвала его фотографию, все эти случаи выглядели совершенно иначе. Барнаби не хотел, чтобы она чувствовала себя с ними третьей лишней, потому и запустил в нее снежком на той прогулке. Барнаби заметил, что ей холодно, в отличие от папы, на такие мелочи внимания не обращавшего (он слишком редко видел Каэде, чтобы заботиться о ней на уровне профессиональной няньки), потому и отдал свой шарф. Предложение поделиться своим шарфом было личной инициативой (еще одно новое слово, которое Каэде очень нравилось) папы. Папа свято верил, что Барнаби до сих пор нравится его дочери, и отданный ей шарф отбирать назад, дабы заменить его своим, не рискнул. Барнаби инициатива папы по нраву не пришлась. Он отнекивался не для порядка, а потому, что не желал травмировать чувства Каэде. Но папа пер как тигр, нет, как танк, а танку отказать невозможно. Во всяком случае, у Барнаби никогда не получалось — Каэде видела. И платье он подарил ей потому, наверное, что правда понимал, как это важно. У него и действительно был отличный вкус в выборе одежды. Притом касалось это как одежды мужской, так и женской. Папа сам еще мог прилично одеться, но понятия не имел, как одеваются маленькие девочки. Барнаби же не прогадал. Надо бы то платье надеть, пока она из него не выросла… С вареньем вообще все случайно получилось. Барнаби не мог предвидеть ни того, что папа неожиданно уйдет, ни того, что внезапно вернется. Сейчас Каэде это прекрасно понимала. Барнаби не пытался понравиться папе за счет Каэде. Он нравился папе и так. А с Каэде хотел подружиться. И тоже не ради папы. Просто она была ему симпатична. Он видел в ней не раздражающий фактор, как она в нем, не помеху, не соперника за папино внимание. Он видел в ней папину дочь, отражение человека, которого он любил, и в то же время — отдельную личность, нуждающуюся в заботе и внимании. Он просто не мог ее ненавидеть. Может, когда Барнаби впервые приехал к ним в гости, он, как и папа, думал, что его стоны за стенкой никто не услышит… Может, он и вправду, как папа, не видел Каэде в те несколько раз, когда она заставала их за странными занятиями. В конце концов, тогда Барнаби казался таким… увлеченным… В общем и целом, Барнаби относился к Каэде достаточно неплохо. Просто она была слишком мнительна, чтобы это заметить. А она отплатила за его хорошее отношение криком «ненавижу!» и разорванной фотографией. Если отражение того, кого ты любишь, едва ли не главный человек в его жизни, наряду с тобой, естественно, говорит, будто он тебя ненавидит, только и остается, что посыпать голову пеплом и удалиться в закатную сторону. Каэде всегда была хорошей девочкой. Поэтому, все как следует обдумав, она пришла к выводу, что вчера поступила неправильно. Она была несправедлива к Барнаби. Следовало извиниться. А заодно и папу успокоить. Он-то, наверное, так и не понял, в чем дело. Слишком папа добрый, чтобы решить, будто кто-то может его ревновать. Сегодня папы не было дома. С утра он поторчал под дверью комнаты Каэде минут двадцать, грустно вздыхая, а потом отбыл. Барнаби должен был уйти позже. Если Каэде собиралась с ним поговорить, более подходящий случай и представить себе было трудно. Вот только она никак не могла решиться выйти из комнаты. Мысли Каэде прервал стук в дверь. — Каэде… можно? — Барнаби давно называл ее по имени, хотя Каэде и не давала ему на это разрешение. Когда он звал ее, она обычно делала вид, что не слышит. Но сейчас отозвалась сразу же: — Да, конечно. Заходи. «Если гора не идет к Магомету, Магомет идет к горе». В какой-то книге она читала эту присказку. Странно, что в роли горы выступила именно она. Это ведь из-за нее все вчера произошло, значит, ей и идти… Но, в конце концов, Барнаби был старше. — Я не займу у тебя много времени. — Барнаби выглядел очень грустным. Каэде глянула на него и сразу же перевела взгляд на собственные ноги. Ей было стыдно. Это ведь она его так расстроила. Если бы она могла забрать свои слова обратно! Если бы обладала силой отматывать время назад и изменять прошлое… Хотя вряд ли нашелся бы Некст с такой способностью. Разве что Доктор какой-нибудь. — Просто хочу рассказать одну сказку. — Барнаби сказал это очень серьезно. Хотя у него вообще плохо получалось быть несерьезным. — О прекрасном принце. От неожиданности Каэде подняла на него взгляд. И поняла, что Барнаби снял очки. Без них он, наверное, видел не очень хорошо. Зато она его видела прекрасно. Она видела, что он не врет и не притворяется. Возможно, он не был никаким притворщиком? Она сама все придумала… — Это был очень счастливый принц. Ему не нужно было беспокоиться об управлении государством. Он был где-то пятидесятым в очереди на престол, а потому мог заниматься любимым делом. А именно — всех спасать. Ведь наш принц был героем. «Как точно он поймал стереотип, — подумала Каэде. Слово «стереотип» ей тоже нравилось. — Понял, что похож на всех этих принцев из манги… Хотя он давно знал, наверное». — Когда-то в детстве заезжий рыцарь рассказал принцу о том, сколько людей нуждается в помощи. Принц был молод, храбр и смел. Он решил тоже помогать людям, как тот рыцарь. Этого хотел не он один. В скором времени открылся настоящий орден. Кто только туда ни вошел! Юная певица из портового бара, наемный убийца из дальних стран, тяжеловес из цирка, девушка с Востока, которая носила мужскую одежду, чтобы ее не узнали и не сообщили родственникам, актер, который был слишком простодушен и потому не мог сыграть даже самую элементарную роль… Даже пролетавший мимо дракон. Хотя некоторые из них пришли в орден позже. Принц был там одним из первых. Каэде слушала, затаив дыхание. Сказка была совсем не такой, как она ожидала. — Еще до того, как встретить большинство своих товарищей по ордену, принц женился на красавице из соседнего королевства. В скором времени она родила ему прекрасную маленькую принцессу. Однажды принц собирался в один из своих походов. Он должен был помочь людям, которые страдали. Но его жена заболела. Принц не хотел ее оставлять. Каэде закусила губу. Она поняла, о ком говорит Барнаби. — Она настояла, чтобы он уехал. Она говорила, что иначе он предаст себя, то, во что верит. Она говорила, что он не должен сомневаться. И принц не стал сомневаться. Он отправился в поход, а когда вернулся, его жена уже умерла. Принц очень по ней тосковал. Он был безалаберным, дурашливым и часто забывал о вещах, которые другим людям казались важными. Но при этом он видел дальше, чем другие: когда он горевал, вместе с ним горевали все, когда смеялся — все смеялись. Боги посмотрели, как он горюет, и решили, что это несправедливо. Но вместо покоя они послали ему очередное испытание, ведь только испытания могут сделать человека сильнее. Этим испытанием стала новенькая в ордене героев — принцесса из северного королевства. — Она была красивая? — уточнила Каэде. — Не знаю. — Барнаби пожал плечами. — Никогда над этим не думал. Она была… холодная. И очень, очень злая. У принцессы выдалось нелегкое детство. Она рано потеряла родителей. По законам северного королевства за погибших родителей полагалось мстить, но принцесса даже не знала, кто их убил. Она вступила в орден не потому, что хотела помогать людям. Она хотела беспрепятственно странствовать по всем землям, разыскивая убийцу. Помощь людям в ее глазах была бессмысленным занятием. В северном королевстве всех с детства воспитывают воинами без страха и упрека, поэтому принцесса была очень хорошим воином. Но, поскольку северное королевство поначалу было против ордена героев, к принцессе приставили того самого принца. Он должен был следить, чтобы она оставалась верна своему долгу. Принцессе не нравилось его общество, да и он был от нее не в восторге. Прежде всего потому, что принцессе все время приходилось его спасать. Принц ввязывался в разные нелепые ситуации и вел себя, по мнению принцессы, очень глупо. А потом они победили в своем первом совместном бою. Победили не из-за силы и умения принцессы, а благодаря отваге и опыту принца. И принцесса поняла, что все это время не она спасала его, а он — ее. Что она чувствовала себя такой умелой и талантливой исключительно благодаря ему. Принц ей это позволял. Он был гораздо более одаренным, чем принцесса, но не считал нужным этим кичиться. Напарница могла унижать его сколько угодно. В нужное время он бы все равно пришел ей на помощь. И он бы не стал требовать за это благодарности. Просто сделал бы вид, что ничего не случилось. Когда принцесса поняла это, корка льда, намерзшая вокруг ее сердца, треснула. Принцесса влюбилась. — О, — сказала Каэде. — Да, влюбилась, — подтвердил Барнаби. — Она знала, что у принца уже была любимая женщина, что эта женщина умерла, оставив ему дочку, что принц любит свою маленькую принцессу больше всех на свете, и какая-то чужая, пусть и напарница, ему не нужна. Поэтому принцесса северного королевства твердо решила молчать о своих чувствах. А потом регент северного королевства сказал ей, что орден героев — это зло. Регент воспитывал принцессу. Она не могла его предать. Она вернулась в родное королевство, чтобы помочь регенту разрушить орден. По пути принцесса видела, как страдают люди в ее королевстве. Такого не было ни в одной другой стране. Когда принцесса приехала к регенту, она уже знала, что именно он — зло. Она повела себя неосмотрительно, и регент запер ее в башне. Принцесса думала, что ей придется провести там всю оставшуюся жизнь. Вдобавок она узнала: именно регент убил ее родителей. Ей предстояло влачить жалкое существование. Но в северное королевство приехал принц, обеспокоенный долгим отсутствием напарницы. Узнав правду, он сразился с регентом и одолел его. Регент упал с той самой башни и разбился. Принц обнял принцессу… и она не смогла сдержаться. Она ему призналась. Она знала, что для принца дороже всего его маленькая дочь, что, ради нее, нельзя ничего говорить… Но принцесса не сумела промолчать. И тогда принц, он ведь был очень добрый, прижал ее к груди и пообещал любить вечно… пусть всего лишь следуя ее желанию, не испытывая ответных чувств. Он был таким добрым, что мог легко полюбить весь мир. Или любого человека. Но особенными для него всегда оставались жена и дочь. Северная принцесса особенной не смогла бы стать никогда. Она знала это. Поэтому она решила освободить принца от его опрометчивого обещания… — Ну и глупая, — буркнула Каэде. — Э? — Кажется, Барнаби не ожидал такого вердикта. — Маленькая принцесса очень хорошо знает своего отца, — сказала Каэде. — И знает, что он никогда не пообещал бы любить кого-то просто по доброте душевной. Он и правда тебя любит… Кро-о-олик. Барнаби хлопнул ресницами. — И, если честно, я тоже к тебе неплохо отношусь, — призналась Каэде. — Северная принцесса только кажется холодной и злой. Нужно смотреть на нее очень внимательно, чтобы разглядеть по-настоящему хорошего человека. Так, как смотрит ее принц. И кому, как не его дочке, взглянуть на северную принцессу его же глазами? Барнаби молчал. — Извини, — добавила Каэде, — на самом деле я тебя не ненавижу. Просто я… многого не видела. Наверное, мне не помешали бы очки… Ну что, поделим папу поровну? Откашлявшись, Барнаби изрек: — Почему бы и нет. *** Вернувшийся Котецу застал престранную картину. Каэде и Барнаби сидели рядом на кровати и спорили, уставившись в какое-то расписание. — Вторая половина четверга моя! — как раз говорила Каэде. — Я бываю у папы в гостях гораздо реже, чем ты, она моя по праву! — Но в четверг, — возразил Барнаби, — годовщина того дня, когда мы официально начали встре… Привет. — Папа! — Каэде поспешила убрать расписание за спину. — О чем это вы говорите? — спросил Котецу. — Секрет! — последовал слаженный ответ. — Все же у меня удивительно дружная семья, — заключил Котецу. На этот раз никто не стал возражать.