***
В Боргеше шли дожди. Анка грелась у маленькой печки и читала украденную газету. В комнате было прохладно, и даже тихое потрескивание угля не придавало ей уюта, потому что заглушалось звуком куда более громким и настырным – звуком капающей воды. Крыша протекала, и дождевая вода, просачиваясь сквозь зазор в черепичной кладке, капала в большой медный таз. Звук был очень раздражающим. И дело было не только в том, что он не давал сосредоточиться на прочитанном, нет, все было гораздо хуже: он направлял мысли в дурное русло. Если бы вода капала из, скажем, крана, это бы порадовало Анку, потому что означало бы, что у них есть свой собственный кран - на этом захудалом чердаке отродясь не было ванной и за удобствами приходилось спускаться на этаж ниже, где жил домовладелец. Если бы капало с потолка, затопленного соседями, это бы раззадорило Анку – она обожала ссоры. Но вода, капающая с крыши, – дурной знак. Обычно это к тому, что им опять придется искать новый угол. В этот раз им несказанно повезло: чердак – жилище более приятное, чем сырой подвал, но снять его дешево трудно. Им бы это и вовсе не удалось, если бы Анка не сумела так мастерски очаровать старичка-хозяина. Стеф все еще работал в пекарне, но теперь уже поваром. Когда его повысили, он первым делом купил Анке ленты для волос – белые. Теперь она всегда ходила с ними. Может, это была благодарность, а может, белые просто были новее и выглядели куда лучше прежних, подаренных отцом. Анка была невысокой и юркой; она умела подружиться с соседями и разведать все местные новости только за то время, что Стеф расставлял мебель в их новом съемном углу. За ее искренние улыбки и задорный смех ей часто делали маленькие подарки, и чем старше она становилась, тем дороже становились подношения: сначала малышке Анне подкладывали лишний пучок зелени или яблоко к покупкам, заставляя ее щечки розоветь от смущения, угощали булочкой или даже пирожным; позже, девчонкой лет четырнадцати, она отказывалась, впрочем, не очень упорно, от гребешка для волос и отреза ткани; а став молодой и привлекательной девушкой, она благосклонно соглашалась на бесплатную починку парового обогревателя у механика, на новые башмачки и платья, очки с черепаховой оправой (которые она носила лишь потому, что они ей подходили). Самой большой ее удачей стал владелец этого чердака - сердобольный вдовец преклонных лет, которому она напоминала внучку. Анка покорила сердце бедняги – и арендная плата упала до минимума, который едва покрывал расходы домовладельца на отопление и освещение чердака. Но сегодня выяснилось, что крыша нуждается в срочной починке, а ремонт обойдется слишком дорого. Что ж, придется очаровывать другого старика и других уличных торговок на ближайшем к их новому дому рынке.***
Когда бомбы упали, то квартал просто исчез. Это было полной неожиданностью для всех, даже для Анки, у которой был дар предугадывать и избегать неприятности. Стеф был в пекарне на другом берегу Вацлавы, а Анка поехала кататься по центру города в компании одного молодого, но состоятельного проходимца. Случайность спасла им жизни, но ничто не уберегло их от полного разорения. Все, что оставалось от родителей, все, что они сами накопили – все исчезло под обломками зданий. Анка стояла среди руин и смотрела на плачущих вдов, на отцов, лишившихся детей. Говорят, когда бомба падает рядом с тобой, то тебе закладывает уши и ты ничего не слышишь. Анки не было рядом, когда прогремели взрывы, но стоя здесь, в груде оплавленного щебня и развороченного металла, она чувствовала себя парализованной, вымороженной до костей и опустошенной. Она как будто была на грани, и единственным, что ее удерживало, был знакомый силуэт. Она смотрела, как брат помогает вытаскивать людей, попавших под обломки. Смотрела, не слыша криков и сирен машин медицинской помощи. Смотрела, как прибывшие спасатели выпрыгивают из автомобилей и бегут к руинам зданий, смотрела, как Стефан присоединяется к одной из спасательных групп и получает красную повязку на рукав. Смотрела, а потом заметила у себя под ногами яблоко. Оно лежало в пыли, не нужное никому. Пока что не нужное. Никто не ожидал, что гражданская война наберет такие масштабы. Никто не верил в то, что война войдет в их дом. Но это случилось. А за войной приходит голод. Анка наклонилась и взяла яблоко. «Стеф не должен был жить в такое время, – думала она. – Он умеет защищать, но не умеет защищаться. Я сама позабочусь о нем». В тот же вечер консервы, вещи с чужого плеча, несколько цепочек и колец, определенно слишком дорогих для сестры пекаря, были спрятаны в шкафу на верхнем этаже заброшенной фабрики.***
Война не уходила и не стихала. Она шагала своей кровавой поступью по городу и заглядывала в каждое окно, внушая страх и сея панику. Война отнимала у людей самое ценное – свободу, здоровье, детей, надежду, жизнь. У Анны она забрала Стефана. Брат был ее опорой даже тогда, когда был слабостью. Не способный, не желающий заботится о себе, отдающий все силы на помощь пострадавшим, он не находил времени на еду и сон. На самом деле, он не находил бы и самих еды и крова над головой, если бы об этом не заботилась Анна. Вначале он просто помогал знакомым и бывшим соседям, пока Анна не подтолкнула его к идее пойти врачом в госпиталь. Когда-то давно, когда еще были живы их родители и они все вместе жили в аристократическом Цветочном квартале, Стефан учился в Медицинской академии Боргеша. Теперь эти знания дали ему возможность спасать жизни людей. По крайне мере, он думал именно об этом, записываясь в штат военного госпиталя. Анна же думала о ежедневной тарелке горячего супа с настоящим мясом, которым кормили персонал и, по какому-то непонятному стечению обстоятельств, Анну. Пострадавшим от разрушений власти иногда раздавали банки с пищевым синтезированным коктейлем, но его Анна ненавидела и продавала свою порцию за свежую газету или другую приятную мелочь. Но вчера все изменилось. Силы Народного ополчения, а проще говоря, группа простых рабочих и бедняков без оружия и четкого плана действий, вломились в центр города и расстреляла семью чиновника. В ответ на это власти немедленно направили военные аэромашины к госпиталю повстанцев. Бомбардировщики всегда летают беззвучно, понимаешь, что они рядом, только когда уже поздно. Когда Анка услышала взрывы, ее взгляд сразу метнулся в сторону реки, ведь госпиталь Стефана находился на берегу. Она увидела между крыш столбы воды и почувствовала, как закололо в груди. На месте палаток с ранеными было… ничто. Какое-то разноцветное месиво, грязь из людей и вещей. С краю у воды что-то шевелилось, туда уже бежали уцелевшие медсестры. В воздухе стоял туман из крошечных капель речной воды, пыль и удушающая вонь обгорелого мяса. Анна сделала несколько шагов по истерзанной взрывами земле и почувствовала, как что-то прикоснулось к ее ноге. Она опустила глаза и увидела половину человека, тянущуюся к ней руками. Земля вдруг резко приблизилась и ударила ее в колени, а потом в грудь.***
Когда она очнулась, то ей рассказали, что Стефа не было в госпитале во время взрывов. - Тогда почему его здесь нет? – спросила она, приподымаясь на локтях на жесткой подстилке. Ее положили в палатке для пострадавшего персонала, а не под открытым небом - кто-то вспомнил, что ее постоянно видели среди врачей. Черноусый ополченец замялся, отвел взгляд и ответил: - В городе он, брат твой. Увязался за отрядом вчера и… нет их, дочка. - Как нет? У… Уб… - Анка зажала себе рот рукой, чтобы не произнести вслух того слова, что крутилось в голове. - Несколько человек из наших в плен взяли... Ну, кого не убили, того и взяли. И брат твой, ежели чего не путаю, там, - дядька погладил ее по руке. – Поплачь, милая, может, полегчает. - Нет! – закричала Анка, вскакивая с матраса и сбрасывая руку утешителя. – Плакать по умершим надо! Иди, дед, хорони своих, если потерял кого, - шипела Анка, смотря обомлевшему человеку в глаза, - а я плакать не буду. Не по ком!***
У войны всегда много детей. Кому из них повезет – подберут, а кому нет – сам выживает. Их подобрали. Они – это мальчишки лет двенадцати - четырнадцати, все сироты теперь. Они живут в подвале под разрушенным домом; верхние этажи бомбами подчистую снесло, а подвал каким-то чудом уцелел. Каждый был голодным и грязным, замерзшим и напуганным уличным оборванцем, когда она подбирала их и приводила сюда. Здесь не очень много места, зато есть маленькая печка-пыхтелка и лампочка под потолком. Она заботится о них: готовит, штопает их вещи, залечивает ссадины и порезы. Вечерами она часто собирает их под гудящей лампочкой и говорит о войне, о революции. Новичкам эта тема поначалу не нравится – слишком уж напоминает о том, что хотелось бы навсегда забыть. Но она умеет красиво говорить. Она почти не говорит о смерти, а только о новом, светлом будущем, о том, что все можно изменить, что они все могут изменить. Она так верит в них, так убеждает каждого в том, что он сильный и храбрый, что он все может. А еще она учит их многому. Не все из этой науки было законным в их старом мире, но она говорит, что на войне нет законов. Каждый день они поднимаются из подвала наружу и видят, что ее слова – правда. А несколько дней назад она посвятила их в свой план: они должны пробраться к пленным революционерам и освободить их, а затем взорвать Главный штаб, который находится прямо над тюрьмой. Они сделают это во имя Революции, в которой погибли их матери и отцы. Некоторые, правда, поначалу говорят, что их родители умели не во имя Революции, а потому что не успели выбежать из дома, когда падали бомбы, или потому что в них случайно попали при перестрелке, но им объясняют, что к чему. Времени на подготовку действий у них не много, ведь если Ополчение не пойдет на переговоры до понедельника, то всех пленных расстреляют. Но Анка молодец – она все продумала: кому что делать, куда идти и когда. Она даже раздобыла старый план здания из городского архива и ящик взрывчатки, которую шахтеры используют для прокладки тоннелей. Так что в субботу они нападут на штаб. Не в воскресенье - Анка сказала, что так больше шансов застать охрану врасплох.***
- Стеф, Стефан… - она целовала его руки, покрытые ссадинами, и ее горячие слезы обжигали его замерзшую кожу. – Живой, ты живой! – она прижалась к нему, обнимая, стараясь не давить на перевязанную грудь. Его, как и остальных пленников, били. Не пытали, а просто били. Потому что они враги. Сейчас он лежал на дне аэроплана, измученный пленом и потрясенный освобождением. Когда вверху раздались взрывы, охранники бросились на помощь и оставили повстанцев под минимальным наблюдением. Сквозь окно в двери камеры Стефан увидел, как в коридоре появился растрепанный грязный мальчишка. Долговязый худыш подбежал к двери и открыл замок камеры. - Мы взорвали штаб! – задыхаясь от недавнего бега, выпалил их спаситель. Те из повстанцев, которым удалось сохранить силы за три месяца плена, побежали наверх на помощь к своим, остальные спустились в подземный тоннель, в который их повел мальчик. На выходе ждал аэроплан. В открытом дверном проеме стояла женщина, в которой Стефан не сразу признал сестру. Анка же, напротив, заметила его издалека и побежала навстречу. Она обнимала его так крепко и отчаянно, словно тонула, а он был ее единственной надеждой на спасение. Но объятия длились всего несколько мгновений. Анка резко отстранилась от него и, схватив за руку, потащила к двери аэроплана. - Ну, давай, еще немного! – прикрикивала она, а как только Стеф оказался внутри, захлопнула дверь перед растерявшимися людьми, стоявшими снаружи. - Взлетай, - бросила она пилоту, и аэроплан плавно поднялся в воздух, как будто бы и не раздавались в опасной близости выстрелы и крики сражающихся. - Анка, - Стеф протянул ей руку, все еще не веря в встречу. - Анна! Аннушка, бельчонок… Сестра порывисто обняла его и уткнулась лицом в его рубашку. Стефан прижал ее к себе и ласково гладил здоровой рукой темную медь ее волос. - Моя Анка… Анка, а как же остальные? Для них есть другой аэроплан? Анна повернула голову и уставилась на него: - Какие остальные? - Повстанцы. Те, с кем я был в плену. - Ну… С ними все будет хорошо. Их освободили, и теперь они сбегут. - То есть… Ты хочешь сказать, что их никто не заберет? - Они могут просто уйти, они не связанны. - Нет, но многие из них ранены и… Анна! – Стефан схватил сестру за плечи. - Что это значит? Куда мы летим?! - Я обо всем договорилась. Мы улетаем отсюда, Стеф, мы улетаем отсюда навсегда, - она обхватила его лицо ладонями и смотрела в глаза. Она была счастлива и хотела разделить свое счастье с братом, рассказать ему об их спасении, о том, что теперь у них все будет хорошо. - Мы улетаем… куда? – Стеф не мог понять, что это значит. - Мы улетаем за море, - она смотрела на него так ласково и радостно. – Знаю, это, - она обвела руками ободранный салон аэроплана, - эта развалюха не выглядит способной на долгие перелеты, но она куда выносливее, чем кажется. Она унесет нас туда, где нет войны, нет крови, где все будет по-старому. - Где все будет по-старому? Там люди, Анка, там люди умирают! - И нам умереть вместе с ними? - Мы должны вернуться! - Я не вернусь! – неожиданно рявкнул пилот, повернув к ним голову в пол оборота. - Если тебе так приспичило, можешь открыть дверь, парень, и выпрыгнуть. Только учти, снижаться я не буду. Стеф стоял в оцепенении, не в силах понять и принять происходящее. Анка приняла его молчание за согласие. - Думаешь, - она посмотрела на него с упреком, - мне легко было вытащить тебя оттуда? Ты хоть знаешь, чего мне это стоило? - Тебе… вытащить меня? – Стеф удивленно поднял брови. - Разве это не план повстанцев? - Нет, это мой план. И мой отряд. Да, мой! – вскрикнула она, распаляясь. – Я собрала этих облезлых дворняжек, я их натаскала, я подбросила им идею взорвать штаб во имя Революции! – в запале она выкрикивала слова ему в лицо. – Я спланировала всю эту операцию только чтобы добраться до тебя. Чтобы вытащить тебя! Тебя бы казнили как преступника! Посмотри на себя, - она взмахнула рукой, отстраняясь, - избит, болен… Смертник! Зачем ты пошел с повстанцами?! Это их дело, не наше! - Эта война, я должен был! - Это их война! – закричала она в ответ, почти срывая голос, а потом приблизилась вплотную и сказала неожиданно твердо и спокойно: - Наша война длится уже много лет, и никого не было на нашей стороне. Они молчали, тяжело дыша и смотря друг на друга. Стефан не выдержал первым. Он почти упал на сиденье и вцепился руками в грязные пряди волос. Анна сложила руки на груди и отвернулась. - Этот мальчик из твоего отряда? - Который? - К-который? – он подавился вопросом. – А их там несколько? Стефан зажмурился. Он не мог представить ребенка в той бойне, что началась в штабе. Его собственное единственное сражение вселило в него страх и ненависть к бою. - Они все такие… - равнодушно сказала Анна. Стеф резко поднял голову на нее. У него были больные глаза. - Все? – переспросил он враз осипшим голосом. - Это был сиротский отряд. - Сироты, - с ужасом прошептал мужчина. – Они все… - и он замолчал, не решаясь озвучить эту страшную мысль. - Не умрут они! – отмахнулась Анка. - Не все, по крайней мере. Они сами согласились на это. - Это же дети, они не могут принимать таких решений! – воскликнул Стефан. Он прекрасно знал, какой убедительной могла быть его сестра. Она собрала этих детей и вложила в их руки оружие, а в их головы – Революцию. – Зачем? Анна удивленно посмотрела на него и переспросила: - Зачем? - Да, зачем ты это сделала? Тебе же плевать на революции и перевороты. - Глупый, - она подошла и села возле него, - это все ради тебя, - Анна повернула его лицо к себе и заглянула в чистые голубые глаза. – Я спасла тебя, и мы снова будем вместе. Как это всегда было, - она улыбнулась и нежно погладила его по щеке. «О Господи! – душа Стефана застыла, объятая ужасом. - Эти дети погибли из-за меня». Вина обрушилась на него подобно камнепаду. Как он мог допустить такое? Как позволил всему случиться?! По его лицу побежала слеза. - Ну что ты, мой милый, - Анна нежно погладила его по волосам и прижалась к нему, устраиваясь рядом на время длинного перелета. – Теперь все будет хорошо.