Ларри

… Ларри живет на краю села. Ее дом стоит в отдалении от остальных; когда она выходит из него, то сразу попадает в лес, что раскинулся за деревней, в которой все, конечно, ходят туда за грибами и ягодами. Когда приходит в этот мир весна, она ежечасно видит снующих туда-сюда, деловито несущих свои корзинки, полные ягод, своих односельчан. Но вышеупомянутые люди не балуют своим вниманием Ларри: ее дом всегда вне поля их зрения. Так, весной, когда единственная дорога, по которой можно было пройти, пролегает мимо ее дома, все люди обходят это человеческое жилье стороной и идут десятой дорогой, вымазавшись в грязи. Идя по дороге, той самой, десятой, проклиная все на свете и Ларри в том числе, никто уже и не вспомнит, за что девушке досталась такая неприязнь. Может, разве что, ветер знает, но разве его догонишь, да и вопрос еще, захочет ли он говорить. Но она живет себе на краю деревни и радуется, что лес близко. Но что-то временами омрачает ее лицо, делая его уродливым. Что-то не так у Ларри. Но вот солнце уходит на ночь, деликатно, чтобы никому не мешать –оно в деревне очень робкое. Но когда дневное светило все же тихо-тихо уходит, и когда его заменяет ночное – Луна, односельчане Ларри ложатся в кровать и закрывают глаза. А она их открывает. И сидит ночью у окна, и смотрит на Луну, завороженная. И думает. И слушает. Никогда девушка не бывает так счастлива, как в лунные ночи. Ночь дарит ей покой, тишину и спокойствие. Но кое-что не так вот уже который раз. Кто-то навещает ее каждую ночь вот уже 6 месяцев. Кто-то говорит ей ветром, дождем, вьюгой и метелью, у кого-то есть слова, но вкладывать этот кто-то может их только в уста морозные, уста холодные. Ларри тянет руку к этому ветру, этой снежной буре. Ларри все пытается узнать хоть немного, хоть капельку об этом. Но каждый раз сценарий один и тот же: ничего Ларри не может узнать, каждый раз ее то ветром ледяным, то вьюгой запорошит. Но сегодня все иначе. ... Девушка видит ускользающую тень. Ларри видит ее из окна своего домика. Ларри выходит из дома... Она открывает дверь навстречу ночи, навстречу вьюге и метели. Ларри тянет руки к этой тени. Ларри знает, что ей нужен этот кто-то, что так быстро исчезает. Она прибавляет шагу, вот уже переходит на бег, задыхаясь, роняет капли крови на снег, делая его таким странно красивым. Вот уже она спотыкается, вот уже падает... Вьюга заметает ее лицо, ее тело. Девушка недвижима, она лежит в противоестественной позе на алом снегу, закрыв глаза. Среди прочих снежинок на лицо ей падает одна, да такая колкая, что она невольно морщится и открывает глаза. Смотрит она на небо. Оно темно, оно не сулит ей ничего хорошего, оно словно говорит, словно показывает всем своим видом: "Иди домой, дура! Иди же отсюда! Беги же домой! Что ты делаешь?" Но Ларри заливается лающим смехом. Она медленно поднимается, вытирает капли крови с лица и снова, стирая зубы в крошку, бежит за тенью. Снег в лицо ей попадает так часто, что она бежит с закрытыми глазами, из которых катятся слезы. Она утопает в сугробах с нее ростом, она уже не помнит себя, не помнит ничего, кроме этого бега, этой пытки, такой мучительно-сладкой муки. Но Ларри упрямо переставляет ноги, ноги ватные, ноги ледяные, обутые в сапоги, насквозь промокшие от снега. Она хочет закричать тени, этому человеку, окликнуть его, но голоса нет. Ничего нет у Ларри, есть только одно желание догнать и увидеть его лицо. Хоть бы раз, хоть бы мгновение! Такое мгновение настало - она ухватывает его за рукав, силой разворачивает к себе, но что это? Тень - она и есть тень, глупышка. Весь твой знакомый вышел. Был да вышел. Он попросту растаял в ночи. Но читатель, не думаешь ли ты, что такой с нашей бедняжкой впервые? О, нет, Ларри столько раз бежала за ним! Столько раз она падала в снег! Столько раз, столько раз! ... Ларри смотрит в окно. Там, за окном, на этой улице, где она живет, на этой дороге на краю села никого нет. Только воздух словно стал другой. Ларри кажется это странным. Она смотрит на себя в старинное бабушкино зеркало и недоумевает, почему вся в крови и вся одежда ее мокрая. Что же произошло? Она не помнит. Только воздух стал другой.