На всех языках мира

– Не догоняю, чего ты так паришься. Вы катаетесь... сколько уже? Года полтора? – Десять месяцев и восемнадцать дней. Аракита закатил глаза. – Тодо, ты как девчонка, честно слово! – Что ты сказал? – Джинпачи почувствовал, как кровь приливает к щекам, и отвернулся. Маки-чан тоже вчера сравнивал его с девчонкой. А еще он сказал: «Приезжай на выходных, покатаемся». В этом предложении не было ничего необычного, они часто встречались, чтобы поездить вместе. Но Маки-чан добавил: «Можешь переночевать у меня, моих опять не будет». Вот тут Джинпачи и переклинило. Он сам даже не понимал, почему так заволновался: подумаешь, ночевка у друга, пусть и лучшего, пусть друга-соперника. Они посоревнуются, потом поедят, посмотрят какое-нибудь кино, поговорят, ну ладно, Джинпачи поговорит, а Маки-чан поогрызается в ответ. А потом они лягут спать. В одной комнате, на соседних футонах. Как обычно и бывает, когда ночуешь у друзей. Вот Аракита и Синкай у него, например, только так и спали, когда приходили в гости. И все же мысль о том, чтобы лежать рядом с Маки-чаном в его комнате, волновала Джинпачи. Он все думал: а как Маки-чан спит? Наверняка на спине, развалившись, раскидав ноги и руки в разные стороны. А его волосы растекаются по подушке. Интересно, говорит ли Маки-чан во сне? И снятся ли ему их с Джинпачи гонки? Джинпачи снились и часто. Накануне соревнований или после, а иногда и в перерывах. Один раз это случилось, когда у него в гостях был Аракита. Самый большой позор в жизни Тодо Джинпачи. Потому что объяснить Араките, что во сне Джинпачи и Маки-чан всего лишь взбирались на гору бок о бок, было решительно невозможно. Но, к счастью, у Аракиты хватало мозгов не упоминать об этом случае прилюдно. Возможно, поэтому Джинпачи и ляпнул при нем про ночевку и волнение, когда Аракита спросил, пойдет ли он с ними завтра вместе учиться. – Или ты боишься, что он услышит, как ты шепчешь его имя по ночам? – Аракита заржал, и Джинпачи захотелось его стукнуть. – Заткнись, Аракита! – Джинпачи с силой ткнул пальцем ему в лоб. – И выбрось свою «Бепси», она наносит тебе как спортсмену непоправимый вред. Вместо ответа Аракита залпом допил банку и точным броском отправил ее в корзину. Джинпачи покачал головой. Некоторым совсем наплевать на свое здоровье. – Короче, не сцы, все будет нормально. Покатаетесь, спишешь у него английский, переночуешь и вернешься снова слать ему тонны сообщений и вздыхать, как влюбленная девчонка. – Пошел ты! – теперь Джинпачи точно покраснел: Краем глаза он видел свое отражение в окне. Весна только вступала в свои права, темнело рано. С тренировок они возвращались в сумерках. – И я не списываю, в отличие от тебя! Маки-чан сам предложил мне помощь, а не жульничество! Я – Тодо Джинпачи – одарен не только природной красотой и талантами, но и мозгами. – Ладно, покеда, мозговитый, – Аракита подхватил сумку, махнул рукой и вышел. Джинпачи остался в клубной комнате в одиночестве. Он присел на скамью, достал из кармана телефон, проверил сообщения. Ничего. Маки-чан, как всегда, не ответил на три его письма о погоде, о тренировке и о самочувствии. Последнее беспокоило Джинпачи. Вдруг Маки-чан заболел и скрывает? Или забыл поесть, с ним такое случалось. Он набрал номер и стал привычно считать гудки в трубке. Маки-чан ответил на седьмом. – Чего? – Маки-чан! – Джинпачи улыбнулся, услышав хмурый голос. – Как ты себя чувствуешь? Ты не забыл про обед? А про полдник? Спортсменам очень важно полдничать, ты же знаешь, правда? Слова лились сами собой бесконечным потоком, Маки-чан иногда хмыкал, иногда бурчал что-то в ответ, Джинпачи смеялся и чувствовал, как расслабляется. И правда, чего он вдруг разволновался. Это же Маки-чан. – Тодо, – Джинпачи вернулся в реальность. – Да? – Со мной все в порядке. Лучше не бывает. – Прекрасно, Маки-чан. Тогда до встречи? Я напишу, как сяду в поезд. – Угу. – И Маки-чан отключился. Джинпачи закрыл телефон и подмигнул своему отражению в окне. Надо было всего лишь пережить ночь, а утром он уже будет на пути в Чибу. Легко сказать – пережить ночь, когда сначала не можешь заснуть и ворочаешься, прокручивая и прокручивая в голове разные воспоминания, мысли и слова, а потом тебе снится такое. Маки-чан склонялся над ним, ухмыляясь, кончики его волос щекотали шею и плечи Джинпачи. Он говорил что-то неразборчивое, смотрел прямо в глаза, и Джинпачи плыл. Он гладил узкую спину, забирался ладонями под майку и притягивал его к себе до тех пор, пока их губы не соприкасались. Джинпачи с тихим стоном целовал его, углубляя поцелуй, Маки-чан скользил языком в его рот. Джинпачи отвечал тем же. Он подскочил на кровати, с ужасом озираясь вокруг. Он был в своей комнате, за окном еще не рассвело, на телефоне высвечивались цифры 3.40. Еще четыре часа до будильника, если все же решиться снова лечь и закрыть глаза. Джинпачи даже так, уставившись в противоположную стену, продолжал видеть картинки из сна. Маки-чан трогает его. Маки-чан целует его. Горячая кожа под ладонями, волосы, закрывающие все, что не Маки-чан. Нет-нет-нет, не думать о таком! Ему сегодня ехать в Чибу и смотреть в глаза Макишиме Юске. Щеки Джинпачи пылали, голова кружилась, губы горели, член стоял. Джинпачи закрыл лицо руками, пытаясь унять возбуждение и панику. – Дыши, дыши, вдох-выдох, вдох-выдох, – внушал он сам себе, постепенно успокаиваясь. Паническая атака прошла, но возбуждение никуда не делось. Желание пульсировало внутри, отдавалось дрожью в пальцах, на трусах расползалось маленькое пятно смазки. В конце концов, Джинпачи сдался, закрыл глаза и стянул трусы. Он решит эту проблему сейчас, а наутро забудет и о сне, и о последствиях. Джинпачи обхватил пальцами член и тихо застонал от накатившего удовольствия. Такого с ним давно не бывало – чтоб так сильно хотелось, что казалось, еще немного – и он взорвется. Он закрыл рот ладонью, заглушая звуки, и начал дрочить, прокручивая в голове воспоминания-картинки. В его воображении Маки-чан хрипло дышал и целовал его в шею, зарывался пальцами в волосы и водил другой рукой по его животу, все ниже, и ниже, и ниже. Когда воображаемый Маки-чан сжал в ладони его член, Джинпачи кончил, пачкая спермой живот. Он упал на спину обессиливший и почти сразу же уснул, не подумав даже вытереться. Так хорошо и так стыдно ему не было никогда в жизни. Утро встретило его яркими солнечными лучами, пробивавшимися сквозь неплотно закрытые жалюзи, бодрым звонком будильника и неприятной липкостью на животе. Воспоминания о произошедшем ночью накатили холодной волной, паника захлестнула Джинпачи с новой силой. Ему с трудом удалось успокоиться и перестать метаться по комнате, холодный душ помог привести мысли в порядок. Подумаешь, бывает. Переволновался, глупый сон, не имеющий ничего общего с реальностью, и вообще – в его возрасте такое в порядке вещей. Чем дальше отъезжал поезд от Хаконе, тем больше крепла уверенность Джинпачи в том, что ничего страшного не произошло и не произойдет. С каждой следующей станцией воспоминания о ночи все сильнее размывались, и треперь Джинпачи думал только о том, как они поедут в горы. От дома Маки-чана до школы по склону задних ворот вверх, и потом вниз, через город и снова в гору. Отличная трасса для них. И погода прекрасная – по-настоящему весенняя, и ветра почти нет. «Сегодня будет отличный день» – набрал он сообщение. Потом подумал и добавил: «Но на улице не так тепло, как кажется на первый взгляд, оденься потеплее, Маки-чан!» Маки-чан вопреки обыкновению не проигнорировал его, ответ пришел почти сразу. «Узнаешь меня по меховой куртке и шапке». Джинпачи так и видел непробиваемое выражение лица, с которым Маки-чан писал сообщение. «Ахаха, Маки-чан, ну ты и шутник!» «Только ты забыл про шарф!» «Уже заматываюсь по уши». Джинпачи счастливо улыбнулся. Конечно, Маки-чан приедет его встречать в одной только легкой куртке кислотной расцветки. Спасибо хотя бы, непродуваемой. И несколько раз обгонит его по дороге к дому. Но это не страшно: до тех пор пока Джинпачи мог обойти его на трассе, все остальное не имело значения. *** Юске подъехал к станции как раз вовремя, чтобы успеть купить мороженое до приезда Тодо. Тот наверняка начнет ругаться и читать лекции о вреде сладостей для организма спортсмена, но Юске это не останавливало. Напротив, странная забота Тодо начинала ему нравиться. Поначалу, когда они только обменялись телефонами после четвертой официальной гонки, когда счет между ними снова сравнялся, Юске впадал в ступор от постоянных звонков и сообщений. Он не привык к такому тесному общению, не знал, что ответить или лучше вообще промолчать. Тодо вел монологи с собой и, казалось, не нуждался в ответах, но при этом радовался любым словам Юске как ребенок. Юске смущался, терялся, но постепенно подстроился под сумасшедший ритм общения Тодо. Ему даже стали нравиться их постоянные разговоры, гонки по выходным и совместные поездки на соревнования. Так было до тех пор, пока он, поддавшись порыву, не пригласил Тодо в гости. Юске вспомнил тот разговор несколько дней назад. Тодо трещал об экзаменах, одноклубниках и одноклассниках, рассказывал что-то о своем фанклубе и о предстоящих годовых, а потом вдруг ляпнул, что у него проблемы с английским. Юске вздохнул, потер лоб ладонью и позвал его к себе на выходные. Покататься и позаниматься, хотя последнее, кажется, Тодо даже не услышал. Юске сложно было признаться себе в этом, но он отчего-то нервничал, представляя Тодо у себя дома. В своей комнате, на соседнем футоне. Интересно, перестает ли он трепаться во сне или даже в отключке продолжает бормотать и сопеть. Юске криво усмехнулся, представив ночь в бесконечном разговоре. Ночь, заполненную голосом Тодо, лежащего рядом с ним, – протяни руку и можно дотронуться, стянуть дурацкий ободок, пропустить пряди между пальцами. По непонятным причинам Юске очень хотелось это сделать. Недавно ему даже сон приснился о том, что они гонятся друг за другом, взбираясь на гору, и он, обгоняя Тодо, срывает с него ободок. Юске не помнил, видел ли он когда-нибудь Тодо с распущенными волосами, но представлялось почему-то легко. Поезд прибыл точно по расписанию. Тодо, бодрый и веселый, будто не встал в проклятую рань, выскочил из дверей, едва состав остановился. Юске повел плечом и скривился, откусывая мороженое. На лице Тодо сияла улыбка, глаза горели. Энергия так и била ключом. – Маки-чан! Опять ты ешь мороженое, сколько раз можно тебе говорить – это вредно! Ты такой же, как Аракита, честное слово! – Тодо говорил, размахивая пальцем у него перед носом. Юске подумал, что раньше этот жест его раздражал, теперь напоминал о совместных гонках, их было уже десять, счет был равным. Следующий заезд через две недели. И поедут они вместе: один из поездов из Канагавы проезжает через Чибу, и Тодо уже заставил Юске пообещать, что он не проспит, не забудет и не опоздает. Юске не сомневался в том, что в день гонки Тодо начнет названивать с самого утра, чтобы еще раз проверить. Юске усмехнулся своим мыслям, и Тодо тут же отреагировал: – Это не смешно, Маки-чан! Ты совсем не следишь за своим здоровьем, это может привести к болезни и слабости, и ты не сможешь в полную силу соревноваться со мной через неделю! – Тодо, со мной все в порядке. И я даже после болезни смогу тебя сделать, – Юске криво улыбнулся, дожевывая мороженое и разглядывая палочку. На ней было написано «Удача». Надо же, редкость. – И не надейся, я же Бог Гор! Тебе понадобятся все силы, чтобы одолеть меня! – Тодо выхватил палочку от мороженого из руки Юске. – И никакая удача не поможет, – добавил он. Юске наконец рассмеялся. – Ладно, божественный ниндзя, поехали. Хочу сбить с тебя спесь. Палочку можешь оставить себе, вдруг пригодится. Взгляд Тодо изменился, как всегда, когда Юске бросал ему вызов. – Финиш у твоего дома, как обычно? – Да. Юске выкрутил руль, обходя Тодо на повороте от станции, и ускорился. Тодо догнал через несколько секунд. Его приближение было бесшумным, как и всегда, но Юске все равно его чувствовал и подал влево, не давая себя обогнать. – Грязные приемчики, да, Маки-чан? Юске оглянулся и улыбнулся Тодо своей лучшей улыбкой, от которой чувствительные младшеклассники впадали в ужас. – Ветром занесло, – ответил он. – Тебя? Не поверю. – Тодо щелкнул, переключая передачу, и обошел его на следующем повороте. Впереди лежала прямая дорога без светофоров, а потом – подъем к дому Юске. Короткий и не очень высокий, но именно на нем состоится основное сражение. Первое за сегодняшний день. Юске крутил педали, разогреваясь, позволяя крови быстрее бежать по телу, дыханию становиться менее глубоким. Сердце билось в предвкушении битвы с Тодо, на лице сама собой появлялась улыбка, хотелось громко смеяться. Тодо ехал на полкорпуса впереди него, и Юске смотрел, как ровно он едет, будто сопротивления воздуха нет вовсе. Юске нравилось наблюдать за ним, нравился стиль его езды, хотя, конечно, он никогда бы не произнес этого вслух. Придурок и без того слишком много о себе думает и будет целую вечность припоминать один-единственный комплимент. Юске надоело смотреть, он привстал и резко наклонил велосипед влево, а потом – вправо. Ветер усилился в несколько раз, бил в лицо, трепал волосы за спиной, но Юске не обращал внимания. Он привык к этим ощущениям, ему нравилось преодолевать и побеждать ветер, он любил скорость и свой безумный танец. Он обогнал Тодо, оставляя его позади, спиной чувствуя его взгляд. Юске знал, что Тодо, единственному на свете, тоже нравился его танец, и это знание перекатывалось в груди теплым шаром. Тодо удивил его, не догнав сразу. Берег силы или подвис, так же, как и сам Юске минуту назад? Юске пожал плечами, прогоняя глупые мысли, и увеличил каденс на десять оборотов. Компьютер показывал, что он был еще далеко от максимально скорости, тело даже не начало уставать, прохладный весенний воздух остужал выступивший на лбу пот. Юске подумал, что к середине дня они с Тодо будут взмокшими, будто катаются в середине лета. Их гонка – только на пределе возможностей, до изнеможения, когда ноги отказываются крутить педали, и еще дальше, преодолевая себя. – Километр до финиша, – крикнул он через плечо. Тодо рассмеялся, догоняя его и выходя вперед. – Я знаю, Маки-чан. И этот километр – за мной. – И не надейся, Джинпачи, – имя сорвалось с языка само собой, и – Юске мог сейчас себе признаться – ему это нравилось. Он дважды щелкнул переключателем, снова увеличивая скорость. Начиналось самое интересное. Дорога летела под колеса, ветер свистел в ушах, велосипед подчинялся малейшим движениям Юске, наклоняясь из стороны в сторону. – Пятьсот метров, Маки-чан, – Тодо обогнал его в самом начале подъема. Юске прибавил: он не мог позволить Тодо обойти себя. – Триста метров, Джинпачи, – он обернулся. – Двести, – Тодо снова вырвался вперед. – Сто, – прорычал Юске, выжимая педали изо всех сил. Он приехал первым, пролетел мимо ворот и развернулся на площадке чуть дальше дома. Тодо последовал его примеру. Юске поднял руку, и Тодо хлопнул по ней ладонью. Они остановились перед воротами и синхронным движением спрыгнули с велосипедов, оказавшись нос к носу. Юске замер, глядя на Тодо:его щеки раскраснелись после короткой поездки, волосы растрепались, несколько прядок выбилось из-под ободка. Тодо улыбался, не сводя глаз с Юске. Под этим взглядом Юске чувствовал себя не в своей тарелке. – Что? – смущенно спросил он, отворачиваясь. – Тебе идет румянец, Маки-чан. – Тодо вдруг засмущался, будто хотел сказать совсем не это. С него бы сталось, Юске иногда думал, что слова срываются с языка Тодо намного быстрее, чем мозг успевает обработать сигнал и остановить его. – Ну, то есть я хотел сказать, что мне нравится, какой ты после гонки. Ой. Ну. Поехали еще раз? – Рюкзак оставь, и поедем, – Юске был рад, что Тодо сменил тему. Они катались несколько часов, с равным счетом. Юске проиграл первую гонку и выиграл второй заезд. На обратном пути Тодо сумел все-таки обойти его на миллисекунду, чему радовался как ребенок. Даже в ладоши захлопал, пока Юске возился с замком на дверях. И тараторил, тараторил, бесконечно восхваляя себя и Юске. В этом был весь Тодо: он свято верил, что каждая победа в их поединках – общая. Юске был с ним согласен, хотя на признание этого ему понадобилось несколько долгих месяцев. Но все равно было обидно, что Тодо удалось выиграть заезд к дому Юске. Эту дорогу никто лучше него не знал. – Справедливость восторжествовала, дай пять, Маки-чан! – Тодо преградил ему путь, улыбаясь от уха до уха, и Юске сдался. – Ладно, ладно. И хлопнул ладонью о ладонь. Тодо засмеялся и приобнял его. Юске поморщился, но руку с плеча сбрасывать не стал. И так было хорошо. – Так и будем стоять в дверях или все-таки зайдем? – спросил, повернув голову. Лицо Тодо неожиданно оказалось в нескольких сантиметрах от его собственного. С такого расстояния Юске видел, что глаза у него не просто синие, а с темными точками на радужке. Будто веснушки, смешные и дурацкие. Как и сам Тодо. Они не двигались, смотрели друг на друга какое-то бесконечное мгновение, прежде чем Юске почувствовал, как от неловкости к щекам приливает кровь. Он сделал шаг назад, сбросил руку Тодо — тот скорчил разочарованную мину, но не прокомментировал момент, переключившись на гонки. Тодо мог с равным энтузиазмом рассказывать о велосипедах, математике, модных фильмах и выборе ободков для волос. Он заполнял паузы, постоянно возникавшие в их разговорах по вине Юске, и делал это легко и непринужденно, будто так и надо. Будто он только этого и ждал. Будто ему достаточно редких кивков, сказанных невпопад слов, ехидных замечаний и смешков со стороны Юске. Сегодня мысли Юске все время возвращались к этому. И к Тодо. К его смеху, улыбкам, вечной жажде прикосновений и соревнований. Юске был готов признаться себе в одном: он хотел отвечать Тодо. На все его жесты и действия. И чем дальше, тем больше ему хотелось не только отвечать, но и действовать самому. Это пугало, в голову некстати лезли мысли, от которых невозможно было избавиться. Например, каков Тодо на ощупь. Или что будет, если Юске стащит у него с головы ободок не во сне, а наяву. Или — правда ли он мажет губы бальзамом, или Аракита наплел это, чтобы над ним поиздеваться. Юске помотал головой, не понимая, что с ним сегодня такое. Это же Тодо, блин. Они уже почти год вместе катаются, и Юске знает о нем как о сопернике все. И как о друге, наверное, тоже. Так почему теперь ему вдруг захотелось узнать Тодо с новой стороны? И что теперь делать с этими желаниями? Тодо был слишком близко, чтобы можно было спокойно об этом подумать. Говорил, мельтешил, хлопал по плечу, брал за руку. Они зашли в дом, и Юске сразу сунул Тодо в руки полотенце и затолкал его в гостевую ванную. Тодо аж засветился от радости, когда Юске сказал что-то про сезон простуд и коварный весенний ветер. Одна из любимых тем Тодо, на которую он только вчера читал ему лекцию. А Юске просто повторил, нечего радоваться. Горячий душ и правда оказался очень кстати: вода смывала пот, согревала мышцы. Дышать стало немного легче, вот только мысли дурацкие никуда не делись. Юске давно заметил, что после гонок с Тодо, его образ не хотел уходить несколько дней. Все время казалось, что они едут рядом, или что сейчас Тодо вывернет из-за угла школы и начнет тараторить о чем-то, или что вдруг распахнет дверь в комнату Юске и остановится, близко-близко. Под веками, стоило только закрыть глаза, был Тодо. Всегда Тодо. И Юске уже не знал, куда себя от этого деть и стоило ли вообще сомневаться. Он повернул кран, отжал воду с волос, обернул их полотенцем и, уставившись в запотевшее зеркало, решил, что выдержит сегодняшнее занятие, а дальше — будь что будет. *** Он сошел с ума. Джинпачи должен был признаться в этом хотя бы самому себе. Его крыша помахала ручкой и уехала в неизвестном направлении, окончательно и бесповоротно. Это было предсказуемо, он должен был догадаться, остальные уже давно все знали, и только Джинпачи тормозил до последнего момента. До того самого, когда уже стало поздно бежать от себя, Маки-чана, от того, что он испытывал к своему лучшему другу и сопернику. Они сидели на полу, рядом друг с другом, их колени соприкасались. После дня на велосипедах, они вернулись взмокшие и немного продрогшие. Маки-чан сразу же отправил Джинпачи в душ, пробормотав что-то о простудах и ветре. Кажется, Джинпачи все-таки положительно на него влиял. Может, к следующей зиме, Маки-чан и шапки носить научится на морозе. При этой мысли Джинпачи победно отсалютовал себе в зеркале. Когда Джинпачи вылез из душа, Маки-чан уже успел приготовить чай. Это было очень кстати, в горле после гонок всегда пересыхало, несмотря на то, что он пил столько воды, сколько положено спортсменам по нормам, даже немного больше. Маки-чан передал ему чашку, задев его пальцы своими, на удивление прохладными, и Джинпачи вздрогнул, выпадая из разморенного состояния в реальность. Маки-чан смотрел на него вопросительно и молчал. Его волосы, еще немного влажные после душа, падали на лицо, закрывая глаза. Джинпачи подавил порыв потянуться и отвести пряди. Он успел одернуть себя на полпути, пришлось сморозить какую-то чушь и махнуть рукой, чтобы жест не выглядел странно. Маки-чан только повел плечом и переключился на английский. – Давай разберемся, чего там у тебя не получается. Сейчас принесу свои тетради, а ты достань тест. И не смей ничего трогать — убью! – он всегда так говорил, но никогда не воплощал угрозы в жизнь. Не то, чтобы Джинпачи хотелось проверять. Так, просто думалось иногда. – Ладно, Маки-чан, как прикажет любезный хозяин дома, – Маки-чан хмуро взглянул на него, и Джинпачи рассмеялся. Но тест все-таки достал и даже почитал вопросы, вспоминая, где задумывался дольше всего и с чем, как ему казалось, нужна была помощь. А когда Маки-чан вернулся и сел рядом, Джинпачи вдруг стало совсем не до смеха. Вокруг них были разложены учебники, Маки-чан зачитывал текст, попутно объясняя какие-то правила, но Джинпапчи не улавливал слова. Он слушал, как Маки-чан говорит на английском – чисто, бегло, с легким акцентом, – и плыл. Голос Маки-чана проникал под кожу, царапал нервы, руки Джинпачи покрывались мурашками, в штанах становилось тесно. Джинпачи был готов провалиться сквозь пол, еще один этаж, под землю, на самое дно Ада, где наверняка уготованы специальные места для таких, как он. Для тех, кто не уважает дружбу и соперничество и вместо этого думает только о том, как было бы здорово пропустить пряди волос между пальцами, огладить шею, прижаться губами к губам, заглушая иностранную речь… – Ты меня вообще слушаешь, Тодо? Я для кого это все рассказываю?! – Маки-чан недовольно хмурился и смотрел на него с подозрением. – Конечно, Маки-чан, я всегда тебя слушаю! – Джинпачи постарался сосредоточиться на учебнике. Если он завалит тест в понедельник, точно попадет на дополнительные занятия и не сможет поехать на гонку в следующие выходные. Именно поэтому Маки-чан и предложил ему помощь с английским. И сейчас Джинпачи должен выкинуть из головы все глупые мысли и разобраться в темах, которые пропустил мимо ушей в школе. Иначе не видать им десятой, юбилейной гонки, а этого Джинпачи точно допустить не мог. – Да уж, всегда, – пробормотал Маки-чан, потерев лоб. – Ладно, поехали дальше. Тут все просто, но геморройно. – Звучит отлично, Маки-чан! – рассмеялся Джинпачи, напряжение немного спало, и он с облегчением вернул внимание к параграфам про согласование времен. Спустя полчаса Джинпачи понял, что все бесполезно. Строки перед глазами расплывались, слова теряли смысл. Маки-чан наклонился к нему и водил пальцем по схеме в учебнике. Его волосы щекотно задевали руку Джинпачи, и он, поддавшись порыву, потянулся вперед и вдохнул глубже. От волос Маки-чана сладко пахло шампунем. Хотелось зарыться в них лицом и дышать Маки-чаном, пока не закружится голова. Она и без того кружилась, будто Джинпачи хлебнул лишнего. – Прости, Маки-чан, мне надо отойти. Маки-чан вздохнул и отложил книгу. – Ванная – третья дверь справа. – Я помню, спасибо, Маки-чан! – Джинпачи вскочил и пулей вылетел из комнаты. В ванной он прислонился лбом к прохладной стене, пытаясь остудить мысли. Перед глазами плыли картинки-воспоминания. О том, как Маки-чан улыбается во время гонки, как выкрикивает его имя, как откидывает волосы за спину, как кривит губы и хмыкает в ответ на замечания Джинпачи. Спасения от этого не было никакого. И Джинпачи решился: сейчас он выйдет и скажет Маки-чану все. А потом – будь, что будет. Он повернул ручку, распахнул дверь – и врезался в Маки-чана. Тот смотрел на него мутным, горячим взглядом, таким, что и говорить ничего не надо было. Они потянулись друг к другу одновременно, столкнулись носами, отпрянули и замерли. А потом Маки-чан притянул Джинпачи к себе и поцеловал его так, как никто и никогда не целовал. Девочки, с которыми Джинпачи ходил на свидания, пахли сладко и нежно, смотрели из-под полуопущенных ресниц, подставляли блестящие от фруктовых бальзамов губы, и позволяли прикасаться к себе очень осторожно. Джинпачи и не хотел большего, ну, разве что чуть-чуть — он же все-таки был нормальным парнем. До сегодня. Нет, до того, как встретил Маки-чана на гонке десять месяцев и девятнадцать дней назад. Теперь он совершенно точно не был нормальным. Он чокнулся окончательно и бесповоротно, и это было так хорошо и так правильно, что даже не казалось глупым. Маки-чан целовал его жестко, требовательно, раздвигая губы, проводя языком по зубам и по языку, когда Джинпачи с глухим стоном приоткрыл рот. Маки-чан прижимался к нему худым, сильным телом, терся пахом о стремительно наливавшийся член Джинпачи. Водил короткими ногтями по шее, подставлялся под ладони, позволяя гладить себя по плечам, по спине, по пояснице. Задирать край домашней майки вырвиглазной расцветки и прикасаться к горячей и чуть влажной коже. Маки-чан вел его в комнату, уверенно держа за руку, когда Джинпачи уже перестал соображать и хотел только... сам не знал чего. Но больше. И сейчас же. Маки-чан усмехался, стаскивая с него футболку, и отводил глаза, когда Джинпачи тянулся к его ремню. Маки-чан раздевался сам и помогал раздеваться Джинпачи, не прекращая прикасаться к нему, — будто плотину прорвало. Интересно, он всегда был таким жадным до телесного контакта, или у него тоже в голове что-то переклинило? Впрочем, Джинпачи не хотел знать ответа на этот вопрос. Ему достаточно было того, что Маки-чан нависал над ним, как во сне. Его волосы, тяжелые от влаги, спутанные от ласк, спадали на плечи Джинпачи и щекотали кожу. Его губы на вкус были — чай и яблочный энергетик, который Маки-чан сжевал, пока они занимались. А кожа на шее — чуть солоноватая и пахла лимоном и чем-то еще, присущим только Маки-чану. Джинпачи лизнул на пробу, потом еще раз, и снова. Маки-чан выгнулся и застонал, а Джипачи продолжил свое исследование, переворачиваясь и меняясь с Маки-чаном местами. Так он выглядел еще лучше. Волосы разметались по полу, щеки раскраснелись, глаза потемнели. – Джинпачи, если ты будешь только пялиться, я тебя точно убью, – сказал вдруг он и криво усмехнулся, как на гонках. Джинпачи послушался, прижался губами к бьющейся на шее венке, прикусил кожу, оставляя розоватый след. Маки-чан выругался сквозь зубы, сжал запястье Джинпачи и опустил его руку на свой член. Ощущения были странными. Знакомыми и незнакомыми одновременно. Приятными. Джинпачи провел ладонью по стволу, огладил головку, наблюдая, как искажается лицо Маки-чана, как он хмурит брови и приоткрывает рот. Обхватил пальцами член, сжал чуть сильнее, как любил сам, и с губ Маки-чана сорвался стон. Он подался бедрами вверх, вбиваясь в кулак Джинпачи, и потянул его на себя, укладывая сверху. Джинпачи дрочил ему, сцеловывал с губ тихие вздохи, и сходил с ума. Собственный член, казалось, сейчас взорвется, если не прикоснуться, не прижаться. Маки-чан просунул руку между их животами, спустился ниже, обхватил Джинпачи, и перед глазами вспыхнули и осыпались зелено-сине-белые искры. Джинпачи задохнулся, подстраиваясь под ритм движений Маки-чана, поддаваясь ему, уступая. Маки-чан вел их обоих, целовал Джинпачи, втягивая нижнюю губу в рот. Джинпачи не мог больше терпеть. – Маки-чан, я... сейчас... – с трудом проговорил он, не зная, прилично ли будет вот так просто и быстро кончить, испачкав живот Маки-чана, когда они только недавно оба принимали душ, и теперь придется снова... Глупые мысли никак не желали сложиться в разумный вопрос. – Ш-ш-ш, помолчи... Джинпачи... – Маки-чану, кажется, было так же трудно сосредточиться, как и ему. Джинпачи улыбнулся и быстрее задвигал рукой. Маки-чан выдохнул что-то ему в шею, выгнулся, задрожал, и по пальцам Джинпачи потекло. Он выдержал на секунду дольше, и кончал, казалось, целую вечность. Волны оргазма накатывали и накатывали, лишая разума и слов, оставляя чистое наслаждение и две мысли: «Маки-чан сделал это со мной» и «Еще». Последнее он, кажется, высказал вслух, потому что Маки-чан хрипло рассмеялся, запуская руку в волосы Джинпачи и стаскивая ободок. – Только если попросишь на английском. Должна же быть от занятий какая-то польза, – шепнул Маки-чан и снова поцеловал его. Джинпачи решил, что научится говорить это на всех языках мира. А еще — узнает, как будет на всех этих языках «Я тебя люблю». Но это — потом. А пока он может сказать это и на японском, главное — чтобы Маки-чан покраснел и заткнул ему рот поцелуем вместо ответа. В качестве ответа, самого лучшего и правильного на свете.