Помоги мне

Помощь. Можно ли сказать, что Ифань помогает корейцу только из-за того, что ему приказали? Можно ли сказать, что Ифаню всё равно? Конечно, нет. Такому влюблённому идиоту, как Фаню, никогда не будет всё равно. Сейчас он снова едет к нему в отель с красивым названием "Калифорния", в который парня отселил отец, пока тот не исправится. Но разве трудно не понять, что без какого-либо присмотра об исправлении никто и не подумает? Вот он и приставил к малолетнему корейцу У Ифаня, чтобы тот помог ему. Разве не прекрасный разворот событий? Докурив очередную сигарету, окурок которой следом за пеплом полетел в немного приоткрытое окно, Фань припарковался возле небольшого отдельного домика, которых здесь было пруд пруди. 9069 – номер дома и личный номер судьбы для китайца. Слишком длинный, слишком круглый и с большим количеством дырок. Если бы отец поселил того, с кем должен был нянчиться У, в отеле поскромнее, то номер счастья мог бы быть гораздо короче и из другого набора цифр. Цифры. Что есть цифры? Возможно, для любого другого человека они не значат ничего, но не для У Ифаня. Для него цифры – это всё. Это его работа, это большое количество мыслей, это то, что он видит каждый день, это номера все тех, кому он помог и кому помочь не смог, это его личный номер счастья. Ифань молодой и перспективный психолог, который специализируется на его любимых цифрах. Как и сейчас: один ключ, одна замочная скважина, три оборота и всего лишь два шага до того, что сейчас случится. В помещении витает отвратительный запах курева и виден еле заметный дым, который уже почти выветрился. Кореец снова курит эту отвратительную, зловонную, вредную траву, на скорую руку завёрнутую в клочок грязной бумаги. Кулаки У сжимаются и ему хочется оторвать этому парню голову. Хорошо, что психологу, в данном случае, разрешено давать пациенту хотя бы пощёчину. Если было бы иначе, Фаню пришлось бы попрощаться с работой. Тишина, которая с приходом китайца повисла в домике, прерывается звуком смачной, звонкой пощечины, отвешенной корейцу. Тот лишь убрал сигарету от губ и беззвучно ойкнул. — Где ты взял!? — зло спрашивает китаец и втаптывает в маленький дверной коврик сигарету, которую отобрал у своего "пациента", — Где ты это взял, Сехун? — уже спокойнее спрашивает Фань, неся скрученный коврик к большой стеклянной двери, за которой виден, обставленный красивыми искусственными пальмами, бассейн. Совсем как в Калифорнии. Се всё равно не отвечает. У привык к этому, ведь его подопечный никогда ему не отвечает. Чтобы Фань не говорил, как бы не пытался – всё одно: пустой взгляд одного глаза. Почему одного? Как-то Хун подрался с какими-то мудаками за небольшую дозу, у них был нож, что и не помешало им сделать парочку уродских порезов, от которых у подопечного Ифаня теперь не поднимается левое веко. Выбросив коврик с той самой отвратительной сигаретой в бассейн, чтобы Се не смог собрать остатки, Фань вернулся в домик. Первым же делом он подошёл к радужноволосому Хуну, чтобы проверить, не кололся ли он вдобавок. У, улыбаясь, думал о том, почему ему нравятся такие разноцветные волосы Сехуна, и не торопясь закатывал рукава его уже серой рубашки. Сколько Ифань его помнит, столько он и ходит в этой рубашке. «Новых нет», – думал У, проводя указательным пальцем по тонкой и бледной, почти прозрачной коже корейца. Неужели родители никогда не выпускали его на улицу? Ему бы не помешал даже самый мизерный загар, от которого его кожа не перестала бы выглядеть такой бледной. — Поговори со мной, Хун, — мягко проговорил Ифань, садясь в кресло напротив Се, — Если ты не будешь со мной говорить, то я не смогу помочь тебе. А если я не вылечу тебя, то тебя отправят в клинику. Знаешь, как там плохо? Там очень плохо, я не хочу, чтобы ты попал туда. Эти глупые пощечины не дают никакого результата, как и мои длинные разговоры в пустоту. Ты должен поговорить со мной, Се...— с расстановкой говорил китаец, запустив руки в свои густые волосы. Сехун не отзывался, что жутко раздражало, — Что будет с твоими родителями и друзья, если ты отправишься в лечебницу? Они итак очень волнуются за тебя, а мать и вовсе места себе не находит. Пожалей ей... — А кто меня пожалеет, а, мистер психолог? — впервые Се заговорил с Фанем, тем более ещё и перебивая его, и горько усмехнулся, — Кому я вообще нужен, Крис-гэ? Если бы кто-нибудь и волновался обо мне, они бы навестили меня. Не очень-то мне и хорошо сидеть в этой консервной банке круглые сутки! Думаешь, мне нравится слушать твою болтовню? Зачем ты вообще сюда ездишь? – Сехун немного покашлял и откинулся на спинку кресла, уставившись в потолок, – "Никто не согреет нас так, как чай". Так же у вас там в Китае говорят? Я бы хотел побывать на Великой стене. Она очень высокая – прыгнешь, так не прогадаешь. — О чём ты говоришь, Се? Все очень волнуются о тебе, а не приезжают потому, что... Потому что они боятся сделать тебе больно своим приездом. Они не хотят, чтобы ты потом скучал. Ну, а я здесь потому что хочу помочь тебе, Се. Ты хороший, очень хороший парень и будет несправедливо, если ты сойдёшь с ума в какой-нибудь дерьмовой клинике. И даже думать не смей о суициде! Никогда! Слышишь? — Да к чёрту всё! — сжав кулаки, процедил сквозь зубы О, — Я утоплюсь в этом бассейне к чёртовой матери. Мне осточертела ваша фальшивая жалость! – воскликнул Се, отрывая взгляд от интересных видов натяжного потолка, – Мне очень больно...– с надрывом в голосе проговорил кореец и спрятал лицо в ладони, – Мне надоело так жить, Крис-гэ. Помоги мне. Пожалуйста.