Имя только для Стива

You only see what your eyes want to see How can life be what you want it to be You’re frozen when your heart’s not open You’re so consumed with how much you get You waste your time with hate and regret You’re frozen when your heart’s not open If I could melt your heart We’d never be apart Give yourself to me You are the key Madonna, «Frozen»

После того как пуля навылет прошивает мне живот, я чудом доползаю, оставляя за собой кровавый след, до рации, и вызываю подмогу. Рация наполовину зарыта в снег, мои пальцы скользят по замерзшим кнопкам, размазывая талую воду пополам с кровью. Рядом остывает высокопоставленное лицо, вверенное моей охране, закатив глаза и подтапливая снег алыми каплями, текущими изо рта. Черный силуэт скрывается за завесой бело-серой метели, небрежно закинув снайперскую винтовку Драгунова на металлическое плечо. Но я-то жива. Я еще пока жива… Через две недели, мастерски залатанная стареньким хирургом в клинике Склифосовского, я, держась за бок, ковыляла по маленькому номеру гостиницы «Космос», перебираясь по стенкам. Мне было больно, но еще больнее оттого, что я не пустила в длинноволосую голову Призрака вослед пулю, чтобы она разнесла его череп на тысячу мелких мокрых кусочков. Я точно не подозревала, что он в курсе моей феноменальной живучести... Провалив задание, рыжая бедная Наташа Романова не знала, что Зимний солдат охотится за ней, чтобы убрать, как свидетеля. Стук в дверь номера. Может быть, пришли сделать уборку. Я медленно подхожу к двери и открываю ее, получая нацеленный в лоб ствол «ТТ», краем сознания понимаю, что не успею, но успеваю схватить его за запястье, отведя руку в сторону, пуля влетает в стену за моей спиной. Таранный удар вталкивает меня вглубь номера, я, корчась от боли, влетаю спиной в дверной косяк, вцепляюсь в ворот униформы – мы меняемся местами, теперь я из последних сил вшибаю в его скулу сжатый кулак, потом еще раз и еще раз, но куда мне… против искусственно созданной боевой машины. Остались считанные секунды до моей смерти, она читается в неподвижных сине-стальных глазах Призрака. Полвдоха… Боль… Он без маски, я вижу, как удовлетворенная тень улыбки мелькает на его лице. Еще полвдоха… И я целую его, черт знает зачем, наверное, чтобы отвлечь. Я очень хочу жить! Он замирает на несколько бесконечных выигрышных секунд, пока я раздвигаю языком его мягкие влажные губы, врываюсь в его рот без спроса, прижимаюсь к нему всем телом, слышу, уже медленно глохнущая на оба уха, что он достает из чехла на бедре нож и роняет его на пол тут же. Пряжки униформы расстегиваются с пластмассовым щелканьем, я сдираю с него разгрузочный жилет, не отнимая горячих губ от его, мгновенно ставшие темно-красными, как свежая вишня в коньяке, словно облизанный барбарисовый леденец. Я кусаю, я целую и кусаю, чувствуя, что ледяной убийца начинает мне отвечать, сначала неуверенно, но потом возвращая с лихвой каждое прикосновение. Вжикает молния на куртке с одним рукавом, для металлической руки второй рукав не нужен… кожаная, военного покроя вещь, падает туда же, к ножу. Серая тонкая футболка под ней… К черту футболку, к черту все! Дайте мне его тело, идеальное, с вмятой полосой от ремня наплечной кобуры на ключице, с жутким узорным шрамом на месте сращения бионической конечности и живого, полного сил, молодого хищника… Он тяжело дышит, он вытряхивает меня из любимой мужской рубашки в клетку, холод его руки на мою горячую кожу обжигает пламенем. У меня нет времени стаскивать с него штаны, есть только четыре шага до кровати, которые мы делаем, впившись друг в друга, как волки в смертельной схватке. Мои дрожащие пальцы находят пуговицу, разнимаю на две части молнию – я замечаю на своем предплечье кровь… Чья? Моя? Его? Выдох. Я погребена, я раскинута под тяжелым мужским телом. Его рука, чудо военной технологии срывает с меня простые хлопковые трусики, смяв их ткань внизу живота. Задержавшись на несколько секунд, Призрак неуклюже целует зубчатый след, оставленный резинкой. Неужели он что-то чувствует? Или может быть вспоминает, как ЭТО бывает с женщиной? Теперь наши лица на одном уровне… Он, наконец-то, резко врывается в меня, как ворвалась в мое тело его пуля, я пытаюсь вскочить, кричу – разница в наших размерах очень ощутима - но бессильно падаю обратно на смятое покрывало… Хрипловатое дыхание заставляет меня дрожать, мы целуемся, как два умалишенных, и боль уходит, растворяется, ее заменяет острое удовольствие (помни, что ты делаешь это, чтобы выжить, помни…), волны наслаждения от каждого его движения. Пряди его неровно постриженных до плеч волос щекочут мне шею, когда Зимний солдат торопливо целует ее, потом мои ключицы, двигаясь в рваном ритме, нескладно, но так усердно, пока я не начинаю кричать уже от блаженства, глуша крики в его металлическом плече, под тихий лязг пластин, из которых оно собрано. Всего лишь несколько минут, и все заканчивается… Оргазм накрывает меня неожиданно, когда Призрак приподнимается надо мной на кулаках, и я вижу его лицо, небритое, с закушенной нижней губой, со строгой, сосредоточенной морщинкой меж бровей, струйка пота стекает с его груди, на черных штанах прозрачно-белые следы нашего дикого акта соития – я мокрая, как никогда; и я кончаю, выгибаясь ему навстречу, прикасаясь животом к его напряженному прессу, я ору в полный голос, не разбирая собственных слов... Слыша сквозь адскую вязь звуков, наших запахов, как он тихо протяжно стонет, спрятав лицо в моей шее, следуя за мной, завершаясь на несколько секунд позже резкими болезненными толчками. Слышу голос, что-то неразборчиво шепчущий, пока из меня медленно вытекает его теплая сперма. Я не могу разжать ноги, обвивающие его бедра, я не могу выпустить его из рук, успокаивающе поглаживающих влажную мускулистую спину кончиками пальцев. Поворачиваю голову набок, утыкаясь носом в каштановые волосы – он пахнет гарью, туманом, порохом, сквозь которые продирается его собственный горько-пряный запах. На моем боку следы подсохшей крови – шов чуть не разошелся, но я не двигаюсь… боюсь его спугнуть, чтобы он не убил меня еще раз… Зимний солдат медленно приподнимается надо мной. Бесшумно, молча. Ложится рядом, приводит себя в порядок. Здоровенные военные ботинки очень эффектно смотрятся на сливочно-белом стеганом покрывале с розочками Золотого века. Растерянное лицо, приоткрытые губы с полоской белоснежных зубов. Я даже не знаю, как его зовут, у меня для этой машины разрушения будет свое прозвище. Призрак. Он медленно потягивает левую руку к моему животу… Прикосновение ледяных пальцев действует на горящий шов успокаивающим бальзамом. Мне уже все равно… Пусть сейчас он вырвет мне селезенку голыми руками… Я устала. Организм трясет то ли от пережитого оргазма, то ли от ранения, и я поднимаюсь с ложа, больше похожего на кровать в борделе, направляюсь в ванную, тихо, прикасаясь рукой к стене, чтобы не упасть, чувствуя, как по внутренним сторонам бедер сбегают вязкие капли… доказательства того, что Зимний солдат все-таки человек… Я стою под душем, задрав вверх голову, чтобы струи горячей воды хлестали по лицу, когда хлипкая гостиничная щеколда вырывается вместе с саморезами из своих пазов и падает на пол. Душевая занавеска отодвигается и я, краем сознания, уже совершенно готова, что сейчас меня пристрелят, классически оставив тело в ванной. Призрак обнажен… Его безукоризненное тело совершенно от вороха каштановых волос до пяток. Протягиваю руку, помогая ему забраться в скользкую ванную, провожу кончиком пальца, вслед за душевым дождем по шраму, связью между теплом и льдом, поднимаю на него глаза и встречаю полный недоумения синеватый взгляд, в котором тугой клубок влюбленных змей из несказанных вопросов. Я улыбаюсь, беру его лицо в свои руки и целую в своевольный четкий подбородок с ямочкой, чувствуя, как щетина колет мои губы. Кто он? Кто я? Сейчас неважно. Пока Наташа Романова жива, она будет бороться. Пускай даже в таком вольном постельном двоеборье. Мы выходим из ванной через полчаса… Точнее он выносит меня, завернутую в махровое полотенце. Мои губы горят, щеки горят, на ягодицах красные следы от чересчур сильного сжатия, на левой слабее, на правой слишком четкий отпечаток. Он прижимал меня к холодной кафельной стене спиной, поддерживая снизу и с яростью трахал, не выпуская из четко очерченного рта мои соски, рискуя поскользнуться и увеличить число трупов в ванной до двух. А теперь я лежу, уткнувшись носом в теплое живое плечо, наблюдая, как с портретной четкостью расположилась мокрая тонкая прядь волос параболой от виска до уголка его рта. Поднимаю руку, убираю прядь, он поворачивается и вопросительно смотрит на меня. - Ты красивый… - Говорю я просто потому, что мы еще никогда не разговаривали с ним. Разговор на языке перестрелки не считается. Он смотрит внимательно, недоверчиво, со своим невозможным изгибом губ, с какой-то невзрослой линией слегка вздернутого носа, смаргивает, отчего пушистые короткие ресницы выходят на первый план, привлекая внимание к себе и только к себе. - Правда? – Голос его на диво приятен, чуть хрипловат, словно простужен. Одно слово, Зимний солдат… Растерянный взгляд, рука, накрывающая мои пальцы стальным прикосновением, неужели это он хладнокровно убил давеча двоих. И несчастного дипломата через меня, и меня, через крест прицела. - Правда. – Улыбаюсь я, убирая с его лба длинную челку, и тянусь к нему, чтобы поцеловать. Мы оба обречены на провал и смерть. Помирать, так с музыкой. Тем более, что лучшего секса у меня в жизни не было. Ему нужно заниматься любовью часто, много, он бессовестно жаден до слияния наших тел, тороплив, временами очень неловок и неуклюж. Иногда он делает мне больно своей резкостью, и когда я отчаянно протестую, Призрак замирает, не зная, что делать дальше, опускает голову, как провинившийся хулиган. Шепот «продолжай…» все ставит на свои места - его тело дрожит от приближающегося экстаза, я задыхаюсь от каждого его прикосновения, когда наши пальцы сплетаются, и мне тепло и холодно одновременно. Вечером мы заказываем еду в номер, Призрак, забыв в руке палочки для китайской еды, смотрит, не отрываясь, какую-то тупейшую программу по телевизору. Оазис человеческого спокойствия в пустыне кошмаров. Я мало знаю о нем, но больше знать не хочу… Как он жил, кто его готовил, что он ВООБЩЕ такое - создание вопреки природе, или карающий ангельский меч. Сейчас он выглядит расслабленным, хотя нам никогда не удается расслабиться. Ложь. Неужели и тут ложь? Ночь. Зимнее полнолуние, большое, как начищенный медный таз, чертит светом по полу через зеркальные окна. Я глажу его широкую грудь, со сбитым внутри дыханием, лежу на его стальной левой, обнимающей меня, руке, приятно холодящей мое тело. Знаю, что даже в темноте он дьявольски, до неприличия красив, полный своей терпкой, угловатой грации. Палач, убивший меня и убивающий до сих пор, медленно, словно один из средневековых ядов для королевских семей. Сейчас я была сверху, видела, как он стонет, как выступает на висках испарина. Сжатые в безмолвной страсти зубы, эти отрывистые движения мне навстречу, Призрак будто не хочет отдать мне в руки власть над своим телом. И когда я сгибаюсь к его груди под бушующим, как ураган, удовольствием, он и тогда ищет для поцелуя мои губы, делясь своим теплом, которого и так ничтожно мало в промерзшем насквозь Солдате. Утром я ухожу, оставив его в кровати, с разметавшимися по подушке всполохами мягких каштановых прядей. Мы совершили грубейшие непростительные ошибки. Он – что уснул рядом со своей целью, я – что напоследок не прострелила ему голову, пустив прямо в висок, в многолинейность перепутанных волос, двенадцатый калибр. Я улетаю в Америку, чтобы забыть его как самый сладкий и самый короткий сон… Бойня в центре Нью-Йорка. Я вскакиваю кошачьим прыжком на эти плечи, узнаваемые до боли, на которых несколько раз была распята. Стальной шнур врезается ему в горло и Зимний солдат пытается освободиться, сбросив мои небогатые пятьдесят килограммов с себя. Он в маске и защитных темных очках, он не дрогнул. Он меня уже не помнит. И даже позже, когда наши взгляды встречаются, в них ничего кроме ледяного равнодушного расчета, профессионализма и желания выполнить задание. Ни-че-го. Ничего больше. Роджерс зовет его Баки. «Какой, к черту, Баки?» - отвечает Солдат тем самым простуженным голосом московской зимы, и я разбиваюсь на мириады осколков, сидя в позе зародыша за изрешеченной пулями машиной. Я вскакиваю, я реву, я кричу и опять не знаю, что кричу… Баки… Баки… Баки… Призрак… Баки… Это имя только для Стива. Только для него.