Дом, где живет она

Гермионе нравилась эта хижина, и даже не потому, что она все больше приобретала жилой вид и уют. А потому что здесь она чувствовала себя в безопасности. Здесь был такой надежный Кингсли, готовый прикрыть своей широкой спиной. Здесь был Долохов. Раньше он пугал ее до чертиков, хотя ни разу не сделал ей больно в угоду собственным самолюбию и удовольствию. А те полгода, наполненные ежедневными пытками, она ему простила. Простила хотя бы потому, что он не бросил ее. Он держал ее за руку и не позволил погибнуть. И еще до присоединения к их маленькой компании Бруствера, хотел спасти. И сводить в театр. Почему-то именно это заставляло Гермиону отнестись внимательнее к персоне Долохова. С момента побега из поместья Крэббов, Антонин изменился. Всегда мрачный и молчаливый, прихрамывающий на правую ногу. С жесткими, будто высеченными топором, глубокими морщинами, с едко-чёрными с проседью длинными волосами. И аконитовыми же серьезными глазами. Он превратился в саркастичного, вечно ухмыляющегося, постоянно подкалывающего окружающих, деятельного человека. Лицо его немного разгладилось, а прихрамывать он перестал, будто забывая об этом. Избавившись от длинных неухоженных волос и обрастя густой короткой бородкой, Антонин больше не напоминал известного Гермионе Упивающегося. Он как будто помолодел. И даже взгляд его становился мягче, особенно тогда, когда он смотрел на нее. Он чем-то неуловимым напоминал Сириуса Блэка и Снейпа одновременно. Но ни у Блэка, с его бешеным темпераментом, и ни у Снейпа, с острым спокойствием и рассудительностью, не было такого шарма и достоинства, как у Антонина. Его чистокровность бросалась в глаза. А если навести лоск, то он выглядел бы не хуже Люциуса Малфоя. Его Азкабанские манеры и замашки со временем становились все незаметнее. Да, он был действительно интересным мужчиной. Может она сама себе придумала такой образ? Может это всего лишь ее воображение? Гермиона посмотрела из своего угла на Долохова, чтобы сопоставить образ из ее головы с оригиналом. Антонин сидел в стареньком кресле, закинув ногу на ногу, и сосредоточенно читал вчерашний «Пророк». Глаза его бегали по строчкам, он периодически то хмурил брови, то криво ухмылялся. Один раз даже удивленно хмыкнул. Лучики морщинок собрались в уголках его глаз. Гермиона заворожено наблюдала, как жесткие длинные пальцы, привычные держать палочку, комкают края газеты, и не сразу заметила, что Антонин смотрит уже на нее. Он сложил «Пророк» на коленях и улыбнулся ей. Гермиона смутилась и поспешила отвести взгляд. Не зная, куда себя деть, она подскочила с места и подошла к окну. «Засмущалась, как девчонка», - обругала она себя. Гермиона пристально всмотрелась во тьму за окном, пытаясь там что-то разглядеть и хотя бы частично оправдать свое бегство. Она так сосредоточилась, что вздрогнула всем телом, когда почувствовала, что кто-то стоит у нее за спиной. Она поспешно обернулась, и, конечно, увидела Долохова. Гермиона повернулась обратно к окну, чувствуя всем телом воздушную яму между ними. По спине побежали мурашки только от одной мысли, что он может подойти еще ближе, или прикоснуться к ней. Ее щеки вспыхнули. Гермиона тут же представила себе всю пикантность ситуации. Сейчас в доме только они двое. Он стоит слишком близко к ней. Он ее… супруг. Ведь супруг же? Ее щеки запылали еще ярче и горячее. Голова кружилась от странных мыслей. Сердце Гермионы подпрыгнуло, когда она почувствовала, что он шагнул к ней еще ближе, практически вплотную. Кончики ее ушей бессовестно покраснели. Антонин поймал ее пальцы и легонько сжал, она сжала в ответ. Этот жест был абсолютно невинным и до боли в груди необходимый. Жест поддержки. Или что-то большее. Потому что он уже не в первый раз ловит ее пальцы. Ей бесстыдно захотелось прижаться к нему спиной, захотелось, чтобы он обнял ее. Жар, горячей волной, разлился по всему телу. Ей было уже двадцать, а у нее еще не было мужчины. Она даже толком ни с кем не целовалась. У нее был Рон, с далекими мечтами о семье, но не было любовника. Ее тело уже давно требовало своего. Эта физиологическая потребность, удачно блокировалась Гермионой. Ведь кругом была война, и не время и не место для таких вещей. Все оставалось на потом. Но и потом ничего не изменилось. Так почему же именно сейчас тело требует своего? В ее жизни все та же бесконечная война, а ее телу как-будто и дела нет до этого. Гермиона почувствовала, как дрожит. Она сильнее сжала ладонь Антонина и прижалась своей спиной к его груди. Он тут же обнял ее. Гермиона ощутила блаженное спокойствие и негу, от удовольствия закрыв глаза. Откинула голову ему на плечо. Она бы все отдала, чтобы этот момент никогда не кончался. Проблема в том, что ей нечего было предложить. В голове не рождалось ни одной рациональной мысли. Она гадала, о чем сейчас думает Антонин. А он думал о том, что его Гермиона чудо, как хороша, что ей идут короткие волосы, а ее красивая точеная шейка рождает в нем не слишком пристойные мысли. Когда она прижалась к нему, он еле сдержал себя, чтобы не сдавить ее в своих объятьях. Наконец, она не боялась его. И он не понимал, чем заслужил такое доверие. Почему она не отталкивает его? Почему он чувствует, как ее горячее тело трепещет в его руках? Антонин коснулся тыльной стороной ладони ее щеки, и как смог нежно провел вдоль скулы. Она словно кошка потянулась за его рукой. Антонин аккуратно взял ее за плечо и развернул лицом к себе. Ее глаза заволокло туманом, щеки горели, а губы припухли и покраснели. На нижней губе отчетливо виднелась трещинка, заработанная на морозном ноябрьском ветру. Гермиона чувствовала, как пульсируют ее губы, как кончики ушей горят от смущения. Но сделать уже ничего не могла. Видимо, сегодня тот самый день. Она смотрела на Антонина, и тонула в глубине его темных серьезных глаз. Его брови сошлись на переносице. Даже губы вытянулись ниточкой, будто он раздумывал над чем-то очень важным. А ей хотелось только одного, чтобы он, наконец, перестал думать, и… Долохов не так уж и нравился ей, просто он… Что с ним не так и почему ее тянет к нему, она не смогла ответить внятно. Это случай. Момент. И ее жаждущая ласки плоть. Так почему же он медлит? Еще пару мгновений Долохов смотрел на нее и, наконец, выпустил из рук. Он глубоко выдохнул, прикрыв глаза, и отошел к креслу. Поднял с подушки «Пророк» и степенно сел, разворачивая его. Если бы Гермиона знала, сколько сил ему потребовалось, чтобы отпустить ее. И чего стоило его спокойное выражение лица. Но он не мог. Он видел, чего она хочет, видел, что она готова на все, но не мог поступить с ней так. Не сегодня. Потом бы она возненавидела его, если бы он воспользовался моментом ее слабости. Он не знал причин, по которым Гермиона сегодня такая, и не собирался идти у своего собственного тела на поводу. Гермиона осталась стоять у окна. Она сначала не поняла, что случилось, и под влиянием чувств уже хотела обидеться. Проклясть его за собственное унижение. За то, что он играл с ней. За то, что он видел ее слабой и беззащитной. За то, что он понял ее желания. За то, что она чуть не натворила. И тут же кристальная ясность вернулась в ее голову. Он ее не унизил. А наоборот, не дал ей унизиться самой. Он сумел остановиться ровно тогда, когда все еще не вышло из-под контроля. Она почувствовала искреннюю благодарность. Если бы не он, то она бы сейчас возненавидела себя и его. И больше бы никогда не смогла простить. Но что теперь делать со своим телом, которое до сих пор горит? Она вдохнула-выдохнула и села на свое место у печки. Посмотрела на Антонина, отчаянно пытающегося делать вид, что внимательно читает, и облегченно вздохнула. Определенно, Долохов занял прочное место среди людей, кому она полностью доверяла. Случившееся (или не случившееся) между ними оставило светлый след в ее душе, и приятную истому. Она бы хотела повторить такое вновь, и не только это. Возможно, гораздо менее невинное, и более чувственное. - Ребята, я вернулся, и принес с собой рукописный вариант статьи Дафны, - крикнул с порога Кингсли. Гермионе показалось, что Антонин облегченно вздохнул и даже обрадовался возвращению аврора. – Пора заняться антипропагандой! Долохов, завтра же по… Бруствер замолчал, напряженно разглядывая Антонина и Гермиону. - Что-то произошло, пока меня не было? – настороженно спросил аврор. - Нет, - быстро ответил Долохов, Гермиона помотала головой. - Ладно, - согласился Кингсли, но даже боггарту было бы понятно, что он не поверил.