Икебукуро никогда не будет нести за собой материальные потери. Никогда не будут вздыматься ввысь клубы пыли и дыма от разрушений, теряться в просторах неба. Город навсегда потерял нечто особенное.
Упустил, наверное, навсегда.
Почему так случилось?
На этот вопрос ответ знают только двое.
Город застыл, хотя серая масса людей продолжала потоком заполнять улицы. Город потерял свой шарм.
Pretending someone else can come and save me
From myself
Ты делаешь вид, что кто-то придёт и спасёт меня
От самого себя.
Их было много, он оказался не в то время, не в том положении. Но привычки и маска, сотворённая от людей же, сожрали его. Заставили примерять их каждый раз, когда сам уже даже устал от них. Он продолжал примерять на себя лицемерие, высокомерие и кривую усмешку. Она давно выглядела на его чертах вымученной и фальшивой, натянутой. Но люди часто глупы. Люди привыкают к игре других людей так же, как и сам владелец к ней, поэтому никто не замечает столь малейших изменений.
Он попался в ловушку, он знал, что так будет, ведь знать - его прерогатива, его полномочия в этом районе, в этом городе.
А хотел ли он тогда уйти, избежать, казалось, собственной смерти?
Конечно, ведь он любит жизнь, ведь он презирает самоубийц, наблюдая каждый раз, как они по собственной воле уродливо рисуют на асфальте пятна алыми разводами, упав с крыши.
Никто уже не спасёт от лживости фраз, от собственной игры. Настоящий уже потерян среди выдуманных эмоций. Не делай вид, что кто-то захочет вытащить из этого хаоса.
Кровь алыми каплями окрашивает стену, информатор борется, хватается за несуществующую жизнь.
Он живучий - думают они, мы сломаем – считают они.
Он сломан - знает тот, кто стал свидетелем ненастоящей борьбы, скорее, за существование, знает тот, кто был врагом, тот, кто давно заметил за ним ложь.
Вышибала не любит насилие, ненавидит его. А оно бок о бок следует с ним.
Слишком быстро, как для реальности.
Спектакль, которым руководит сама жизнь. Один против десятерых.
Неравный счёт.
Кровь пятнами рисует дугу на стене.
Ободранные кадры в считанные минуты жизни проходят перед глазами, словно ты наблюдатель, находящийся в кинотеатре.
Только это реальность. Реальность, в которую сложно поверить.
Резкая перемотка кадров орошена алыми пятнами.
Искусанные губы, но все же сорван хриплый полувскрик. Как он мог пропустить тот момент, когда Орихара не может противостоять?
Тонкими нитями, паутинным узором очерчивает алая жидкость плитку асфальта. Исцарапанная кожа, расцветающие синяки на бледном теле. Казалось, такого сломать раз плюнуть. Грубый переход от кадра к кадру, и вновь, и вновь кровь украшает бледное лицо узором из красных клякс, яркая капля кровавого цвета стекает по шее, очерчивая изувеченное тело, подчеркивая каждое ранение на теле, тут же скрываясь за одеждой.
Финиш. Занавес.
Как будет угодно. В любом таком случае, является герой, хоть и запоздало. Расфокусированный взгляд замечает лишь то, как те мучители срываются в бега.
Лишь один силуэт имеет смелость приближаться, а за ним тянется тонкий шлейф из дыма от сигареты. Красиво, как для героя. Красиво.
- Что, допрыгался, блоха? - интересуется тот, кто только что спас от смерти, приподнимает за подбородок голову, причиняя еще большую боль, заставляет смотреть в глаза, даже если тело пронзает резь от этого и заставляет жмуриться. Блеск алых глаз уже давно потух для них двоих. Другие этого не заметили, нет.
Лишь кривая, искажённая усмешка касается губ израненного.
Forgetting all the hurt inside
You've learned to hide so well.
Забыв о боли, что накопилась внутри,
Ты научился ловко её прятать.
Хватит играть избитые роли. Перестань сжигать себя болью. Прекрати.
Изая читает этот немой приказ в его глазах, он теряется среди многочисленных своих масок. Задает простой, но пропитанный отчаянием вопрос, с той же ухмылкой:
– Тогда что я должен тебе сказать вместо лживых фраз, что я должен сказать без своей язвительности тебе, Шизуо? Что?
Когда боль принимает в свои объятия забвения, парень утопает в них с легкостью.
Время вышло.
Время сдаться, разве
нет?
Только тогда, когда погружаешься в сон, тот выворачивает наизнанку все пороки и слабости, что долгое время сжирали изнутри.
Мокрые, едва подрагивающие ресницы рассказали об этом.
Всё ещё борется за жизнь, хоть и потеряна цель. Делает вид, что борется.
Слишком яркий, слишком искусственный, слишком колючий, чтобы хотеть хотя бы приоткрыть потухшие алые глаза.
I'm strong on the surface
Not all the way through.
Моя сила – лишь кажущееся впечатление,
Поскольку внутри я слаб.
Узнаются очертания комнаты сквозь бинты, что были сорваны с головы, сняты белые полосы, что не давали спокойно дышать, открывая уродливые шрамы.
Слаб, чтобы держать себя под оковами маски.
Слаб, чтобы натянуть на себя фальшивые чувства.
За то время он успел стать достаточно худым, боль терзает кожу, там где теплая ладонь коснулась чуть ниже спины, накрывая, казалось, уже заживший шрам. Вернулся в реальность от боли.
Неужели всегда ее боялся? Но шел
навстречу ей.
Он просто не хотел умереть. Он хотел чувствовать её, чтобы знать, что еще жив, пока жив.
After my dreaming
I woke with this fear.
Пробудившись ото сна,
Я ощутил этот страх.
То, что информатор стал другим, известно одному. То, что он перестал бороться, известно им двоим.
Ты не встанешь на свои собственные две ноги. Ты был слишком опрометчив.
Ты всегда с брезгливостью относился к инвалидам, а в итоге сам стал таким.
Что изменилось?
Инвалидное кресло стало частью его жизни.
Но фальшь не убить.
Продолжает жить им, разрушая его дальше.
***
– Воняет. Опять сюда притащился. Убью.
Том переводит взгляд на своего напарника, понимая причину его внезапной злости.
– Шизуо, не стоит тебе его видеть.
Фразу он оканчивает уже в пустоту: бармен никогда не отличался терпением.
Не стоит.
Он еще не знает.
Не стоило.
Терпкий ненавистный запах приводит к человеку, что сидел к нему спиной. В инвалидном кресле.
Лучше бы не видел. Лучше бы тот человек не оборачивался.
– Оя, я рад тебя видеть, Шизу-чан, – дерзким взглядом, с легким блеском в глазах, с всё той же ненавистной мерзкой усмешкой на губах. Он не меняет традицию, он тот же, но другой. Яркий блик от выставленного перед собой лезвия пробежался по лицу врага. Уже
бывшего. Теперь уже просто прохожего.
– Не трогаю таких, как ты. Не избиваю инвалидов.
Как
проклятие, те слова жгут и без того пропаленную душу, как
яд, разъедает ее до дыр.
Рука обессилено ложится на место, а нож выпадает из рук.
Даже ты. Стал относиться к нему иначе, его единственный враг.
Тот, кто дарил, ощущение, говорящее ему о том, что всё еще жив.
Все же ты смог его
убить, как и мечтал.
Don't be afraid
I've taken my beating.
Не бойся,
Я уже получил по заслугам.
Больше не будет грохота, полного на эмоции и жизни. Город утратил нечто особенное.
***
Кровавые царапины на спине в порыве злости. Оставленные укусы от отчаяния. Полный ненависти взгляд из-за спины. И редкие поцелуи в благодарность за всё это.
Время вышло. Но... Эмоции всё еще живы.
Теплая ладонь, ведущая путь по позвоночнику, огибая прикосновением каждый позвонок, что виден на худом и бледном теле, легкое прикосновение к шраму, который не перестанет сжигать кожу болью.
Leave Out All the Rest
Вычеркни из памяти.
Вычеркни из памяти всё, что сжирает твою душу.
Ведь
Он позволяет тебе жить.
