Поезд на Мурманск

За окном мерно бежала желтая карельская осень… Поезд бежал, изредка потряхиваясь на стыках рельс, перестукивая колесами уютно и ровно, с юга, через среднюю полосу, на север – бежал навстречу осени, вливаясь в ее желтизну, расчерченную алыми всполохами иван-чая, смягченною белизною невысоких берез, особенных, северных. Эти березы глаз признавал сразу, если только когда-нибудь видел, даже не нужно было выглядывать в коридор спрашивать проводницу: «Где мы? Уже подъезжаем к Кеми?». Кавторанг помнил эти северные березы по прежним годам, по службе на Северном Флоте и полярным конвоям, и теперь улыбался им, точно старым знакомым. Желтая северная осень бежала навстречу. В середине пути, в средней полосе, которую проезжали вчера, осень еще только начиналась, помечая рощи первыми рыжеватыми пятнами кленов, а на юге, откуда он начал свой путь, и вовсе стояло еще натуральное лето. Разве что уже сжатые поля, лежавшие по обе стороны дороги плоско и тускло-желто, с первым, еще чуть заметным буроватым оттенком, а не колышущееся золотые, как прежде, свидетельствовали, что давным-давно наступил сентябрь. А здесь – осень уже царствовала вовсю, роскошная, словно в цветном – цветовом – кино, истинно золотая, богатая, какой не увидишь ни в средней полосе, ни на юге, привычном к ярким цветам и краскам. - Пожалуйста, ваш чай. В купе, сдвинув визгливо скрипнувшую дверь, протиснулась проводница с гроздьями стаканов в обеих руках. Кавторанг улыбнулся, поблагодарив, забрал свой стакан в подстаканнике с мельхиоровыми - без цвета, сероватым по серому - чеканными видами Кремля. Помешал чайной ложечкой, разгоняя горячий пар. Проводница еще чуть-чуть помедлила у двери, ожидая: ей приятно было смотреть на этого симпатичного морского офицера с собольими бровями и ямочкой на подбородке, к тому же, несмотря на долгую дорогу, чисто выбритого и в военной форме, а не в синих трениках, как большинство других командировочных. Но морской офицер ничего больше не спросил, а в других купе другие пассажиры тоже дожидались своего чая… Кавторанг еще разок помешал чай. К чаю прилагались и два кусочка рафинаду в фирменной железнодорожной обертке, но вместо того он взялся за баночку цветочного (донникового) меду, купленную по дороге и уже наполовину опустевшую. Золотистый мед смешался с золотисто-янтарным чаем, и пар, истончившийся было до слабенькой струйки и теперь снова поваливший валом, сделался душистым и сладким. Кавторанг скинул в карман непригодившийся сахар и, с удовольствием сделав первый глоток, вдруг вспомнил лейтенанта Гаранина: уж он-то от сахара бы ни за что не отказался, наложил бы в чай и того, и того, и чтобы меду побольше! Золотисто-желтая осень бежала за окном, под стать чаю с медом. Мерно постукивали колеса, густая роща пожелтевших берез вдруг разворачивалась яркой зеленью мохового болотца, гладко-белые, вперемешку стоящие, словно свечи, и наискось поваленные стволы снова перетекали мало-помалу в частую золотисто-желтую рощу, а роща снова разворачивалась, на сей раз – серовато-голубым озерцом в желтых бликах осенних деревьев, с шоколадно-бархатными на сухих желтовато-бурых стеблях камышами по краю, с островками и березами и камышами на них, с темными, зеленью уходящею в голубой, низкими елями на дальнем береге… Ему отчего-то вспомнилась родная кают-компания, и крепкий чай, вкусный, тот самый, «золотовский». Когда-то его это злило, верней, возмущало, казалось стыдным – славиться чаем… а теперь, под перестук колес, увозящих на север, и это вспоминалось с ностальгической теплотой. Вспоминался его корабль… вот уже две недели, как не его. Вместе с новенькими погонами он получил и новое назначение - на другой конец страны, в Мурманск. Это было повышением, к тому же он любил Север, еще с той, давней военной поры, к тому же приказы не обсуждают. И оттого капитан второго ранга ехал сейчас на север, сквозь роскошную злато-желтую карельскую осень в алых сполохах иван-чая, прихлебывая чай с медом и как давним знакомым улыбаясь невысоким северным березам. И все же он вспоминал свой «Державный», который так и не научился называть не своим, вспоминал с любовью и грустью утраты, словно бы о живом; как об оставленном друге или потерянной женщине. Там, в той так быстро отдалившейся на многие сотни миль, гавани, и в самом деле оставались друзья, оставалась и женщина, давно для него потерянная… И все же больше всего он вспоминал о своем корабле. Вспоминал и почти въяве видел гордый темно-серый силуэт, чуть приземистый и тем не менее статный, полный могучей уверенной мощи, властно режущий белесо-серый туман… Осень бежала за окном, ярко-желтая, позвякивал в своем подстаканнике стакан золотого медового чаю, и где-то там, впереди, ждали новые туманы и новый корабль, и ему было и приятно, и грустно ехать, смотреть в окно, и пить чай, и провожать взглядом карельские рощи. Пейзаж за окном наконец сменился городским, поезд замедлился, а в коридоре, приглушенно, сквозь дверь, заслышались шаги, голоса, стуканье стаскиваемых с багажных полок чемоданов – выходящие готовились к выходу, стоянка в Кеми была не слишком-то долгой. Из его купе выходить было некому, кавторанг от самого Новгорода ехал один. Он нащупал было в кармане портсигар, но тотчас передумал – покурить можно было и потом в тамбуре, а сейчас входить-выходить – только зазря создавать помехи другим, кто будет входить-выходить с чемоданами. Звонкий голос проводницы уже объявил обычное насчет «граждане провожающие», посадочная суета подходила к концу, и кавторанг только подумал, что, наверное, к нему никто не подсядет, как в купе ввалилась девица, со всех сторон обвешанная сумками и пакетами. Со свистком паровоза слилось громкое «Ай!» - барышня, из-за своей поклажи лишенная обзора, разумеется, тут же стукнулась головою об верхнюю полку. Один из кульков, которые она держала в охапке, с брусникой, накренился, и ярко-красные ягоды посыпались и весело запрыгали по вагонному столику, а пара штук плюхнулись прямо в недопитый остывший чай. Капитан поднялся, решительно забрал у попутчицы из рук все кульки (другой оказался с голубикой, а еще другой неизвестно с чем), и принялся рассовывать ее бессчетный багаж на полки и под сиденье. - Ох, спасибо вам огромное! – когда наконец непростое дело было благополучно завершено, девушка с облегчением плюхнулась на свободное сиденье… при этом звучно долбанув об край столика фотоаппарат, который до сих пор не сняла с шеи. И, похоже, нимало этим не огорчившись. – А то я уж все руки себе отмотала! Кавторанг хотел было на это сказать что-нибудь подобающее, но не успел ничего придумать: за окном переменился пейзаж, и барышня, счастливо взвизгнув: «Глядите, озеро!» - молниеносно схватила аппарат, выдернула из чехла, взвела и приникла к стеклу… и тут же отодвинулась, разочарованно пробормотав: - Эх… не успела. Ну вот и всегда так! - Не расстраивайтесь, - девушка так откровенно и неподдельно было огорчена, что капитану захотелось ее утешить, несмотря на всё ее раздражающее раздолбайство, - на такой скорости, к тому же через стекло все равно бы все смазалось. - Это точно… - она вздохнула, любовно возвращая в чехол свой поцарапанный «Зенит». – Обидно. Тут же кругом такое, такое –снимать и снимать! Эх, жалко, цветной пленки нету… а такие цвета, только бы и снимать! Девчонка еще раз вздохнула, смахивая с глаз растрепанную рыжую челку. - Вы, я догадываюсь, в первый раз на Севере? – предположил кавторанг. - Ага… раньше дальше Калининграда не забиралась. - А в этот раз куда, если не секрет? - В Мурманск… в гости! Конечно, это было довольно-таки бестактно, но капитан не удержался заметить: - Никогда бы не подумал. Обычно в купе ездят в командировку, туристы билеты чаще берут в плацкарт. - Ну так и я в командировку! – тотчас же нелогично согласилась барышня. – И в гости тоже, к подруге – она в Мурманске живет, давно уж зовет. А так-то вообще в командировку, на пэи… в смысле, на испытания, на линкор «Решительный». Офицер бросил на нее странный короткий взгляд, но тут же настороженность в его глазах сменилась откровенным лукавством. - Милая барышня, ну разве ж так можно! – он демонстративно-укоризненно покачал головой. – Разве же можно говорить такие вещи посторонним людям? Откуда вы знаете – а может, я иностранный шпион. Упрек, сколь бы шутливо он ни был высказан, в сущности, был справедлив. Однако балаболка, вместо того, чтобы устыдиться, только задорно мотнула челкой: - Не может. Это уж абсолютно точно – таких глаз у шпионов никак быть не может! Кавторанг не успел ничего возразить – ни в смысле смущения, ни по существу. Девушка досказала уже с полной серьезностью: - К тому же шпион навряд ли бы сразу же стал демонстрировать мне свою проницательность. Ее собеседнику ничего не осталось, как только развести руками, признавая свое поражение: - Ну если так… в таком случае позвольте представиться: капитан второго ранга Высотин, командир линкора «Решительный».