Вернись ко мне

После похорон Джордж идёт в сторону магазина, нервно перебирая в руке ключи. Он вспоминает, как они с Фредом долго мучились над замком, прикручивая его маггловским способом, и сколько раз им это помогало во всяких шутках над посетителями. Джорджу противно и горько от этих воспоминаний, он понимает, что прямо сейчас должен грустить о брате, но он не может. Не хочет думать о Фреде. Тот всё ещё смутным эхом ощущается рядом, трогает его за локоть и отражается в лужах. В конце концов, если Джорджу захочется поговорить с братом, он воспользуется зеркалом. В этом он не видит проблемы. Фред всё ещё рядом. В магазине он придирчиво осматривает беспорядок, оставленный после судорожных сборов на битву всего, что могло причинить реальный вред Упивающимся, и пинает ногой один из пузырьков, лежащих на полу. Тот медленно катится, звеня, и, когда замирает, Джордж медленно вздыхает и идёт к выходу. За своей спиной он чувствует чужое тёплое присутствие, мурашки табуном бегают по спине, и, закрывая дверь, он отчётливо понимает, что больше сюда не вернётся. Здесь всё пахнет ими обоими, и теперь ему не хочется, чтобы один из запахов пропадал. Он оставляет это воспоминание за дверью, напоминая себе безумного коллекционера воспоминаний. Просто, наверное, он будет возвращаться сюда и вспоминать. Иногда. Очень редко. Их квартира находится прямо над магазином. Раньше в этом был большой плюс — для того, чтобы спуститься в магазин требовалось пройти всего одну лестницу. Теперь Джордж зачаровывает её так, чтобы она вела сразу на улицу, минуя магазин. Именно поэтому Джордж сталкивается с Перси так внезапно — тот входит сразу в гостиную, минуя дверь, и смотрит на него удивительно зло. Джордж, впервые за несколько лет видящий брата так близко, удивляется сразу двум вещам — Перси тоже рыжий, как мама или Фред, но при этом — весь какой-то выцветший и истёртый, как будто долго общался с Ремусом. И, конечно, всё такой же ужасный зануда, избалованная министерская ханжа, не привыкший к отказам. Перси приказывает Джорджу одеваться и спускаться вниз, открывать магазин и брать, наконец, себя в руки. Джордж настоятельно рекомендует Перси убираться. Он пьян, одет в одни трусы и никуда, совершенно никуда не выйдет из дома. Ему нормально здесь. Но от Перси всегда было сложно отделаться, что в школе, что сейчас. Он караулит Джорджа у двери, вынуждая его аппарировать сразу из квартиры, запрещает всем ближайшим магазинам продавать ему спиртное, и показательно пишет письма маме. Вот за это Джордж ощущает к нему яростное, чистое презрение. Так низко в их семье не поступал никто и никогда. Жаловаться маме — это табу, и при следующей встрече Джордж напоминает об этом Перси. Тот в ответ лишь невыразительно морщится, заталкивает его обратно в квартиру и запирает за собой дверь заклинанием. И сколько бы Джордж не пытался открыть дверь после — она подчиняется только Перси. Даже после того, как он разносит её бомбардой, Перси появляется и ставит её обратно, вновь навешивая сверху парочку заклинаний, известных только приближенным Министру Магии. Джордж обзывает его министреским лизожопом. Перси запихивает его в ванную, ставит под холодный душ и отбирает палочку. Когда Джордж переходит на банальную драку, Перси хватает его за волосы и зло, шипя что-то, окунает голову в унитаз, а затем вновь тащит в душ. Пока Джордж, морщась от омерзения, моется, Перси выкидывает все бутылки, вычищает заклинанием его холодильник, не оставляя в нём ничего, кроме чеснока, и заваривает себе чай. Джордж, закутанный в грязный халат брата, чешет щетину, морщась от капель воды, скользящих с волос на кожу, и с удивлением понимает, что за зачарованным окном уже зима. Кроме тихого мата от брата он не слышит ничего, но и сам разговаривать не пытается. Он словно позабыл все слова, оставив их дома вместе с кошельком, и на кассе в маггловском супермаркете Перси долго ищет в кошельке фунты. По возвращению домой Джордж, впервые за долгое время, чувствует как онемели кончики пальцев. Он с удивлением посасывает их, пока Перси раскладывает продукты в холодильник. Когда тот выпрямляется, Джордж размахивается и бьёт его кулаком в лицо. Со спины Перси похож на Фреда. У него такая же рыжая шевелюра, немного сгорбленная спина и худые ноги. Он похож на Фреда намного больше, чем думает сам, чем когда-либо хотелось Джорджу. Но Джордж уже не может забыть об этом. Брат уходит из квартиры, опять не сняв запирающего, и возвращается только через два дня. Всё это время Джордж бродит по квартире и, словно слепой, ощупывает вещи. Водя ладонями по стенам, он помнит, как заплетались его ноги, а он цеплялся за обои, ломая ногти, и звал на помощь брата, глупо смеясь. Джордж колет пальцы о кактусы на окнах, которых точно никогда не было тут раньше, с удивлением рассматривает одеяло, не узнавая его. Обедая из новой посуды, он вспоминает, как бил старую, решив однажды порезать себе вены. Вместе с тактильной памятью приходят и образы — рыжая шевелюра рядом, совсем близко, его пальцы в чужих волосах, тихий голос, успокаивающий его, шепчущий что-то, читающий сказки. Пряча на оконном стекле послание брату, Джордж ухмыляется. Он всегда знал, что брат присматривал за ним всё это время. Он уверен в этом. Всё это время брат был рядом, останавливал и успокаивал его, укладывал в кровать и гладил по голове, рассказывая что-то, как страшную тайну, отбирал из рук стакан и просил, раз за разом, бросать пить. От этого Перси становится ещё более противен Джорджу, но он всё равно ждёт его появления. Как постылой привычки, которую уже слишком сложно забыть. Появившись, Перси приносит подарки от мамы и остальных, с презрительной улыбкой трансфигурирует надпись на свитере в нечто страшное, на что Джордж не может смотреть всё то время, пока свитер горит в камине, и уходит. Не отдавая себе отчёт в том, что происходит, Джордж действительно бросает пить и теперь целыми днями пытается вспомнить, куда делось время. Он был на похоронах в конце лета. Дальше он помнит только пряное верчение пространства, путающиеся мысли, то, как он цеплялся за чей-то свитер и звал Фреда. Как плакал, долго, много, кричал обвинения кому-то, лез драться, пытался сломать палочку. Перси не отрицает и не подтверждает его догадки. Он молчит, заваривая чай, молчит, убирая квартиру, и Джорджу хочется вскрыть его грудную клетку, чтобы услышать хотя бы крик. Терпение Джорджа трещит в ушах ломающимися костями, и он, назло Перси, не соглашается открывать магазин. Но если с Перси можно отказать в каких-то бытовых вещах, то попав в сферу своей деятельности и почуяв запах денег, он не колеблется ни перед чем. Под страхом на этот раз взаправду рассказать всё матери и спалить квартиру ко всем чертям, Джордж отыскивает связку ключей в куче барахла, удивляясь тому, что всё ещё помнит надписи на брелках, и отпирает двери магазина. За ними пахнет пылью и сыростью. Джордж настолько удивляется этому, что постоянно принюхивается, пытаясь уловить тот самый запах, ради которого и ушёл, запирая двери. Затем он решает, что запах теперь живёт в нём самом и успокаивается на некоторое время. Вновь став глупым и безбашенным, он расставляет приколы по полкам, протирает пузырьки и слушает мерный бубнёж Перси о том, с кем теперь сотрудничает магазин и как много Джордж заработает в первую же неделю после открытия. Ему самому, признаться честно, плевать. Джордж понимает, что так быть не должно, и он просто не смеет, но ничего поделать с собой не может. В день открытия, когда Перси уходит в Гринготс за какими-то документами, Джордж закрывает магазин на два часа раньше, вытаскивает из шкафа надёжно припрятанный ящик со спиртным, который они с братом купили специально, чтобы отпраздновать будущую победу над Волан-де-мортом и нажирается до синей горячки. Потом в голову Джорджа приходит гениальная идея, и через пару минут он уже сидит на полу, в кривой пентаграмме, и пытается позвать Фреда. Вместо него приходит Перси. Он сбивает свечи ногами, вздёргивает Джорджа за шкирку и уводит из магазина, вешая на дверь табличку «закрыто». Болтаясь в «мобиликорпусе», Джордж довольно смотрит на табличку и понимает, что добивался именно этого. Он уже не в состоянии объяснить логичность своих поступков и решений. Выход найден, и теперь даже глупый брат не может остановить его. В отличие от Перси, у Джорджа нет срочных дел. Ему никуда не нужно, друзья перестали звать его на встречи когда-то ужасно давно, от семьи приходят редкие совы. В те моменты, когда Перси не находится рядом с ним, ужасно раздражая своим бледным лицом без веснушек и сгорбленной спиной, Джордж разговаривает с братом. Со временем это получается всё хуже, и он вспоминает Хогвартс, уроки ЗОТС и некромантию. Вымолив у Перси свою палочку под видом создания новых вредилок, Джордж творит настоящую тёмную магию. Он успокаивает свою совесть тем, что это действительно нужно ему. В конце концов, он же не причинит вреда никому, кроме себя самого, верно? С каждым днём ему начинает казаться, что брата действительно можно вернуть, и он стоит на пороге прорыва. Перси находит его тайник с алтарём и сжигает его. Джорджа, истощённого магически почти в ноль, с порезанными для ритуалов запястьями и боязнью света, в срочном порядке выселяют из квартиры и перевозят в маггловский район. Самого Джорджа уже никто не спрашивает — каждый раз, когда он открывает рот, Перси даёт ему сильную затрещину. В первый же вечер после переезда Перси демонстрирует Джорджу ключи от магазина, теперь висящие на его связке, и поздравляет брата с самым большим провалом в его жизни. Джордж лишь зло скалится на него в ответ и щурится на свет, удивляясь тому, настолько сильно исхудали его руки. Весеннее солнце нещадно слепит его через тюль на окнах. К нему приходит ломка, сводящая с ума. Дробящая его пальцы, корёжащая его магию. Всё его нутро трясёт в течение месяца, он не может произнести даже банального «Люмос» и хочет, страстно жаждет наслать на кого-нибудь хотя бы слабое проклятье. Горящие огнём вены, чешущиеся ладони и зудящая кожа головы требуют от него тёмной магии, которую он постепенно начинает бояться. Всё это не мешает Джорджу кричать на Перси, который в очередной раз сварил слишком солёный суп, материть его последними словами или подолгу рассуждать, смотря прямо в его блеклые серые глаза о том, какое же он всё-таки ничтожество. А Перси действительно жалок, жалок настолько, что даже не отвечает ему. Джордж ужасно давно не смотрел в зеркало, и теперь ему кажется, что у него жёлтые кривые зубы и веснушки фиолетового цвета. Но даже такой, страшный и слабый, он в состоянии высказать Перси всё, что он о нём думает. Что у них в семье — да-да, в той самой семье, от которой ты отрёкся, дорогой Персик, — у всех глаза голубые. И веснушки на лице есть. А Перси весь такой из себя неправильный, кичащийся своим умом и непохожестью. Джордж кидает свою ненависть, обличённую в слова, Перси, но тот не принимает её. Он смиренен, как послушница в церкви, и от этого всего Джорджу хочется выцарапать себе глаза и не видеть мира вокруг. Не сидеть в этой унылой квартире с запертыми комнатами, не смотреть на цветущие деревья за окном, не пытаться почувствовать запах на своей коже. Его кожа, жёлтая, покрытая странными пятнами, не пахнет, как раньше, порохом. Не пахнет она больше и алкоголем. Не пахнет кровью, ладаном и мелом. Джордж, кажется, не пахнет вообще ничем, и иногда по ночам он со страхом ощупывает собственное лицо, боясь, что нос пропал. Но тот исправно находится каждый раз, и тогда Джордж задумывается. До самого утра он думает о запахе. О том, откуда тот появляется и как сделать его искусственно. По магловскому телевизору он смотрит глупые передачи про цыплят в инкубаторе, выключая звук на рекламе духов и прокладок. Глупые магглы подсказывают ему простой выход из его неразрешимой, казалось бы, ситуации — воссоздать запах, их с Фредом запах, искусственно. Что для этого нужно? Ничего особенно редкого: основа, запах, схожий с требуемым, парочка проб для смешивания и закрепитель. Со всем этим может справиться тот, чьё лицо Джордж уже несколько месяцев не разглядывает, боясь разочароваться. Перси пахнет скукой, а это уже что-то. Обозвав себя закрепителем и расписав роли, Джордж начинает следить за братцем. Тот вечно вертится по квартире, как юла, приносит документы, уносит документы, пишет документы и сжигает документы. Перси словно сам состоят из документов. Его тонкие пальцы — пропуски между абзацами. Серые глаза — фотографии, закрепленные в правом верхнем углу листа. Прилизанные волосы, коротко стриженые ногти и гладко выбритый подбородок — идеальность отступов, заглавные буквы и завёрнутая в сотни ненужных официозных слов скука. Красные строки — его взгляд. С идеально отмеренным безразличием и усталостью, не превышающим понятную только Перси норму. Джордж ненавидит Перси за то, что он так не похож на Фреда. Он думает о брате по ночам, с трудом сдерживая стоны, и не видит различия между ними. Джордж уже давно понял, что с ним что-то не так, но быстро смиряется и забывает об этом. Думать о Фреде — намного приятнее. Случайно прикоснувшись к Перси однажды, он уже не может остановиться. Тот тёплый и живой, настоящий, и Джордж удивляется. Он поражён, что Перси действительно рядом с ним, что это всё — не игра воображения, и что сам Джордж тоже существует. А значит, думает он — из этого всего можно сыграть неплохую шутку. И продолжает ненароком прикасаться к Перси. А Перси постепенно меняется. Перестаёт зализывать волосы, которые смешно вьются теперь у самой его шеи, такой знакомой и родной. Приносит из-под палящего солнца лёгкий загар и теряет где-то очки, обзаводится новыми родинками, которые притягательно прячутся за воротником его рубашки. Одежду он тоже вскоре меняет, переходя на растянутые футболки. Смотря на него, Джорджу всё чаще хочется показать язык или поправить прядь своих волос — он смотрится в своё отражение, не видя различий. Когда брат проходит рядом с ним, Джордж вдыхает воздух полной грудью — ему кажется, что запах должен вот — вот вернуться. Он ждёт этого, осторожно обнимая брата, и водит носом по его шее, нюхает волосы и трогает, трогает его. Фред теплится на кончиках его пальцев, в ладонях и на носу — и этого пока достаточно. В один из вечеров, по-осеннему тёплых и лживо уютных, Джордж вскидывает голову и пристально смотрит на брата. Тот удивлённо поднимает бровь, отставляя в сторону чашку, открывает рот и Джордж тонет в провале между его губами. А губы тонкие, почти всегда презрительно сжатые, и Джорджу хочется поцеловать их. Не слушая сдавленный протест, он хватает брата за шкирку, как всегда в те моменты, когда срочно нужно было забрать к себе, и тащит в гостиную. Брат размахивает руками, упирается, пытается достать палочку, но Джордж оказывается сильнее. Даже не ожидав от себя, он легко заламывает брата, кидает на кровать и сдёргивает с него штаны. Кусая его кожу, вылизывая её, он стремится почувствовать тот самый запах, запах Фреда, который сам уже давно позабыл. И, не находя его ни после того, как появляется первая кровь, ни после того, как входит в брата, брыкающегося и шипящего, он начинает постепенно догадываться. А затем всё быстрее и быстрее, безумие умирает внутри Джорджа, и, проморгавшись, он в страхе отдёргивает руки от чужих бёдер. Джордж видит, до режущей чёткости, спину Перси. Она не такая, не та, неправильная. Родинки, веснушки, белые полосы шрамов — всё это, словно самые сокровенные тайны Перси, отличается от Фреда. Они и являются двумя разными людьми, и, внезапно осознав это с болезненной яркостью, Джордж слетает с дивана и, шатаясь, плетётся в ванную. Взглянув на себя в зеркало, он трёт бледные щёки руками и пытается улыбнуться. Его зубы оказываются белыми и ровными, а веснушки — правильно рыжими, но из зеркала смотрит не Фред, а отражение. Впервые с самых похорон чувствуя себя невообразимо одиноким и беспомощным, Джордж сползает на пол. Там он тихо лежит, сосредоточенно следя за своим дыханием, и старательно ни о чём не думает. В ванную его, замёрзшего и зарёванного, кладёт Перси. Джордж с удивлением смотрит на брата, всё такого же прилизанного и тихого, и не может в это поверить. Не может смириться с тем, что просто так взял и перепутал столь разных людей, которые даже чай пили с разным количеством сахара. Он поражён Перси, который, кажется, может стерпеть с его стороны любую выходку. Ведь сейчас Джордж шутит совсем по-другому, намного злее, чем в детстве. Но Перси всё равно прощает его. Он, похожий на утренний сон, такой же призрачный и нечёткий, пытаясь прикасаться к Джорджу как можно меньше, мылит ему голову и окатывает водой из душа. Теперь Перси совсем не уходит из квартиры, вздрагивает от резких движений и литрами пьёт чай, просматривая глупые газеты. Он уже давно не приносит домой документы, и однажды Джордж решает поговорить с ним на эту тему. Словно маленький ребёнок, он раскрывает рот, и говорит, кажется, впервые за несколько месяцев. Раньше это просто не требовалось — у них нет общих тем для разговора, Перси не понимает шуток и никогда не смеётся. На совершенно безобидный вопрос Джорджа он отвечает предложением сходить на кладбище и проведать Фреда. Джордж разбивает об его голову тарелку, запирается в комнате, закрыв уши руками и отвернувшись к стене. Он не хочет слышать эту правду, хотя прекрасно знает, что Фред на самом деле умер. Но на этот раз Перси не оставляет его в одиноком спокойствии — он открывает дверь, силой поворачивает Джорджа к себе и окатывает энервейтом. Он кричит на Джорджа, срывая голос, о том, что устал видеть вместо брата пятилетнего психопата. Что никогда не нанимался в няньки и знает, что не справляется с этим. Что больше не может сидеть в этой квартире, и если Джордж вытворит что-то подобное ещё раз — он просто отвезёт его к матери. Кровь капает с его острого подбородка на голую коленку Джорджа, и ему кажется, что брат умирает. Это настолько пугает его, что он вцепляется в Перси настолько крепко, что ломает ему очки. Он искренне извиняется. Он не выпускает Перси из поля своего зрения и постоянно проверяет его уши на целость — не оторвано ли одно из них? В следующие выходные они идут на кладбище. Оно устлано ковром из рыжих листьев. Чёрный могильный камень блестит от росы, на плите лежат красивые букеты цветов. Джордж ощущает себя в дешёвой мелодраме, мёрзнет, кутаясь в тёплую мантию, и кусает кончики пальцев. Они снова мёрзнут и ему приятно ощущать это. Дома Перси варит глинтвейн и долго смотрит на Джорджа, который пьёт его мелкими глотками. Голова начинает кружиться немного иначе, чем обычно, и Джорджу становится легко и приятно. Он кривляется, пародируя Перси, который моет посуду, а вечером засыпает легко и без кошмаров. Будто узнавая себя заново, Джордж со стыдом вспоминает то, что творил месяц, два назад, и вечно ходит красный, как рак. Каждый вечер он извиняется перед Перси, получая в ответ вялое кивание. Но этого мало для Джорджа, который буквально сгорает от осознания собственной глупости, и он пытается растолкать брата, который явно впал в зимнюю спячку. Перси теперь много спит и совсем ничего не ест, и Джордж неуклюже заботится о нём, накрывая одеялом, напоминая о том, что нужно чистить зубы и гладить рубашки. Перси продолжает игнорировать его, и они кружат друг вокруг друга, следя за правильным питанием и тёплыми вещами, словно умалишённые. Помня прошлую неудачу в разговоре, эту беседу Джордж репетирует про себя несколько дней. Но не выходит и в этот раз. Перси, замахнувшись на него, опускает руку и устало вздыхает. Он отдаёт Джорджу всю связку ключей и одним взмахом палочки сносит все заклятья, наложенные на квартиру. Он прощается с Джорджем, надевая странную, слишком официальную фиолетовую мантию не по размеру, и бросает напоследок пожелание удачи. Когда он закрывает дверь, Джордж, прислонившийся к ней лбом, не слышит ни звука аппарации, ни гулких шагов по лестнице. Брат словно растворяется в лестничной темноте, перестаёт существовать, уходит окончательно. Но Джордж преданно ждёт его. Он не возвращается ни на следующий день, ни через неделю. У Джорджа заканчиваются продукты и он, сторонясь прохожих, выходит на улицу. Он впервые в жизни идёт по улице в одиночестве. Фред не поддерживает его за локоть, не пугает из-за угла и не шепчет в ухо очередную сумасшедшую идею. Перси не маячит впереди, чеканя шаг, и не оборачивается на Джорджа через каждые несколько метров чтобы проверить — не убежал ли он? Возвращаясь домой с пакетами, в которых лежит еда на двоих, Джордж продолжает ждать. Сутками сидя в одной позе в ванной, на полу или у окна, он раскачивается из стороны в сторону, и считает секунды по ударам своего сердца. Вокруг него тишина, не присущая маггловским домам, и со временем он начинает ощущать, как вновь сходит с ума. Реальность мутнеет, его пальцы множатся, кровь в венах превращается в томатный сок, густея, и Джордж не на шутку пугается. Зябко ёжась, он начинает гулять по квартире, бесцельно открывая и закрывая двери, словно пытаясь найти за ними хоть кого-нибудь. Комнаты, в которые он не мог войти раньше, покорно впускают его, и в них он находит нечто ужасное. Сотни документов, карточек и чужих вещей. Смутно знакомый образ вырисовывается в квартире Перси всё чётче, и Джорджа осеняет, когда он находит измятую маггловскую фотографию. На ней Перси, встрёпанный и явно только что вставший, кутается в белый халат и греет руки о большую чашку с кофе. А рядом с ним, положив руку ему на плечо, стоит Руфус Скримджер. Очки, всегда строго сидящие на его носу, сейчас прячутся в его спутанных рыжих волосах. Его галстук ослаблен, а мантия расстёгнута. Позади них кухня, залитая солнечным светом. Та самая кухня, на которой Джордж провёл столько пустых несчастных дней, мечтая о том, что никогда бы не сбылось. Джордж проводит указательным пальцем по доброй улыбке Перси, боясь порезаться об неё, и смеётся. Он понимает, что видит брата таким счастливым в первый и последний раз в жизни. Ему становится ужасно смешно за себя и за всю ситуацию в целом. Цифры из дат колют ему черепную коробку изнутри, и он выплёвывает их, словно на экзамене, громко и чётко. Вернувшись на кухню, он сообщает чайнику о том, что Руфус Скримджер умер ровно за месяц до последней битвы. Чайник молчит, как молчал на официальных похоронах Скримджера Перси. Задыхаясь, Джордж смотрит на окно, за которым облетают листья. Его лицо и лоб горят, он буквально чувствует, как потрескивают волосы. Этот пожар не может потушить ничего, ему стыдно, ужасно стыдно за то, что он творил всё это время и за то, что узнал. Ему стыдно за маму, которая так и не поняла Перси. Стыдно за сестру и братьев, которые не знали всего и никогда не узнают. Стыдно за то, что узнал самую важную тайну в жизни Перси от фотографии, а не от него самого. Стыдно за то, что так удивился. На запотевшем стекле от дыхания поступает его давнее послание брату. Рядом с ним — отпечатки ладоней Перси, грустная рожица, которую он нарисовал, видимо, перед самым уходом. Теперь рядом с Джорджем уже не один, а два брата. Их тени сидят за столом, машут ему руками и улыбаются, смущённо склонив головы. Джордж подновляет надпись на окне, вычерчивая её по памяти, и въевшееся в мысли «вернись ко мне» теперь адресуется совсем не Фреду. Случайно наткнувшись на ключи от магазина, лежащие в прихожей, Джордж идёт в супермаркет и покупает бутылку виски. Всю дорогу он идёт, кутаясь в шарф Перси, и нюхает его. Тот пахнет шерстью и братьями. Джордж заставляет себя думать именно так.