Dia de los Muertos

Если что и успел уяснить Саймон за свою не особо продолжительную, но успешную карьеру наркомана – это тот факт, что, если ты принял чертовы наркотики, то ни на одно из своих чувств полагаться нельзя. Ни на слух, ни на обоняние, ни, тем более, на зрение. Проблема в том, что Монро точно не принимал наркотики, и объяснения видения Кирена с разукрашенным лицом, стоящего в дверях собственной комнаты у него не было. — Канун Дня Всех Святых, забыл? — Уолкер неуверенно улыбнулся и отошел от двери, пропуская Саймона. — Или Дня Мертвых, если бы мы были где-нибудь в Мексике. Символично, не находишь? Саймон определенно находил это символичным, но точно не поводом для улыбки. Уокер же по-детски улыбался, словно пытался отогнать от себя все меланхоличные мысли, что могли появиться у любого из них. Он прошел в комнату и жестом предложил Монро войти. Но Саймон так и остался в дверях, облокотившись на косяк и наблюдая за перемещениями Уолкера. На столе лежала распакованная коробка черно-бело-красных красок для грима. На кровати валялся старый смокинг с цилиндром, – кажется, чей-то слишком экстравагантный костюм для похорон, судя по их состоянию. Говорят, у старика Доджерса было специфическое чувство юмора при жизни, что уж говорить, что стало с ним после смерти. — В субботу в клубе организуют праздник для всех. И для живых, и для ПЖЧ. Такой вот маскарад для поддержания устоявшегося перемирия. — Кирен салфеткой попытался снять грим с лица, лишь глубже втерев в кожу краски. — Я буду Бароном Самеди. Кем хочешь быть ты? Я могу помочь с костюмом. Саймон потер шею, рядом с местом, куда он ежедневно вводил нейротриптилин. Если бы Монро был Алисой, то Кирен бы однозначно стал бы его кроликом. — Ты уверен, что это хорошая идея? Идти туда? — Монро убрал руку с шеи и поправил ворот своего свитера. — Нет, не уверен, — Кирен бросил свои попытки оттереть краски обычной салфеткой и посмотрел на Саймона. — Но мы с Эми мечтали отпраздновать этот Хэллоуин, нарядившись в Барона Самеди и Маман Бригит. Она верила, что в День Мертвых нам дадут снова побыть людьми. Саймон едва заметно улыбнулся, вошел в комнату и, немного подумав, сел на кровать, аккуратно пододвинув костюм. — Что-то такое я от нее слышал, — Монро меланхолично кивнул. — Она хотела много цветов в волосах. Хочешь, чтобы я был твоей Маман Бригит? — Тебе не пойдет, — Кирен окинул Саймона критическим взглядом художника. — Да и этот смокинг слишком велик. Я буду нечто вроде Белой Смерти, а ты будешь Бароном Самеди. Кажется, у папы где-то завалялась трость с прошлых праздников. — Я еще не сказал, что я пойду, — Саймон с интересом наблюдал, как Кирен смущенно отошел к столу и там перебирал краски, кисти, эскизы, ручки, карандаши, ластики. — Тем более, это все так… не по-ирландски? Уокер фыркнул, трогая пальцами все, до чего мог дотянуться, но не Саймона. — Мои родители одни из организаторов, я думаю, они расстроятся, если ты не придешь, — Кирен вытянул последний козырь из рукава и обернулся. Саймон внутренне посочувствовал своей Алисе, которая вместо кролика, казалось, повстречала Люцифера. * Если что и успел уяснить Саймон, прожив недолгую, но бурную на события жизнь и послежизнь – это то, что странность, как и беда, не приходит одна. Утром в субботу он послушно сидел на стуле за обеденным столом в гостиной и слушал размеренный гул дома Уолкеров. Все было слишком буднично и светло, чтобы по-настоящему быть реальным. Кирен мешал краски, наносил пробные мазки на запястья, рассматривая лицо Саймона и эскизы. Он был поглощен процессом и Монро, не слушая отдаленные крики Джем о том, что и ей нужен брат-художник, чтобы быть неотразимой женской версией Дракулы всех времен. Уолкер просто наслаждался тем, что все было просто. Кирен был одет в белый свитер, на котором красовался вместо броши оранжевый искусственный бархатец, и белые джинсы. Его лицо было разукрашено в маску смерти, видимо, он все же решил сделать свой образ Маман Бригит в память о Эми. В память о ее не прожитых праздниках, возможно, веселых днях. Хотя Монро и сомневался, что что-то теперь может быть по-прежнему веселым. Глаза Кирена в карих линзах блестели в провалах черных цветов-глазниц на его лице. Он ободряюще улыбнулся Саймону и взялся за кисть. Тогда-то Саймон и почувствовал первое прикосновение после смерти. Первое по-настоящему ощущаемое прикосновение. Влажная, мягкая толстая кисть мазнула по лицу, нанося белую основу для грима. Саймон малодушно ущипнул себя. Боли не было. Значит, показалось. Суета – обычная и домашняя – завертела их настолько, что Монро даже не заметил в этих всполохах рук, домашней выпечки и банановых приведений, как он оказался около главного входа. В виде стражей на ступеньках стояли хитро ухмыляющиеся тыквы-фонари. Эти оранжевые злобные Труляля и Траляля без тел. В клубе было шумно, словно там собрался весь Роартон и еще парочка соседних унылых городков. А, может, так оно и было. Саймон поудобнее перехватил трость с набалдашником в виде черепа и попытался найти светлое пятно Кирена в разношерстной толпе. Мимо пробежала мумия подростка, весело раскидывающая красно-черные конфетти. Словно ничего плохого в этом городе не случалось. Словно не было ни Пророка, ни глупых смертей, ни разбитых жизней и сердец. Будто здесь раздавали упаковки Ксанакса, даруя всем концентрированную безмятежность. Саймон поморщился, глядя на полных женщин, столпившихся около яблок, покрытых карамелью, и обсуждающих последние сплетни в Роартоне. Кто с кем спал, кто с кем замечен. Большие Братья в ведьмовских костюмах этих мест. Саймон заметил, что знакомый до боли монстр Франкенштейна – один из ПЖЧ – пьет пунш так, словно действительно хотел пить. — ПЖЧ оживают, — Джем появилась за спиной Саймона неожиданно, покачивая бокалом с терпко пахнущим пуншем. — Они оживают. Кирен говорит, что все дело в Дне Мертвых. Парень в костюме сумасшедшего гения Франкенштейна разливал пунш, приговаривая: «Они оживают». Он разливал алкоголь всем и смеялся. Кажется, Саймон сошел с ума. Горячая ладонь выдернула его из толпы и потащила куда-то за стенд с карамельными яблоками. Даже не видя, кто дернул его, Саймон точно определил Кирена по тому, как бахнуло в груди его собственное сердце. * Если что и успел уяснить за свою короткую жизнь Кирен – это то, что если жизнь предоставляет шанс, то им нужно пользоваться. Ведь завтра уже может и не быть. Пунш грел вновь побежавшую по магистралям сосудов кровь. Сердце отчетливо билось набатом в ушах. Чужие радостные крики разносились за тонкой стеной. Сегодня все были счастливы, словно наступило Ксанаксовое Рождество. Темная каморка – не самое романтичное место. Швабры, тряпки, старые пластмассовые ведра и бутылки с выдохшимися средствами для чистки окон – единственные декорации их первой настоящей встречи. Саймон сам не знал, что сорвало все якоря напрочь. Появилось же у него какое-то благоразумие, даже если перед смертью его и не было? Куда оно снова пропало, оставалось загадкой. Наверное, все дело было в Кирене. В его частом дыхании, в сердцебиении за слоями одежды, в этом голодном, решительном и одновременно отчаянном взгляде. Монро мог бы поспорить, что у него был такой же взгляд. Может, даже более голодный. Теплая кожа непривычно жглась под пальцами даже через слои карнавальной краски на щеках. Кирен пристально следил за выражением лица Саймона и, разглядев что-то, дернулся вперед для поцелуя. Грязного, мокрого, непривычного. Поэтому головокружительного и восхитительного. Возможно, это их единственный шанс в году почувствовать друг друга, если верить в рассказы Эми. Кирен всегда верил Эми. Саймону же просто хотелось бы верить, что этот шанс не совсем последний. Цилиндр с глухим стуком упал на пыльный пол вслед за тростью. Кирен, как завороженный, пальцем проводил вдоль очертаний нарисованного черепа на лице Монро. Член непривычно и болезненно давил на ширинку, заставляя путаться в руках друг друга, спешащих громко вжикнуть молнией в темноте. Кирен смотрел в глаза Саймону. Светлые глаза в ответ блестели в черных провалах нарисованных глазниц. Розовый язык мелькал между темных губ, и Кирен терял главные ориентиры в пространстве и времени. Его вело, Саймона вело, и Монро уже не мог точно сказать, реальность ли происходящее. Где кончается он, а где начинается Кирен? Еще один поцелуй, еще один пострадавший участок грима, и Саймон опустился на колени. Где-то за слоями краски скрывался расползающийся по щекам румянец. Не то, что бы у них обоих было достаточно опыта. У Кирена уж точно, но в какой-то момент все перестало иметь значение. Саймон спустил джинсы и белье Кирена до щиколоток и с нежностью погладил худые порозовевшие колени. Кирен поджал губы, сожмурил глаза, словно боялся, что Монро сейчас встанет и уйдет. «Ты прекрасен», – хотел сказать Саймон, но передумал. Скажи он это, ничего бы не изменилось, лишь Уолкер бы плотнее закрыл глаза. Саймон взял член Кирена в руку, провел вверх-вниз и размазал естественную смазку по головке. Слишком нежно для такого места. Слишком правильно, чтобы отказаться. Кирен хрипло выдохнул, так и не открыв глаза, расставил ноги шире, насколько позволяли болтающиеся на ногах джинсы, и тихо застонал. Саймон брал глубоко, до глотки, словно у него не было рвотного рефлекса и стыда, как явления. Он с пошлым «чпок» выпускал влажный член изо рта, слушая тихие стоны Уолкера, заглушаемые его ладонью, и дрейфовал в этом ощущении. Саймон вылизывал мошонку Кирена, отсасывал, словно в последний раз, и дрочил себе так, что живот сводило судорогой. Кирен свободной рукой хватался за полки и едва ли не выл, чувствуя, как головка члена сжимается в сглатывающем горле Саймона. Кирен никогда не представлял себе, что окажется в такой ситуации. Он был гребаным романтиком. Но когда тебе отсасывает в грязной подсобке самый прекрасный Барон Самеди, ничего лучше и быть не может. Плевать, что это пошло и не особо романтично. Кирен рискнул открыть глаза спустя пару минут, когда тело грозило расплавиться или свернуться в космическом вакууме удовольствия. Оранжевый бархатец отвалился с задранного белого свитера и улетел к цилиндру, по дороге потеряв искусственный лепесток. Уолкер посмотрел в глаза Саймону, поистине полные какой-то первобытного безумия и обожания, и, не сдержавшись, пару раз дернул бедрами вперед, засадив свой член глубже в горло Саймона. Кирен кончал долго, поджав пальцы на ногах и сбивчивым, лихорадочным шепотом извинялся, гладя Саймона по уложенным гелем волосам. Тот глотал горячую сперму, рукой доводя себя до оргазма. Ничего в жизни Монро не было столь прекрасного, как этот неуклюжий минет в маскарадных костюмах смерти где-то в пыльной кладовке. — Нам нужен душ, — Кирен спустя минуту аккуратно натянул на себя джинсы с бельем, будто они царапали его кожу, и помог подняться Саймону. — И кровать... У нас еще есть пара часов до конца Дня Мертвых. Уокер теплыми, едва подрагивающими пальцами вытер Саймона парой припасенных салфеток и неуверенно улыбнулся. Монро недолго думая поцеловал его так, чтобы никаких сомнений не оставалось. Ни в чем. — Теперь только осталось выбраться отсюда незамеченными, — Саймон криво усмехнулся. — А то все сразу догадаются, смотря на нас, чем мы тут занимались. * Утром проснувшись в доме Эми первое, что почувствовал Кирен – это то, что он снова ничего не ощущает. Ни жажды, ни тепла. Ничего. Только тяжесть руки Саймона, перекинутой через его грудную клетку. Уолкер тихо выдохнул застоялый воздух из легких и прикрыл глаза. Рядом лежал Саймон, и это, как ни странно, давало надежду на то, что они однажды проснутся утром живыми. Кирен повернул голову и осмотрелся. На столике с зеркалом, где когда-то прихорашивалась Эми, лежала трость с черепом. Череп с усмешкой подмигивал Кирену пустой глазницей. Если чему-то и научила его Эми, то это тому, что всегда нужно верить. Уолкер определенно верил, что однажды, они проснутся в этот день живыми, а значит, продолжать существование еще имело смысл. Саймон же просто готов был последовать за ним. Кирен улыбнулся проснувшемуся Саймону и прижался к его губам своими.