Тень Кукловода

Снаружи он выглядел как обычный дом: двухэтажный, с множеством боковых комнат, чердаков и замков. И хотя он запомнился мне мрачным и безлюдным, молчаливым и чахлым, я каждое утро представляла, что там, за окном, в которое гвоздями вбиты доски, рассвет задевает пыль, осевшую между зубцов на крыше, превращая ее в жидкое стекло; она плавилась и золотой, освещенной солнцем пыльцой опадала на замерзшую от застоявшегося времени траву, крыльцо, заржавевший колокольчик, что повис бездушно, безучастно над дверью с облупившейся на поверхности краской, на двор, заброшенный и заселенный криками ворон, черных, c жуткими клювами и крыльями, похожими на облик самого кошмара. Я засыпала под этот крик и просыпалась, с колтунами и глубокими рытвинами под глазами, похожая на пугало, а солнечного яркого света не видела – он был далек от меня, как будто бы я заблудилась в подземных пещерах, а мелкие черви, плодящиеся в сырой почве, между заплутавших в корнях деревьев сорняков, медленно поедали лоскут за лоскутом от узорной вышивки, работы жизнерадостного Творца. Даже подпруга самых ярких красок здесь рвалась и лопалась, расплывалась и ежесекундно артачилась с сомнениями и опаской. Коридоры, картины, написанные рукой эпохи Барокко, паззлами, тайные ходы и пустынная плоская, словно голомя клинка, земля вокруг – все стонало от тоски, тревоги, вытягивалось от немого крика, словно шпили. Лишь только ветер, что пробирался сквозь дверные щели, создавая сквозняки, качая на крыше флюгер в виде облезшего петуха, нес спокойствие, а его завывания на удивление не занимали охрипшее от одиночества горе: только паутина под потолком лоснилась, шевелясь, танцуя, играя и перекатываясь. Я мысленно рисовала в голове портрет Кукловода: по его голосу, манерности в каждом дыхании, шевелении по ту сторону динамика, камеры. Но виделся лишь силуэт, спрятавшийся за длинным плащом и маской. Однако ни разу не мелькали в мыслях ни цилиндр на голове с широкими бортами, словно забрало, скрывающими лицо, ни длинные белые перчатки на все предплечье, ни тростинки в его длинных тонких пальцах. Веревочки, за которые он ловко дергал, играя людьми, словно бич, прорезали кожу до болезненного жжения. Нет. Он не просто Кукловод, - он повелитель, шептун, хранитель тайн, каратель. И я видела его, когда засыпала; видела, представляла, как солнечный свет за окном, его мягкие, но ясно прорезающиеся в неразборчивых бликах черты, его походку, плавную и грациозную, как менуэт, и глаза, налитые холодным, тлеющим в огне блеском. Может он и не Творец, но являлся мне прекрасным наваждением. И это прекрасное наваждение - было моим самым большим страхом, от которого хотелось бежать сломя голову, оставив далеко позади это богом забытое место.