Трудности перевода.

Украина, на самом деле, удивилась, когда Бонфуа пригласил её к себе: в конце концов, с его стороны это было жестом достаточно странным, особенно если учесть, что особо близко они никогда не общались. Но первый же бокал шампанского унёс все сомнения вместе с пузырьками. Франциск что-то рассказывал ей, подливая пенящийся и шипящий напиток в бокал. Ольга смеялась, иногда невпопад, потому что часто Бонфуа забывался и начинал говорить что-то на французском, но Украина, благо, хоть немного его понимала — некоторые познания в этом языке у неё всё же были. Шампанское — приятное на вкус, пьётся легко, а опьянения и вовсе не чувствуется. Девушка переводит взгляд на бутылку: за час они выпили ровно три четверти и поговорили, кажется, обо всём на свете. Зато теперь многое прояснилось, и стало ясно, что здесь она из-за того, что Франции скучно сидеть одному. — А такой красивой девушке тоже непозволительно испытывать чувство скуки в такой прекрасный вечер, — он улыбается и пожимает плечами, чуть склонив голову в сторону. Ольга едва заметно краснеет и с тихим смехом отмахивается, покачивая головой: старый-добрый Бонфуа, что же с него взять. Она совершенно не хочет ни о чём задумываться, и ещё четверть бутылки легко растворяется на языке, оставив мягкое послевкусие. Француз наблюдает за милой украинкой, которая впервые так легко и непринуждённо раскрывала себя и свой истинный характер перед ним. Настолько легко, что даже закрадывалось сомнение, точно ли она сестра Белоруссии и России. Франциск с задумчивой улыбкой смотрит на девушку и кладёт подбородок на ладони. — А знаешь, как на французском звучит признание в любви? — конечно, ответ отрицательный. Мужчина прикрывает глаза с видом победителя. — Je t'aime. Ольга то ли хмельная, то ли так легко поддаётся влиянию красивых слов, но она сразу же ярко вспыхивает и опускает взгляд, неловко вертя наполовину пустой фужер на тонкой ножке. Улыбается застенчиво, и взгляд её становится от услышанных слов таким ласковым, таким влюблённым, что Бонфуа лишь тихо смеётся, вновь пригубив напиток. — Ну, а на твоём родном языке как звучит признание? Хитрая уловка, чтобы выманить драгоценные слова, которые некоторым не услышать никогда в жизни. Украинка на секунду становится серьёзной и, в этом он уверен почти что целиком и полностью, взвешивает все внутренние «за» и «против» — всё же, это не та фраза, которой стоит разбрасываться направо и налево. — Я пойму, если не захочешь говорить, — ладонь у него большая и тёплая, а ладонь Ольги, которую он бережно держит в своей руке, кажется теперь ещё меньше и бледнее. Девушка делает глубокий вдох, будто готовится нырнуть, и поднимает на него взгляд. — Я тебе кохаю. В комнате воцаряется звенящая тишина. Франциск на секунду поджимает губы, вслушиваясь в твёрдые и шипящие согласные звуки, которые действительно режут ему уши после мурчащего и мягкого французского языка, и улыбается, чтобы успокоить девушку, на лице которой мелькает неподдельный испуг. — Могу утешить тебя тем, что у Людвига признание звучит ещё хуже. В следующее мгновение содержимое бокала Ольги оказывается на его лице, а тонкие пальцы девушки освобождаются из его хватки. Украинка громко цокает каблуками и покидает дом Франциска, не оборачиваясь и сохраняя достоинство истинной женщины. Бонфуа несколько секунд растерянно моргает, а затем с тяжёлым вздохом вытирает лицо тканевой салфеткой, прикрыв глаза. На мгновение ему кажется, что всё же лучше было бы догнать девушку и сказать, что он — последний дурак, но проснувшаяся гордость велит ему допивать шампанское в гордом одиночестве, а после — позвонить Людвигу и обрадовать тем, что никто не признаётся в любви хуже немцев. Но он почему-то чувствует, что за это его тоже по голове не погладят.