Shelby Merry - When The Darkness Comes
Блестящие края металлической ложки глухо бьются о толстые, пузатые стенки керамической кружки. Они взбивают волны чайного озера в ее полом нутре и расплескивают сладкую пену. Тревожный плеск чая и монотонный стук действуют на Сехуна подобно строгой мелодии метронома. Мысли в его взлохмаченной темно-русой голове рассасываются по специализированным стеллажам головного мозга и медленно распечатывают на белых страницах его памяти черные строчки выводов и решений. Они приводятся в порядок с каждой новой очерченной ложкой осью в кружке с остывшим чаем. Сехун неровным движением вытягивает из темного озера ложку и слишком небрежно откидывает ту в пустую сухую раковину. Раздраженно и надломленно. И в резком движении его кисти столько обнаженных интимных эмоций, что Сехун хмурится на самого себя за проявленную слабость. Ложка ударяется о глубокое алюминиевое дно с громким возмущенным стуком. Сехун опускает ладонь на холодный камень стола и замирает. Его тусклый почерневший взгляд тяжело устремляется в стихшую гладь чая. Сехуну снятся странные сны. В последние осенние недели, вместе с начавшимися дождями и зажженными всполохами позолоты на листве, Сехун начал видеть беспокойные мутные кошмары. Про длинные пустые коридоры и его собственное одиночество в туманной темноте. И эти монотонные шестичасовые сны такие реальные, что Сехун перестает замечать, как начинает забывать о себе настоящем. Отчего-то голые стены нескончаемых коридоров с каждой ночью становятся для него ближе. Так, словно их тоскливый и посеревший вид для Сехуна роднее уютных стен его небольшой обжитой квартирки. И это пугает Сехуна. Сехун устает думать, зачем его подсознанию плести для него столь однообразные и удручающие картины полного опустошения. Сехуну не нравятся эти затягивающие в свои дали коридоры и отсутствие тепла. Сехун искренне не понимает, что происходит с его психологическим состоянием. Поэтому он безрезультатно старается позже ложиться и раньше вставать. Так, чтобы у ленивых кошмаров было меньше времени на порабощение его восприятия. Переступая порог кухни и сжимая в крепких пальцах ручку полной потяжелевшей кружки, Сехун ощущает под обнаженными ступнями мягкость ковра и неспешным шагом преодолевает коридор. Все еще угрюмое выражение его лица пугающе обмазано темными тенями, а потерянный, пустой взгляд невидяще устремлен вперед. Сехун замирает перед дверью спальни. Через стеклянную вставку на него ложатся робкие солнечные прожекторы-лучи, и обнаженная грудь вздымается, принимая в свои недра согретый воздух. Сехун прикрывает сухие веки и ловит взглядом спектры пробивающегося сквозь тьму утреннего света. Беспокойство отступает на долгий день, и Сехун загоняет шипящую кошку-волнение далеко в клетки сознания. Запирает на ближайшие двенадцать часов и с мягким щелчком распахивает дверь. Спальня светлая и согретая. Озаренная ласковым солнечным светом и мерцающая танцующими пылинками в лучистых сгустках. Пахнет домом и сдобной пряностью, как в маленькой булочной из детства Сехуна. И все это ласково-персиковое и совсем не похожее на печальные выжидающие катакомбы из его снов. Сехун позволяет себе неуверенную улыбку. Посреди комнаты, на необъятной белоснежной постели, спит разомлевший и тихо сопящий Лухан. Простыни, взбитые пышными, узорными складками, переплетаются в рюши между его сжатых ног и рук. Совсем не прикрывают нагое тело красивого ровного цвета пенки от кофе латте и позволяют Сехуну в бесчисленный раз изучить неспешным взглядом знакомые для тактильной памяти изгибы. Грудную клетку Сехуна до болезненных спазмов заполняет любовь. Она расширяется гелиевым шаром обязательно ослепительно-красного цвета и расцветает на Сехуне счастьем и улыбками. Кружка тяжело опускается дном на прикроватную тумбу. Уже забытая и обиженно блестящая. Сехун ложится в мягкую постель, в хаотичный порядок одеял и подушек, и поворачивается к Лухану лицом. Не касается. Между ними интимные несколько сантиметров, при которых ощущаются температура кожи и чужое дыхание... Во снах Сехуна Лухана нет. Не в силах заставить свои губы перестать улыбаться, Сехун позволяет своему телу переполниться слабостью и утонуть в глубоком воздушном матрасе. Лухан рядом судорожно вздыхает и переворачивается на бок. Одеяло, запутанное на его ногах, сползает с края кровати и повисает в миллиметрах от плитки пола. Черные как нефть волосы завитками взбиваются и опадают на его чистый лоб. Сехуну это напоминает работу сухой кистью по чистому полотну. Смоляные изгибающиеся узоры. Сехун смотрит на его лицо и острые неприкрытые плечи и отчего-то силится запомнить те до невидимой родинки за мягкой мочкой правого уха. Пытается воспроизвести и проиграть каждое воспоминание о себе и Лухане. Слушает тихий и только ему знакомый голос в ночных влюбленных интонациях в своей голове. Перебирает каждую книгу на стеллажах своей памяти с пометками "Лухан"... Вздыхает и проносит с этим вздохом его запах. По капиллярам, мышцам, нервным окончаниям, вкусовыми и обонятельным рецепторам... Потому что ночью Лухан пропадает из жизни Сехуна... Ночью блуждающий по коридорам с их высокими беспристрастными стенами Сехун забывает Лухана. В той тинистой реальности с шумящей гулкой тишиной Сехун его теряет. Сехун не может вспомнить Лухана. Имя. Возраст. Цвет глаз. Улыбку. Запах волос. Голос. И за это Сехун ненавидит свои кошмары больше всего. В стенах коридоров Сехун замыкается в пустоту и одиночество. Бесцельно и глупо бредет вперед. Дальше. Глубже. Пронзает ищущим взглядом расступающуюся перед ним тьму... И ничего не находит. Никого не находит... Почему-то у того потерявшего Сехуна нет его Лухана. Того Лухана, который дрожит размыкающимися медовым ресницами, облизывает пересохшие розовые губы и глубоко вздыхает, просыпаясь. Того Лухана, который медленно освобождается от приятных сновидений и цепляется неосмысленным взглядом за улыбающегося Сехуна. Улыбается в ответ. Того Лухана, который сипло шепчет о добром утре, тянется к Сехуну всем своим гибким телом и без вопросов касается мягкими губами встревоженно трепещущего сердцебиения в его груди. Сехун боится думать, почему у другого Сехуна отобрали его Лухана. - Завтракать будешь? - он старается не проникать в проблемы ночного Сехуна слишком глубоко. - Уже восемь утра. Нам пора на работу... Поэтому Сехун замыкает на бесчисленное количество щеколд свои ненормальные идеи о непонятных снах про коридоры и продолжает бережно сжимать Лухана в крепких, теплых объятьях. - Нет, - улыбчиво тянет Лухан, зарываясь кнопкой носа в крылья сехуновских ключиц. - Я хочу еще немножко кусочек домашнего и милого Сехуна. Можно?.. По-доброму усмехаясь, Сехун целует растрепанную воронью макушку и соглашается без слов. Прикрывает глаза, наслаждаясь забытым за долгую ночь счастьем, и отгоняет от себя дрожащий на периферии сознания страх. Нет. Сехун никогда не потеряет Лухана. А сны... Останутся снами. Другого Сехуна не существует. Есть только он, настоящий, и Лухан. В его руках. Родной и теплый. Темные коридоры лишь наваждение...Или светлая комната и Лухан наваждение одинокого Сехуна?..