Когда птицы улетают на юг

      Занималась заря. Ветер лениво перебирал золотые колосья спелой пшеницы. Тихо стрекотал кузнечик, да изредка нарушали тишину перелетные птицы громким хлопаньем крыльев и криками. Где-то с территории Двуногих доносилось тихое одинокое «Кукареку». Скоро они должны были проснуться и взяться за работу, вновь безжалостно лишая поле своего золотистого очарования, оставляя после себя лишь тонкие ломкие и колючие черешки. Пожалуй, по такому пейзажу можно было уже спокойно сказать, что осень вступила в свои права. Еще немного и серьезно похолодает, а потом и вовсе золотой цвет начнет светлеть, да и вскоре совсем станет совсем белым. Буквально пару лун, а там всю землю покроет белоснежный хрустящий покров.       Внезапно этот пейзаж нарушается тихим писком и мявом. Если присмотреться к кустам, можно увидеть маленького котика. Нет, он уже не котенок. Он уже спокойно охотился на мелких грызунов, жуков, да случайно забредших сюда ящериц. Его мать ушла и не вернулась примерно шесть лун назад. Отца котенок никогда не видел. Для него он был просто белым пятном в его воспоминаниях. Он не знал ни его имени, ни как он выглядел. Он точно знал, что отец у него был, да этого ему и хватало. Что толку в этих знаниях о нем, если не видел его никогда? Был, правда, у него спутник и наставник – Пшеничник. Обычный желтый, почти песочного цвета, кот с редкими черными полосками, стеклянно-светлыми глазами и порванными ушами. Он заменял котенку всех - отца, мать, да и жизненного наставника.       Так получилось, что маленький серый зеленоглазый котик никуда с этого поля не выходил. Он родился здесь в сезон Голых Деревьев. Надо заметить, что котик совершенно не понимал, что это такое. В этот период лежит снег, так что для него это был Снежный сезон, или Белый сезон. Деревьев здесь не было, хотя он и вполне их себе представлял. В итоге, он живет здесь уже почти год. Еще пара-тройка лун и он будет считаться большим.       Это место ему уже давно приелось, надоело, вконец осточертело! Он видел его даже во сне! Хотелось бежать отсюда, хотелось действовать. Эта мысль, пожалуй, была навеяна птицами. На них было просто больно смотреть, когда они, такие свободные, летели куда хотели, а ты стоял одиноко на земле, задирая голову и опять мечтая уйти с ними.       Но, кажется, все уже давно решено. Он решил, что после полнолуния он отправится в путь. Собирать ему какие-то свои вещи было не нужно, да и попросту не во что. Котик отправился было попрощаться с Пшеничником, но его не было на том месте, где он обычно был. Искать его котик не стал. Лишь посмотрел в небо. Там снова летели птицы. Большие, с длинными клювами и ногами. Как-то давно Пшеничник назвал их журавлями. Он тогда с ним только познакомился. Котик тогда просто стоял, как и сейчас, глядя в небо, наблюдая за этими чудесными птицами, отчаянно задирая голову. Мечтательно протянутое «Журавли» тогда вывело из своих рассуждений котенка. Слева от него сидел старый пшеничный кот. Первая его мысль была лишь «Кто это? Что он тут делает?!». Пускай он так и не узнал о нем ничего, кроме имени, он выучился у него многому, а потому был ему крайне благодарен. Еще он благодарен ему за свое имя. Журавлик. Наверное, ему, такому же серому как эти птицы, оно должно было подойти. Не хватало лишь отправиться в путь, хотя и это он скоро исполнит.

***

      Вот, наконец, и полнолуние. Пора отправляться. В последний раз обернувшись и оглядев свое прежнее место обитания, Журавлик почти без сожаления отвернулся и зашагал прочь. Наверное, кроме Пшеничника его тут ничего не держало. И что странно, Журавлик почему-то знал, что кот всегда будет с ним незримо. Он не верил, что они попрощаются вот так, и никогда не увидятся. Должно произойти еще слишком многое, чтобы можно было попрощаться.       Через некоторое время он вышел на тропинку. Она была единственным разнообразием. Теперь, пшеница была всего лишь справа и слева от него, а не еще и под лапами, впереди и сзади, как это бывало обычно. Пожалуй, эти колосья, как красивы они не были бы, уже приелись в кошмарах, а наяву от них уже порядком подташнивало.       Еще немного и впереди уже серая твердая гремящая тропа, все еще накаленная до высокой температуры солнцем и Чудищами Двуногих. Иногда птицы шумели над головой, обозначая его направление – юг. Он лишь поднимал голову удостовериться. Интересно, но сейчас эти птицы не вызывали у него былого благоговения. Лишь мысль, что он с ними почти что наравне. Он тоже идет к своей цели, да и к собственной радости, идет вполне успешно.       Гремящая тропа нещадно стирала подушечки лап до крови. Пускай она окропилась всего парой капелек крови, но усугублять Журавлик не стал, к тому же, кроме того, что подушечки порядком кровоточили, на них образовались немаленькие мозоли, от чего становилось все хуже. Он прилег в пшеницу недалеко от дороги, да неплохо поспал. Котик шел уже довольно долго, что было ему в новинку. Чуть только он решил продолжить свой путь, как высокие колосья неестественно шумно заколыхались, а к его укрытию выкатился белый ком шерсти, чуть меньше самого Журавлика. Сердце ушло в пятки, а коленки подкашивались. Шерсть на спине невольно поднималась, а изо рта раздавалось шипение. Было невероятно страшно. Страшно, внезапно и непонятно. - Ну привет, - сказал комок.