Бастард короля

      Кили не спал всю ночь. Даже днём ему не было успокоения. Поначалу была обычная тошнота, но потом его рвало так сильно, что, казалось, будто все внутренности вылезут наружу. Гнома выворачивало наизнанку, разрывало на части от боли. Склонившись над ведром, которое ему любезно предоставил бывший палач, гном исторгал из себя остатки еды вперемешку в желчью. Он мечтал умереть, потому что хуже чем сейчас быть уже не могло.       Матиас никак не констатировал происходящее. Он молча выносил ведро и чуть ли не силком пичкал гнома каким-то отваром, от которого у мальчика вдобавок ко всему кружилась голова.       — Я не буду это пить, — бормотал гном, находясь в лихорадочном бреду, — уж лучше умереть...       — Ты и так скоро помрёшь, если сейчас же не выпьешь это! Живо пей! — Матиас не собирался уговаривать. Он просто брал гнома за шкирку, открывал рот и вливал в него содержимое стакана.       И Кили пил. Давился, проливал, но глотал и слушался. Правда, находясь в почти бессознательном состоянии, он не мог понять - благодарен он Матиасу или всё же ненавидит его. После выпитых настоек гном чувствовал, как усталость наваливается с новой силой, вновь хотелось спать, но очередной приступ тошноты напрочь выбивал любые желания. Измождённый и обезвоженный, гном чувствовал, как что больше не сможет ничего съесть, страшно хотелось пить.       Когда всё закончилось, Матиас молча вынес ведро и вернулся со стаканом, в котором уже плескалась зеленоватая жидкость. Кили понял, что пытаться сопротивляться или хотя бы заикаться о том, что пить он не будет, смысла нет. Он протянул дрожащую руку к стакану и, зажмурившись, быстро осушил его. Пищевод привычно обожгло, но Кили уже никак не реагировал на новый приступ боли и тошноту. Он прикрыл глаза и привалился к ножке стола, возле которого сидел. Матиас помог ему подняться и уложил его в кровать, накрыв двумя одеялами по самую трясущуюся челюсть.       — Спи, утром станет легче, — сказал ему Матиас, уже выходя за дверь.        Кили слышал его вполуха, в голове приятно закружились мысли, а вскоре он уже спал беспробудным сном.       Наутро, как и сказал Матиас, гному стало намного лучше. Он проснулся бодрым и отдохнувшим. Рана в животе немного болела, но гнома уже хотя бы не тошнило. Более того, он почувствовал сильный голод, но боялся, что после даже самой малой порции еды его снова начнёт мучительно выворачивать наизнанку. Когда Матиас показался в дверях, Кили показалось, что он сегодня был мрачнее обычного. Брови нахмурены, губы поджаты, а голос ещё более напряжён.       — Как чувствуешь себя, гном? — спросил бывший палач Дэйла, обычно всегда обращавшийся к Кили по имени.       — Уже лучше, только пить хочется, — честно признался Кили, пытаясь встать с кровати, но Матиас остановил его.       — Нет, не вставай. Сейчас сменю тебе повязку и принесу поесть. Но сначала придётся выпить настойку!       Кили снова лёг в кровать, удобнее устраиваясь на подушках. Матиас сменил ему повязку и принёс какую-то жидкую похлёбку, приятно пахнущую травами. Но прежде всего он вновь заставил Кили пить горькую настойку. Кили привычно зажмурился и быстро всё проглотил, стараясь не морщиться. Матиас удовлетворённо кивнул и потом дал ему миску с похлёбкой.       — Ешь, только медленно. Я добавил туда немного перетёртой вербены, она снимет воспаление внутри твоего организма, очистит от застоявшейся желчи. Не пугайся, если будет немного горьковато – так и должно быть. И не вздумай вставать с кровати. Когда я вернусь, сможешь ненадолго выйти, на улице дивная погода. — Человек потёр свою чёрную бороду и пригладил сальные волосы.       — Вы уходите? Куда? — Кили вдруг встрепенулся и невольно вскочил, чуть не перевернув стоявшую рядом миску.       Матиас снова нахмурился, да так, что заходили желваки.       — Тебя не касаются мои дела, гном. Как только ты поправишься, то отправишься туда, откуда пришёл. При этом мне придётся взять с тебя слово, что ты никому не расскажешь о том, что видел меня здесь, — сухо сказал мужчина, скрестив тяжёлые руки на груди, которые в своё время переказнили множество преступников.       Кили замер, напрягшись всем телом. Ему становилось страшно, когда Матиас начинал говорить таким голосом. И хоть этот человек спас его, ничто не могло помешать ему в любую секунду придушить гнома.       — Я никому не скажу, честное слово, — пробормотал Кили, опуская голову, волосы упали ему на лицо. — Не хотел вас злить, простите…       Он понимал, что и так доставил Матиасу множество неудобств, человеку ведь приходилось выхаживать его, кормить, менять повязки и терпеть его приступы, а он ещё нос не в свои дела суёт… нужно было как можно скорее уйти, пока бывший палач не решил размозжить его голову об стену, если он снова что-то не то спросит или скажет.       Матиас вздохнул и, глядя на сжавшего от страха гнома, мысленно обругал себя за свою грубость. Он не хотел быть злым и уже совсем не хотел пугать этого гнома, которому и так не повезло стать жертвой разбойников.       — Нет, это ты прости, Кили, не хотел ворчать. Давай-ка ешь уже и отдыхай, а я пока уйду по своим делам. Потом мне нужно будет кое-что обсудить с тобой.       Матиас выдавил из своих губ подобие улыбки и скрылся за дверью, оставив Кили наедине со своими мыслями. Позже гном услышал, как хлопнула входная дверь. Человек ушёл. Куда он мог отправиться? В голове Кили стали проноситься не самые приятные мысли. Мог ли человек знать тех разбойников, напавших на него? А мог ли он знать Фили, который так жестоко его предал?       Вспомнив о сводном брате, в глазах нестерпимо защипало. Старший брат посмеялся над ним, заставив поверить, что они могут быть друзьями, а потом так жестоко предал, чуть не лишил его жизни… неужели он заслужил такое отношение к себе… Кили и так считал себя обузой для всех, но такое предательство со стороны брата ранило его душу сильнее, чем нож тех разбойников…       Разозлившись на слёзы, бесконтрольно хлынувшие из глаз, Кили с остервенением схватил чашку с похлёбкой и стал есть. Вскоре голод оказался сильнее переживаний, и гном съел всё, поборов в себе желание облизать опустевшую чашку. Ему вдруг стало стыдно. Он ел чужую еду, которую Матиас сам себе добывал, и ничем не мог ему отплатить. Если человек не выдаёт себя за кого-то другого, то он заслуживает благодарности. Кили мог бы попросить у короля немного золота для человека, но потом сам запретил себе думать такое. Он не имел права ни о чём просить короля Торина.       Кили схватился за голову, вцепившись дрожащими пальцами в волосы. Он терялся в мыслях и ощущениях, не знал, кому можно верить и что ему делать дальше. От волнения у него снова открылась рана и начала болеть, живот скрутило. Гном постарался успокоиться, опасаясь повторения ночного приступа. Единственное, о чём сейчас мог переживать гном – это украденный медальон матери. Разбойники наверняка продали его, а на вырученные деньги купили выпивку и отметили убийство назойливого жалкого бастарда, который был всем в тягость. Фили наверняка счастлив, что избавился от младшего брата, который даже читать не умеет… А король Торин? Наверно, он будет переживать, а потом просто забудет про него. Леди Джанис может спокойно вздохнуть. Всем будет только лучше.       Какой я идиот, подумал Кили, проанализировав своё положение в Эреборе, думал, что смогу прийтись здесь к месту, понравиться отцу и обрести спокойствие. А всем стало только хуже. Какой же идиот…       Время шло, а Матиас всё не возвращался. Ближе к вечеру по окнам забарабанил дождь, и Кили начало охватывать беспокойство. Могло ли что-то случиться с палачом? А может, Матиас оказался совсем не так прост и решил наведаться в Эребор, чтобы рассказать, что нерадивый бастард жив? Мог ли он быть в заговоре с Фили?..       Чего уже только Кили не надумал, прокручивая в своей голове исход своего пребывания здесь. Взглянув ещё раз в сторону окна, Кили наполнился решимостью – дождь смоет его следы, поможет ему уйти незамеченным. Только если он решил уходить – нужно это было делать сейчас, пока не наступила кромешная темнота. Гном был уверен, что ему хватит сил дойти до ближайшей таверны, переночевать там, а потом отправиться на поиски Фили, который знает разбойников.       Кили осторожно встал с кровати и осмотрелся. Ему было очень стыдно брать вещи Матиаса, но он обещал себе, что вернёт их, когда раздобудет свой медальон. В соседней комнате он смог найти большой чёрный плащ, в который с благодатью закутался. В небольшой мешочек он кинул краюшку хлеба, черствеющую на столе, и огляделся. Он провёл здесь три дня и ещё не выходил на улицу. Он понятия не имел, куда идти, но был уверен, что сможет сориентироваться в лесу. Может, ему тоже поможет вороньё.       Выйдя на улицу, гном был полностью охвачен проливным дождём, который приятно холодил кожу. Кили подставил дождю лицо и, закрыв глаза, стоял несколько минут неподвижно. Даже боль ненадолго отступила. Но времени терять нельзя было. Чем скорее он уйдёт, тем скорее найдёт ночлег, а потом и Фили с его разбойничьей компанией. Вещи Матиасу он вернёт позже, на обратном пути.       Плотнее закутавшись и прихватив сумку, гном предположил, в какой стороне Эребор и медленно потопал вперёд, надеясь, что следы будут смыты дождём. Да и не пойдёт Матиас искать его в такую погоду, даже если этот человек мог задумать что-то дурное.       Лес всё сгущался, а гном шёл и шёл, прислушиваясь к каркающему в ночи воронью. Темнота была почти осязаемой, а дорога всё не кончалась и не было нигде просвета. Рана стала чесаться и неприятно зудеть, а вскоре отозвалась пульсирующей болью, да такой сильной, что гному хотелось кричать. Но Кили упрямо шёл вперёд, успокаивая себя светлыми мыслями о том, что он сможет дойти во что бы то ни стало.       Спустя ещё примерно час гном услышал волчий вой и побежал вперёд, уже не думая ни о какой боли. Вой становился всё ближе, а сил оставалось всё меньше. Лежащую на земле корягу гном не заметил и, зацепившись ногой, с размаху полетел вперёд, ударяясь о мокрые камни. Чуть не отбив себе внутренности, Кили рассадил себе губу и выронил сумку. Плащ изодрался, а в волосы вцепились мелкие веточки. Гном съежился, хватая ртом влажный воздух и едва удерживая себя от крика. Сознание начало мутиться, сопровождаясь тошнотой и головокружением. Встать оказалось слишком тяжело и больно, а совсем близко завывали волки, чувствуя свежую добычу.