Они притягивают судьбу

Магазинчик похож на лавку старьевщика. Чего там только нет. Пыль от многочисленных безделушек летает в воздухе и переливается, будто волшебная пыльца — хотя кто знает, может, это она и есть? Ифань проходит внутрь и оглядывается. Непонятно, что его потянуло зайти в именно этот неприметный с виду магазинчик: сколько он уже их повидал? Но у него привычка: в каждом городе непременно заглядывать в странные, окутанные непонятной тайной — по отзывам хитрых торговцев и случайных прохожих — магазинчики. Этот с виду особо не отличается от большинства. Небольшой, с деревянной скрипучей дверью и заваленный самой разной мелочёвкой. Ифань оглядывается и чувствует непонятное удовлетворение. Магазинчик ему нравится. Может, это потому, что в прошлом городе точно такой же был тёмным, неприветливым и мрачным, а в этом лучи раннего утреннего солнца проникают сквозь раскрытые настежь окна и освещают всё вокруг. — Вам чем-нибудь помочь? Ифань резко разворачивается и видит рядом с прилавком сидящего на резном стуле юношу. Он перебирает в руках странные чётки и внимательно смотрит на Ифаня тёплого цвета глазами, не мигает и улыбается. Ифань теряется. — Я просто осматриваюсь. Юноша — явно продавец — кивает и склоняет голову ниже, почти утыкаясь носом в чётки и скрывая необычно красивое лицо под тёмными прядями задорно вьющихся волос. Ифань ходит по магазинчику, берёт в руки то томик истории конфедерации Великих городов, то сшитые из серебряных нитей браслетики, и нет-нет, но косится на продавца. Наконец, тот вскидывает голову и в упор глядит на Ифаня. Взгляд его смеющийся и откровенно мальчишеский. — Так вам всё-таки помочь, — звучит скорее не как вопрос, а предложение. — Мне нужно что-нибудь... необычное, — Ифань подходит к продавцу вплотную, про себя удивляясь непонятно откуда взявшемуся косноязычию. Продавец встаёт и идёт куда-то вглубь магазинчика лёгкими, пружинистыми шагами. С улицы не видно, но в магазинчике оказывается не один зал, а куда больше: в следующем Ифань замечает несколько дверей, почти незаметных среди бесконечных стеллажей, полок и шкафов. Запах пыли и древностей тут почти непереносим, и Ифань с жадностью его втягивает: так пахнут тайны. — Возможно, вас это заинтересует, — продавец, только скрывшийся из виду, возникает рядом и протягивает ему карманные часы, стрелка которых движется назад. — Их пытались чинить лучшие мастера конфедерации, но всё без толку. Видимо, тот, кто создал эти часы, невыносимо хотел вернуть какой-то момент, раз додумался до такого. Хотя... Может, у него получилось? Продавец вкладывает часы в руку Ифаня, и тот придирчиво их осматривает. — Нет. Продавец пожимает плечами и снова скрывается среди многочисленных стеллажей. Ифань идёт за ним, стараясь не отставать. Эта часть магазинчика хоть и выглядит такой же уютной и тёплой, но всё же невыносимо напоминает лабиринт. Ифаню хочется побыстрее убраться отсюда. — Может, это? — продавец бережно сжимает в пальцах лилию, переливающуюся и искрящуюся мягким сиреневым светом. — Она сделана из слёз водяных фей. Одному смельчаку удалось с ними настолько сблизиться и при этом остаться в живых. Ифань берёт в руки лилию и крутит в руках. Не то. Снова не то. Качает головой. Продавец внимательно смотрит на него, но всё же забирает лилию и аккуратно ставит в вазочку. Он понимает, как неуютно его посетителю, и идёт обратно, снова крутя в руках чётки. — А эти чётки продаются? — Ифань смелеет и тянется, чтобы коснуться их, но неожиданно продавец отшатывается и врезается боком в прилавок. На его лице проступает гримаса тупой боли, он жмурится и сильнее сжимает чётки в кулаке. «Как будто боится, что их отберут», — думает Ифань и терпеливо ждёт, когда продавец оклемается. — Зачем вам они? — наконец хрипит тот и отходит за прилавок. — Они необычные, — кивает сам себе Ифань, понимая, что именно за ними и пришёл сюда. — В каком месте? Вы чёток никогда не видели? — огрызается продавец, надевая их на руку и крутя бусины одну за другой. — Видел. Но они в любом случае необычны. И правда. Чётки с виду совсем такие же, как и все, что когда-либо видел Ифань: сделанные из тёмного дерева, отполированные и блестящие. Но если присмотреться, можно увидеть, что на каждой бусине выгравирован какой-то символ. Настолько маленький, что Ифань, как бы ни щурился, разглядеть не мог. — Это обычные чётки, — качает головой продавец. Неожиданно он кажется не таким юным, каким Ифань увидел его в первый раз: что-то в нём проступает зрелое и мудрое. — Они не продаются. — Может, мы договоримся? — Ифань старается быть серьёзным. Он чувствует, что ступает на скользкую дорожку, но не ступить на неё не может: уехать из города без чёток не представляется возможным. К ним тянет непреодолимо. Продавец долго молчит. Смотрит то на чётки, одной рукой теребя их, то на Ифаня. — Нет. Они не продаются. Уходите, — он качает головой и уходит в другой зал. Ифань бросается за ним, но зал пуст — только пыль медленно оседает на пол.

***

Ифань поселился в небольшой гостинице ещё прошедшим вечером, оплатив комнату на неделю вперед. Придя, он видит, что на веранде, утопающей в зелени, сидит тёплая компания и увлеченно режется в карты. Хозяин гостиницы — со странным именем Чондэ — гогочет не меньше своих знакомых и, кажется, подстрекает некоего Бэкхёна выложить всю историю его жизни. Ифань незаметно пробирается мимо и мельком замечает, что красный-красный Бэкхён с силой сжимает в руках карты и злобно сверкает прищуренными глазами то на Чондэ, то на расплывшегося в широченной улыбке парня со смешными ушами. Ифань подымается в свою комнату и закрывает дверь: смех и увлечённые разговоры перестают быть слышны. Наваливается звенящая вечерняя тишина, немного приторная и тягучая, как мёд. Ифань усаживается на кровать и понимает: он сегодня не уснёт. Всю ночь его будут будоражить разговоры проходящих мимо гостиницы людей, стрекот насекомых и шуршание мелких зверей, еле доносящийся шум моря, шорох листвы высаженных вокруг деревьев — те самые звуки, присущие только большим южным городам в ночное время суток. Он сидит молча, погрузившись в свои мысли, скачущие и проносящиеся в голове, как клоуны на ярмарке, и даже не замечает, как окончательно сгущаются сумерки. В комнате полумрак: горит одинокая свеча, её фитиль чуть дрожит от залетевшего в открытое настежь окно ветра. Ифань не замечает, как мимо его комнаты проходят остальные жильцы — видимо, уставшие после всей болтовни и игр. Он думает только о необычном продавце и необычных чётках. Они не выходят из головы. Что же в них такого? Ифань не понимает, но знает: продавец не отдаст их просто так. Неожиданно Ифань хлопает себя по коленям и встаёт. Сидеть в душной комнате ночью, когда никак не уснуть, как бы ты ни старался, — преступление, и он быстро сбегает вниз. Улица встречает его тёплым ветром и гомоном проходящих мимо людей. Их сейчас не меньше, чем днём или вечером, они ходят то парами, то большими группками, сидят в до сих пор открытых ресторанчиках, ведутся на манящие речи зазывал, приглашающих опустошить кошельки. Ифань целенаправленно идёт в тот утренний магазинчик, почему-то уверенный, что он ещё открыт. Ифань прав. В магазинчике светло, а дверь открыта настежь. Ифань заходит и видит продавца, снова склонившегося над чётками, но на звук шагов тут же отвлёкшегося. — Снова вы, — продавец хмурится, и его лицо кажется совсем детским из-за насупленных бровей и недовольно поджатых губ. — Мы не договорились, — Ифань улыбается. — Нам не о чем договариваться, — продавец качает головой и прикрывает глаза, но его пальцы не перестают перебирать бусины чёток. — Это простые чётки, поверьте, они вам ни к чему. — Почему же? Раз вы за них так цепляетесь, они не просты. Продавец снова буравит взглядом Ифаня и нервно стучит по полу ногой. — Вы просто авантюрист, которому интересны разные тайны и загадки. Вас волнует только это. Я не могу отдать чётки такому поверхностному человеку, не заботящемуся о сути вещей. Ифань прислоняется к стене, рядом с пергаментными листами, на которых изображено множество лисичек, и старается выглядеть как можно более спокойным. — Как вас зовут? Продавец всё так же смотрит на Ифаня, чуть щурясь и недовольно поджимая губы. — Лу Хань. — Ифань, — Ифань кивает, а Лу Хань снова склоняется над чётками. Неожиданно в магазинчике гаснет свет, а улица, на которой он расположен, почти пустеет — только в её начале слышны разговоры и звон посуды. — Почему они для вас так важны? — Ифань подходит ближе к Лу Ханю. Тот неосознанно тянется к нему и вскидывает голову: Ифань высокий, а ножки у резного стула — нет. — А что вам говорили о моём магазинчике? — наконец, говорит Лу Хань, когда их молчание становится слишком долгим и вязким. Слушать спокойное дыхание друг друга и шум волн, которые теперь ближе, чем к гостинице, оказывается намного труднее, чем казалось бы на первый взгляд. — Что уже лет десять продавец не меняется вообще. Работает всё тот же юноша, — отвечает Ифань и присаживается на предложенный Лу Ханем второй стул. Теперь они сидят друг напротив друга, и Лу Хань, бывает, касается своей ногой его, когда тело устаёт от подолгу удерживаемой позы. — И вам не страшно? — Лу Хань ухмыляется, и странным образом эта ухмылка удивительно идёт его юному лицу. — Я люблю всё необычное. Тайны, загадки — всё это манит меня, — Ифань склоняется к нему и окончание фразы почти шепчет. Шёпот в тишине непроизвольно звучит неприлично и даже интимно. Лу Хань незаметно отодвигается и качает головой. — Как я и думал. Вы слышали что-нибудь о вещах, которых касаться может только тот, для кого они были созданы? — он держит на раскрытой ладони чётки, и когда Ифань неосознанно тянется, чтобы прикоснуться к ним, молниеносно сжимает кулак. — Мои чётки — именно такие. Если их коснётся кто-то другой... — ...ваше сердце будет принадлежать уже не вам, — заканчивает за него Ифань и тоже сжимает кулаки. — Я действительно не могу вам их продать, — Лу Хань виновато улыбается и встаёт. — Вы можете выбрать любую вещь, но только не чётки. — Тогда... — Ифань подымается вслед за Лу Ханем и неожиданно ерошит его волосы, скручивавшиеся в забавные колечки. — Может, мы хотя бы прогуляемся? Лу Хань не отстраняется и только смотрит настороженно, как зверёк, решая: довериться или нет. По расслабившимся плечам Ифань понимает, что да. Он доверится.

***

Когда скучающего вида юноша, наконец, принимает их заказ, Ифань решает осмотреться. Лу Хань приводит его в уютный ресторанчик недалеко от берега, неуловимо напоминающий его самого: тёплый, уютный и удивительно солнечный, хотя на улице уже глубокая ночь (но город так и не спит). Ресторанчик небольшой, стены его выкрашены в нежно-персиковый цвет, на круглых окнах висят белые занавески, в зале занято чуть больше половины столиков, и окружающие переговариваются щекочущим шёпотом. Слышно даже, как волны бьются о песок и плещутся какие-то чудаки, решившие, что ночь — именно то время суток, когда стоит разок искупаться. Ифань чувствует непонятный зуд. Наверное, он тоже хочет искупаться, но глядя на тщедушную фигуру Лу Ханя, решает, что, скорее всего, не стоит. — Это был Сехун, — говорит Лу Хань и кивает в сторону отошедшего официанта. — Он хороший, хоть его лицо и говорит об обратном. Ифань улыбается в ответ на его хитрую улыбку и, наконец, получает возможность спокойно его рассмотреть. Лу Хань выглядит очень юно, черты его лица до сих пор не растеряли деткой нежности и мягкости. Он достаточно высок (хотя и куда ниже, чем Ифань) и, наверное, излишне худощав, из-за чего кажется странно хрупким и слабым. Но всё это обманчиво. Ифань понимает, что внешность Лу Ханя совершенно не соответствует его личности. — Тут очень вкусные булочки, — Лу Хань смотрит в упор на Ифаня и не отводит взгляда. Это своеобразное состязание странным образом доставляет удовольствие им обоим: никто не хочет сдаваться первым. — И вы пили наш чай? — Ваш — это?.. — Наш. Нашего города, — кивает Лу Хань, и около столика бесшумно появляется Сехун с их заказом. — Спасибо. В ответ на не широкую, но тёплую улыбку Лу Ханя Сехун несмело приподнимает уголки губ. Его лицо тут же преображается, будто маска актёра на секунду сдвигается и из-под неё проступают истинные черты. Эти черты Ифаню нравятся, как нравятся и улыбки Лу Ханя, и забавный прищур раскосых глаз. — Мы будем вести светские беседы? — Ифань отпивает из чашки чай и удовлетворённо хмыкает: не зря его так хвалят. Чай самого южного города конфедерации по праву может считаться лучшим. — А почему бы и нет? — Лу Хань откусывает от булочки и облизывает попавший на пальцы сироп. — Откуда вы? — С севера, — уклончиво отвечает Ифань. — А вы здесь с рождения? — Да. Помолчали. — По-моему, беда у нас со светскими беседами, не находите? — Лу Хань хмыкает и тянет с тарелки Ифаня кусочек. Ифань смеётся, а глядя на него, Лу Хань смеётся тоже, и это разряжает обстановку между ними и обрывает нить недосказанности и недоверия. Лу Хань съедает чуть больше Ифаня и рассказывает, как жил с бабушкой, которой чётки и принадлежали. — Она мне их завещала, — шёпотом говорит он и почти наваливается на Ифаня, когда они всё-таки приходят к морю и усаживаются прямо на песок. — Эти чётки действительно необычные, и даже не потому, что хранят частицу души. Бабушка создала их, чтобы найти своего любимого, с которым их разлучили ещё в детстве. Они притягивают судьбу. Ифань долго молчит, но когда над прибрежной полосой небо неумолимо начинает розоветь, он выплескивает на Лу Ханя свою историю. Как путешествовал ещё будучи подростком, покинув родной северный городок, разрушенный до основания. — До сих перед глазами стоят остовы сгоревших домов, — хрипит Ифань и откашливается. Лу Хань заботливо похлопывает по спине, и от тепла его рук хочется и съёжиться, и придвинуться ближе. Он говорит, как ходил из города в город, приобретал почти за бесценок всякие необычные вещицы и продавал позже на ярмарках или прямо купцам, падким на тайны и загадки. — Я был прав, — Лу Хань кивает сам себе и гладит Ифаня по руке. Возникшие мурашки тот сваливает на так вовремя подувший морской ветер. — Прохладно. Ифань кивает, и они молчат. Солнце почти подымается из-под моря, теперь оно кажется не тёмным, а светлым и игристым, как вино. Становится ощутимо теплее. Ночь отступает, но Ифаню совсем не хочется её отпускать. Это был просто порыв. Так Ифань убеждает себя. Он хватает Лу Ханя за руку и тащит в воду. Тот не успевает среагировать, только коротко вскрикивает и через секунду уже весь мокрый, как и сам Ифань. — Ты чего? — Лу Хань смешно отфыркивается и убирает прилипшие ко лбу и вискам пряди. С секунду он смотрит на Ифаня, пытаясь сдержаться, но не может: смеётся, громко, сгибаясь пополам, и его смех тонет в поднявшихся волнах. Позже они идут к магазинчику Лу Ханя. Пробегающие мимо хозяюшки и проползающие сонные гуляки смотрят на двух мокрых чудаков, неодобрительно поджимают губы и крутят пальцами у виска, но им всё равно. Солнце освещает город, тёплый ветер чуть подсушивает волосы и одежду, а Лу Хань цапает руку Ифаня и переплетает их пальцы. — Тут была первая свечная мастерская, — говорит он на ухо Ифаню, приподнимаясь на цыпочки и прижимаясь к его боку. — А тут одна из лучших кондитерских. Особенно хороши заварные пирожные. Советую. Ифань кивает: да, он обязательно их попробует. Но не сейчас. Он смотрит на Лу Ханя, который теперь идёт чуть впереди, и не может налюбоваться. Что-то в груди щемит при виде него, а в глазах щиплет и хочется позорно разрыдаться. — Я дам тебе сухую одежду и полотенце, — тихо произносит Лу Хань, когда они заходят в магазинчик, где всё так же танцуют солнечные зайчики и искрящиеся пылинки. — Ванная — первая дверь справа. Ифань благодарит кивком головы: говорить уже нет желания. Желание просыпается, когда он выходит к Лу Ханю и прижимает ладони к его щекам. Его губы, его кожа, всё его тело чуть солоноватые от морской воды. Ифань целует и целует, прижимает к себе, а Лу Хань отвечает, что-то шепчет и тянет к себе. Они оказываются в небольшой комнате с огромным окном, через которое внизу видна улица и непривычно маленькие прохожие, но Ифань не помнит, поднимались они по лестнице или нет. Он не думает об этом. У него в голове пусто и всё звенит, а Лу Хань удивительно отзывчивый и ласковый. Он улыбается и смеётся сквозь поцелуи, обнимает за шею, оглаживает руки и тихо стонет, прикрывая глаза. Ифаня топит нежность, и он не знает, что с ней теперь делать.

***

Ифань просыпается, когда кусочек неба, заглядывающий в окно, окрашен в алое. Воздух наполнен взбудораженными вечерними звуками и нервным ожиданием ночи. Ифань просыпается в комнате Лу Ханя, когда самого Лу Ханя в ней нет. Ифань медленно садится на постели и облизывает саднящие губы, всё ещё сохранившие необычный солоноватый привкус. Его рука непроизвольно тянется к пустующей подушке и медленно, странно интимным жестом оглаживает чуть прохладную ткань. В неясном порыве Ифань приподнимает её и долго не может выпустить воздух сквозь стиснутые зубы. Под подушкой лежат чётки. Раздаются шаги.